© Тамара Ишина, 2018

ISBN 978-5-4490-3643-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я открыла глаза, острое чувство, что я не одна закололо иголками страха. Сдерживая дыхание, я всматривалась в темноту, ощупывая взглядом знакомые очертания предметов в комнате. Страх не проходил, сердце бешено стучало, хотя мозг уже придумывал правдоподобное объяснение моему странному предчувствию, успокаивая и убаюкивая растревоженное сознание. Я глубоко вдохнула, успокаивая расшалившиеся нервы, и уже презрительные слова собственной трусости были готовы сорваться с пересохших губ, когда привыкший к темноте глаз заметил несоответствие в обстановке, вернее что-то громоздилось в углу комнаты. Сердце вновь сорвалось в галоп. Тени, такие вязкие в этой кромешной тьме, зашевелились и надвинулись на меня, в горле застрял крик. Он бесшумно скользнул ко мне, почему-то я была уверенна, что это был именно Он, не она, не оно. Мужская энергетика мощными потоками заполняла пространство, в ней не было угрозы, но было что-то такое, что я не могу так просто описать. Я боялась дышать, хотя сознание требовало решительных действий, ну хоть какой-то реакции… казалось, он меня загипнотизировал, где-то глубоко внутри я знала, что сопротивление бесполезно, а главное не нужно. Он следил за моей реакцией, я почти физически чувствовала, как его внимательный взгляд буквально ощупывает мое застывшее лицо, мою нелепую позу, он тоже чего-то ждал. Я погрузилась в вязкую дрему, будто все это происходило со мной во сне, а значит логика не поможет, надо отдаться бессмысленным образам или попытаться проснуться… но мне не хотелось. Я медленно легла, уютно устроившись в складках толстого одеяла, но сквозь полузакрытые веки продолжала ловить его неясные очертания, я больше не боялась. Блеснули зубы, он улыбался, нет улыбка была мимолетной, почти призрачной, но я ее заметила. Он остановился совсем рядом, так близко, что я могла чувствовать тепло его тела.

– Ты не боишься?

Это был тихий шепот, он присел на пол, я уловила его дыхание. Мне не хотелось говорить, я мотнула головой. Он, казалось, был озадачен. Я сонно пробормотала что-то несвязное, он наклонился, чтобы лучше меня слышать.

– Ты здесь не первый раз, я чувствовала тебя и раньше…

Он выдохнул, задумался… глаза сами собой закрывались. Я была уверена, что это сон, и этот мужчина мне не чужой, хоть я и не могу вспомнить его имя, но ведь это всего лишь сон, я в безопасности, он позаботиться обо мне.

Оригон в полном недоумении смотрел на это странное человеческое создание. Почему она не закричала? Не попыталась убежать? Не звала на помощь? А просто легла и заснула, оставаясь совершенно беззащитной перед ним. Не то чтоб ее сопротивление могло его взволновать, но именно этого он ожидает от жертвы. Его боятся все, даже те, кто являются его хозяевами, а эта девчушка мирно спит, когда он, Оригон, рядом, когда его натренированные сильные руки всего в нескольких сантиметров от ее хрупкой шеи, это безумие. Может поэтому, он уже неделю пробирается к ней и все никак не может завершить задуманное. Она что-то пробормотала во сне, он застыл, прислушался… наверное ему показалось… или нет, она просила его остаться. Он нерешительно протянул к ней руку, не касаясь, обвел контуры ее лица, вздрогнул, когда ее теплое дыхание коснулось его ладони. Он ничего не понимал, и это его бесило. Резко выпрямился, гибкой тенью мелькнул к окну и растворился в темноте.

Он бежал уже больше часа, дыхание даже не сбилось, в таком темпе он мог нестись почти сутки, но куда он бежит? Или от кого? Оригон заставил себя остановиться, осмотрелся. Мысль, как бритва резанула сознание, он убегал от нее или, нет, он… изолировал ее от себя, бессознательно, совершенно инстинктивно. Он всегда умел рассуждать холодно и остро, и теперь, вывод, который он сделал, его рассердил. Два века он не знал сомнений, только долг и миссия – было его истинной верой, а теперь? Теперь ему, Оригону, приказали убить смертную девчонку, а он, лучший боец во всей империи млеет перед ней, часами наблюдая, как она спит.

– Проклятье!

Почему она не сопротивляется, почему не пытается себя защитить от него? Разве не чувствует она, какую опасность он представляет? Вопросы хороводом кружили в его голове. Или может, это и есть ее дар, тот, за который старейшины приговорили ее к смерти… она ведьма, она пленила его, он потерялся, запутался… возможно, если он увидит ее днем, тогда, когда ночь не делает ее столь хрупкой и беззащитной, он сможет увидеть ее суть, и тогда чары развеются, он сможет выполнить свой долг, не терзаясь.

Твердо решив действовать, Оригон повернул вспять. Он шел не торопясь, возвращая себе потерянное спокойствие.

Я блаженно потянулась в постели, приятно хрустнули косточки. Выходной, сколько надежд в этом обычном слове. Давая себе немного времени, чтобы почувствовать всю прелесть заслуженного ничегонеделания, я рывком встала с постели. Отработанными скупыми движениями включила музыку, мой заряд бодрости на утро, с наслаждением отдалась заводному ритму, от души размявшись, и получив необходимую толику оптимизма, побежала в ванную. Потоком полученной свежести внеслась обратно в спальню и застыла, непонятное чувство, близкое к узнаванию, но такое сумбурное и эмоциональное, что я так и не смогла сосредоточиться на своих ощущениях, мелькнул неясный образ, почему-то темный… Ах, да! Мне же снился сон, точно, странный, и там был еще кто-то, кто-то… я не могла вспомнить. Больше не терзая свою память, я занялась уборкой, опять же под музыку, в голос подпевая любимым исполнителям.

Уже совсем стемнело, я опять не рассчитала время, домой почти бежала, но ничего не могла поделать со сложившейся ситуацией. С работы я уходила поздно, и мои вечерние пробежки неумолимо переходили в ночные приключения. Мне порой казалось, что я самый отчаянный трус на планете Земля, каждый шорох рождал нездоровые фантазии, переходящие в манию. На этот раз повезло, добраться до подъезда без неприятных инцидентов, алкоголики-тунеядцы именно в этот вечер решили сделать передышку, и улицы приятно пустели, я позволила себе даже немного расслабиться. Перепрыгивая сразу через несколько ступеней, я бодро неслась наверх к горячей ванне и душистому мылу. Еле слышный стон заставил меня напрячься, я вслушалась в тишину… впереди какое-то шевеление. Я резко выдохнула и смело шагнула навстречу… о, кому-то плохо! Молодой человек силился встать на ноги, спиртных паров в воздухе не чувствовалось, страшных ран и увечий не наблюдалось, но каждое движение, казалось, причиняло ему боль.

– Вам плохо? Помощь нужна?

Выдавила я хриплым голосом. Может это наркоман? Ломка? Он вздрогнул, паника отразилась на его перекошенном лице, что-то пробормотав невнятное, он вдруг резко бросился в сторону и, загремев по лестнице, скрылся в нижних пролетах. Я недоуменно всматривалась в пустоту, где только что был парень, твердо решив не заморачиваться, побрела до своей квартиры.

15 минут до того…

Оригон мягко открыл дверь в парадную, неяркий свет озарил его сосредоточенное лицо, цепким взглядом он прошелся по обшарпанным стенам подъезда, по стертым ступенькам лестниц. Движение в затемненном углу он заметил сразу, только не подал виду. Мужчина твердо прошел дальше, спокойно пересек парадную, почти уже преодолев злосчастный угол. Лезвие сверкнуло и погасло почти мгновенно. Оригон даже и не пытался отразить удар, просто ушел в сторону, развернувшись к противнику, почти мягко коснулся груди последнего, тот захрипев, медленно осел. Мужчина подобрал выпавший нож, бросил презрительный взгляд на некачественную сталь и абсолютно бездарное исполнение, сжал холодную сталь в ладони, и та рассыпалась порошком цвета ржавчины. Незадачливый грабитель в ужасе глядел на странного человека, шевелиться он все еще не мог, боль была страшная. Оригон опустился рядом с поверженным врагом, тот в панике вжался в стену, не в силах отвести взгляд.

– Та боль, которую ты чувствуешь – совокупность всей боли, которую ты причинил другим. Каждая новая попытка сеять зло, увеличит ту боль, что уже принадлежит тебе…

Хлопнула входная дверь. Оригон распрямился, и еще до того, как на лестнице раздались первые легкие шаги, скрылся в темных закоулках запасного выхода.

Под ногами глухо хрустел мелкий мусор. Небо затянуло тучами, и мелкий нудный дождь забарабанил по крышам. Оригон не замечал непогоды, его волосы давно намокли и сосульками торчали во все стороны, он был мрачен. Прошел месяц, а он так и не решился, с каждым днем все больше увязая в собственных сомнениях. Вопросы, вопросы, они мучили его, заставляли думать, опрокидывали его намерения, ставили все с ног на голову. Одинокий осенний лист принес ему промозглый ветер, тот плавно спланировал к его ногам, сверкнув влажным золотом.

Она совсем не походила на ведьму… Он устало закрыл глаза. Чистая, восторженная, немного взбалмошная, она все вокруг наполняла солнечным светом… Ее улыбка…, он с усилием отогнал ее смеющийся образ, глубоко вдохнул. Ведьма? Он усмехнулся. Вчера он выключил оставленный ее утюг, розетка к этому моменту начала плавиться и искриться, позавчера она умудрилась заснуть, когда на газу стояла кастрюля с водой для пельменей, закипев, вода перелилась через край и залила слабое пламя, пространство стало заполнятся бесцветным газом… Сегодня она порезалась, неумело орудуя кухонным ножом. На днях он вернул ей деньги, оставленные в магазине по рассеянности, продавщицу, что с нескрываемой радостью решила воспользоваться оплошностью его подопечной, он наказал… Целая череда мелких и не очень неприятностей была предотвращена им, он просто диву давался, как она умудрялась выживать все это время без него. Тревога кольнула сознание, он не видел ее уже несколько часов… его быстрые шаги заглушал набирающий обороты дождь.

Я сидела на полу и ревела… Слава Богу всех спасли, внутри будто прорвало платину, и слезы были легкими, слезы облегчения, а не боли. Я всматривалась в чумазое личико ребенка, все еще хранившее следы пережитого ужаса, но уже начинающее оттаивать. Его мать прижимала хрупкое тельце с такой любовью и преданностью, будто пыталась защитить его от всего мира сразу. Я хлюпала носом, я была с ними… Наконец, найдя в себе силы, я заставила выпрямиться свое застывшее тело, доковыляла к телевизору и выключила его, на сегодня переживаний хватит.

Оригон сам не знал, что же в конце концов не дало ему ворваться в ее квартиру… Когда он увидел застывшее выражение боли на ее светлом личике, влажные дорожки слез, сжатые до бела кулачки, внутри у него что-то оборвалось. Жестким взглядом он буравил пространство в поисках своего врага, того, кто посмел причинить ей страдания… и не находил. Наконец, его сознание прояснилось, он чертыхнулся, но пакостная дрожь все еще прокатывалась по его мышцам, адреналин бурлил в венах, он облегченно выдохнул. Оригон зачарованно всматривался, как менялись ее эмоции, как она реагировала на то или иное событие в фильме, восторженные реплики, крики ужаса или тихая печаль, как кадры сменялись в ней, она жила сразу несколькими жизнями, вписывалась сразу в несколько ролей, но при этом оставалась собой, искренней до обнажающей незащищенности.

Она затихла, дыхание стало ровным, ее легкое присутствие лишь угадывалось в теплой темноте комнаты, она как будто сжалась до прозрачности, но при этом умудрялась быть везде и всюду: вот ее мягкость в складках невесомых штор, ее жизнерадостность в озорных отблесках на стене, ее упрямство в твердых очертаниях оконных рам, ее лояльность в причудливом беспорядке множества разношерстных предметов, ее хрупкая незащищенность в прозрачном воздухе, напоенном ароматом ее волос. Оригон одернул себя, он не должен думать о ней так… Он вообще не должен о ней думать. Он медлил. Желание бежать прочь, переплеталось с болезненной надобностью быть рядом с этим солнечным существом, чувствовать ее настроение, ловить ее улыбки, красть минуты ее откровения. Он пересилил соблазн остаться до утра, мягко шагая, он вышел через дверь, щелкнул замок.

– Что происходит, Оригон?

Воин даже не обернулся на голос, он ощущал его присутствие уже несколько минут и терпеливо ждал, когда тот поведает ему о цели своего визита. Оригон молчал, задумчиво прохаживаясь вдоль края плоской крыши.

– Пожалуй ты мне объясни… с каких пор мы убиваем людей, что являются, бесспорно, украшением своей расы?

Оригон метнул тяжелый взгляд в сторону собеседника, тот был высок и сух, его нарочитая медлительность была обманчива, Оригон прекрасно знал, на что способен этот мужчина. Аксель помедлил, прежде чем ответить.

– Ты испытываешь ЧУВСТВА к человеку.

Эту фразу он выплюнул с таким презрением, что Оригон невольно напрягся. Это не был вопрос, но утверждение. Оригон даже не думал оспаривать его.

– Ты не ответил.

Оригон твердо глядел на собеседника. Тот в свою очередь отвел напоенный злобой взгляд в сторону, свистяще выдохнул, давая себе время успокоиться.

– Она… изгнанная.

Выпалил он на одном дыхании, омерзение вновь отразилось на его твердом, как из камня, лице.

Оригон застыл, его взгляд стал свинцовым, почти непроницаемым, он мотнул головой, отгоняя жуткую мысль. После услышанного, он не должен был задавать других вопросов, но не мог побороть в себе желание знать все, прежде… прежде, чем решиться действовать.

– Ее имя?

– Пифия.

Это был еще один удар. Оригон медленно опустился на колени, это имя… оно причиняло нестерпимую боль, он почти задыхался.

– Разве можно любить сильнее?

Оригон притворно нахмурился, она все время пыталась ему что-то втолковать, он лишь отшучивался, хотя прекрасно понимал, что тревожит его прекрасную Пифию. Как же объяснить ей, что с неизбежностью мирятся… Он пытался заполнить все ее пространство, чтобы предательские мысли не роились в ее милой головке, но это было не в его силах. Она хотела детей. У бессмертных их быть не могло, и эта та правда, с которой она никак не могла смириться.

Когда это произошло, он был далеко, предательское сердце не подсказало, не предупредило о скорой беде, оно лишь слепо отстукивало необходимый для жизни ритм.

Пифия безрассудно отказалась от всего того, что давалось ей по праву ее дара. Ритуал был проведен в спешке, охота началась еще до того, как он был завершен. О случившемся Оригон узнал тогда же, когда и все войны его империи. Его яростный крик, полный скорби и боли разлетелся по всей округе. Он не мог позволить, чтобы ее нашел кто-то прежде него.

Оригон мерил шагами крошечную комнату, дом лесника был в запустении еще несколько дней тому назад, теперь же пыль была стерта, самотканые половики закрывали потрепанные жизнью половицы, нехитрая утварь умелой рукой приведена в надлежащее состояние, кровать застелена аккуратно, но без затей. Плюшевый мишка понуро сидел у стены, ожидая хозяйку, из всего этого именно этот игрушечный зверь больше всего нервировал уставшего война. Она появилась на пороге, припорошенная ранним снегом, охапка дров в ее руках дрогнула и с грохотом разлетелась в стороны. Она не пыталась убежать, его ярость сковывала, пригибала к полу, но она стойко выдержала его полный боли взгляд. Медленно, будто только сейчас осознав, что может шевелиться, Пифия сделала несколько неуверенных шагов к нему. Оригон отшатнулся от нее как от прокаженной. Она больше не делала попыток, приблизится к нему. Сбросив теплую шаль, она скинула полушубок и вытащила ноги с валенок, по-хозяйски устроив все вещи по своим местам, прошла вглубь комнаты, протянула озябшие пальцы к печи. Оригон не видел больших изменений в Пифии, может немного притух свет вокруг ее хрупкой фигуры, и появилось что-то еще, чего доселе он не замечал, казалось она стала более материальной, более живой, теплой… Его Пифия стала человеком. Ее дар теперь – ее проклятье, приговор вынесен, и он – палач.

– Я думала, ты найдешь меня раньше.

Оригон вздрогнул, он не готов был говорить с ней, не желал этого.

– Я даже думала, что возможно это будешь не ты…

Он мрачно уставился на нее. Слезы мелькнули и погасли в ее огромных глазах, она не хотела усугублять его страдания, делать еще больнее, чем уже сделала.

– Я нисколько не жалею. Помнишь песню, … ничего не жаль, … если за мечту…

Он обжег ее полным боли взглядом.

– Прости…

Еле слышно прошептали ее губы, она отвернулась, чтобы скрыть смятение.

Оригон с усилием выдернул себя из потока жутких воспоминаний, он не готов был пережить это вновь.

– Ты сделал это раз, сделаешь и снова!

Жестко процедил Аксель.

– Я не чувствую… в ней дара.

Слова давались Оригону с трудом.

– Никто не собирается ждать, пока он проявится. Ты должен убить ее.

– Человек без дара не опасен, его нельзя уничтожить, только из-за призрачной угрозы в будущем. Это противоречит нашему закону, Аксель!

Оригон уже вполне владел собой, он смерил Акселя холодным взглядом.

– Я был против, когда тебя назначили для выполнения этой миссии… и, как, оказалось, был прав! Ты слаб, Оригон! Ты все еще слаб перед ней.

Раздраженно выпалил Аксель.

– Ее поручат другому.

Уже спокойнее добавил он. Ярость, бешеная ярость затопила Оригона, накрыла с головой. Аксель отшатнулся в ужасе, побледнел.

– Вы ее не тронете!

Медленно и жестко процедил воин.

– Ты забываешься, Оригон!

Аксель нашел в себе смелость ответить, хотя голос предательски задрожал.

– Она…

Оригон быстро приблизился, не давая Акселю закончить фразу. Его рука железной хваткой обхватила горло смотрителя, тот бессильно захрипел, на глазах обмякая. Через мгновение воин разжал хватку, отпуская Акселя, давая ему судорожно глотнуть воздуха.

– Ты передашь всем, что она под моей защитой, покуда дар ее не проявил себя.

Совершенно спокойно проговорил он и зашагал прочь.

Тени мягко стелились, огибая ее миниатюрную фигуру, но сегодня сон ее был неспокоен, она металась, что-то шептала… Оригон мрачно стоял рядом, наконец, решившись, он присел у изголовья кровати, его рука застыла в нескольких сантиметрах от ее кожи, он почти чувствовал ее жар, но все еще не смел прикоснуться, опасаясь того, что может произойти потом, когда она станет для него еще более материальной, ощутимой, когда к ее образу прибавятся еще и осязательное узнавание. Она в очередной раз повернулась, ее обнаженное плечо коснулось его грубой ладони, от неожиданности Оригон застыл, он почти не дышал. Ощущения накрыли его с головой, в них было все, и шелковая гладкость, и нежная податливость, живая мягкость и человеческое тепло, ее неповторимый аромат, и пьянеющая, сводящая с ума близость. Она что-то пробормотала, Оригон заметил слабо поблескивающие дорожки слез на ее щеках, пальцы на ее плече дрогнули, он прочертил, едва касаясь кожи, линию от плеча до кисти и обратно. Он не совсем понимал, что делает, он лишь хотел, чтобы ее слезы высохли, и милая улыбка вновь осветила это прекрасное личико. Казалось, его прикосновения успокоили ее, дыхание стало размереннее, она перестала метаться. Оригон убрал руку, но ладонь продолжала помнить шелк ее кожи, он приложил ее к своему лицу и вдохнул аромат. Почти сразу отдернул руку, когда сообразил, что делает что-то такое, что не может уложиться в его голове, это было неправильно. Он шумно выдохнул, и только теперь заметил, что на него пристально смотрят.

Почему я не кричу? Возможно, потому что мне не страшно. Почему мне не страшно? Как много вопросов… Я видела его всего в шаге от себя, я знала, что он смотрит на меня, но не собиралась предпринимать ровным счетом ничего. Почему, вы спросите у меня? Если бы я знала…

Он все еще не шевелился, стараясь будто раствориться в темноте. Я привстала, чтобы лучше рассмотреть моего незваного гостя.

– Что тебе снилось?

Я задумалась, пытаясь вспомнить. Он терпеливо ждал. Не найдя ничего вразумительно для ответа, я переключилась на звучание его голоса, мне нравилось то, что я слышу… Интересно, как звучит мой голос в ночной тишине?

– Не помню.

Совсем не плохо. Какие глупости приходят в голову…

– Ты плакала во сне.