Ладно, всё бы было хорошо. Если бы не было всё плохо.
"Автор тоже именно так и думает о будущей настоящей жизни, лет, скажем, через триста, а может даже и меньше. Да, читатель, скорее бы уж наступили эти отличные времена. Ну а если и там будет плохо, тогда автор с пустым и холодным сердцем согласится считать себя лишней фигурой на фоне восходящей жизни. Тогда можно и под трамвай.
Итак, потенциальный конц новеллы выдержан под знаком сентиментального жанра. У Зощенко намечается другое самоубийство - самоубийство отчаявшегося автора.
Этот конец окажется пророческим. Через четыре года, в 1929 году, писатель Зощенко убьет графомана Коленкорова. Более того, Зощенко подвергнется точно такой же критике, как его несчастный герой-графоман, и перестанет писать двусмысленные комические рассказы. Под трамвай же попадет герой другого романа - официальный графоман Берлиоз из "Мастера и Маргариты Булгакова", а этот роман определит новый стиль литературного поведения советского писателя - писание в стол".
Этот абзац убил насмерть. Этот язык, конечно, доведет до Киева - а толку-то? И вообще, непонятно, к какому жанру относится книжка: то ли она научная, то ли она культурологическая, то ли она публицистическая, то ли просто мемуары.
Интересные идеи встречаются, конечно. Но иногда кажется, что они - случайность.