В этом эссе Сонтаг вступает в своеобразный диалог с Вирджинией Вулф и её книгой "Три гинеи". Она расширяет размышления писательницы об истоках войн и силе военной фотографии, задаваясь вопросами, что именно демонстрируют подобные снимки, как и для кого.
Фотографии зверств могут вызвать противоположные реакции. Призыв к миру. Призыв к мести. Или просто ошеломление оттого, что в мире непрерывно творятся ужасные вещи.
История военной фотографии началась с Крымской войны: британское правительство, чтобы как-то смягчить тревожные сообщения в газетах, предложило Роджеру Фентону, известному фотографу, "создать более благоприятное впечатление о непопулярной войне." Поначалу войну демонстрировали как "чинную мужскую вылазку на лоно природы": тихие пасторальные картинки, прославление жертвенности солдат. Да и развитие фототехники того времени позволяло лишь долгие постановочные кадры, а не мгновенные снимки. Освещались и Гражданская война в Америке, и Первая мировая, однако по техническим же причинам показывали их не "в моменте."
Первой войной, "освещавшейся" по-новому, была гражданская война в Испании.
О публикуемых с неё фотографиях и пишет Вулф в своей книге. А Сонтаг, в свою очередь, размышляет о том, что война должна быть "популярной", чтобы попасть в фокус мировой общественности и на первые полосы солидных изданий. Кровопролитное столкновение 1930-х годов между Боливией и Парагваем забыто, а противостояние в Испании широко освещалось, поскольку за ним стоял более масштабный конфликт.
Война, которую вёл Франко, считалась варварской, но десятилетием ранее в Марокко на те же применяемые им методы европейское сообщество смотрело сквозь пальцы. Оно было потрясено истреблением мирного населения Испании с воздуха, но почти не обращало внимания на воздушные налёты европейцев на колонии и, например, бомбёжки иракских деревень Королевскими ВВС в начале 1920-х годов.
Какие зверства из непоправимого прошлого мы считаем себя обязанными увидеть?
Сонтаг размышляет о двоякости восприятия военных изображений – как фотодокумента и как предмета искусства. Из-за своей компактности в выхватывании и сохранении момента фотография способна заслонить собой другие виды памяти. Это её специфика, о которой стоит помнить.
То, что называется коллективной памятью, – не воспоминание, а договоренность: вот что важно, вот история того, как все происходило, и фотографии закрепляют эту историю в нашем сознании.
Но где же проходит этическая граница того, что допустимо показывать? Погибшим "своим" из уважения закрывают лица, но "враг" остаётся открыт миру. Щадят чувства родственников, при этом забывая, что у тех, "варваров", тоже могут быть близкие. Что испытывают они, глядя на фотографии своих любимых, объявленных врагами "цивилизованного" мира? Этичность заканчивается, когда начинается "варварство"?
Ужас и насилие принято показывать всегда где-то там, в отсталых непросвещённых частях мира, где трагедия как будто неизбежна. Сильно ли это отличается от ярмарочных демонстраций "экзотики", распространённых в эпоху до фотографии? А сетования на превращение новостей в зрелище, на зачерствение публики – не оказываются ли они, при ближайшем рассмотрении, показателем привилегированности: я могу выключить страшную реальность из своей жизни, просто переключив канал, просто перелистнув страницу, просто перестав быть "зрителем чужих мук."
И по привычке ли, от равнодушия ли люди отворачиваются от страшных изображений? Есть в этом желании закрыть глаза и доля страха, и пассивность, и апатия: "Я ничего не могу с этим поделать." Но не могут ли быть взаимосвязаны "наши" привилегии и "их" страдания?
фотография не обязана ликвидировать нашу неграмотность в истории и в том, что касается страданий, которые она выбрала для показа. Эти изображения всего лишь предлагают обратить внимание, задуматься, выяснить, чем оправдывают необходимость массовых страданий те, у кого сила? Кто устроил то, что здесь показано? Кто за это в ответе? Простительно ли это? Неизбежно ли? Надо ли исправить то положение дел, которое мы до сих пор считали приемлемым? При всем этом надо понимать, что моральное негодование, как и сочувствие, сами не определят стратегию действий.
С удовольствием бы почитала дополнение мыслей Сонтаг от современного мыслителя, всё же за почти 20 лет с момента написания эссе (2003 год) и роль интернета значительно возросла, и возможности моментальной фотографии и способы ей поделиться, и вместе с тем ещё сильнее расширился поток ежедневно потребляемой информации.