Вспыхнул свет, зрители потянулись к шведским столам, установленным вдоль стен. На освободившуюся сцену вышли четверо музыкантов, непонятно во что одетых, и ошарашили присутствующих песенкой под названием «Кончай лясинг-трясинг», содержание которой сводилось к тому, что вместо того, чтобы болтать языком, приятель, лучше бы ты занимался делом.

Я сделала несколько снимков гостей в непринужденной обстановке, потом подошла к столу, чтобы перекусить немного.

– Лелек, привет! – Кто-то положил руку мне на плечо.

Обернувшись, я увидела художественного редактора «Тарасовских вестей» Мишку Голубя. Он широко улыбался, показывая прокуренные зубы. В руке он держал бокал с шампанским.

– Выпьем? – Кажется, он не собирался убирать руку с моего плеча.

– Миша, – я в упор посмотрела на него, освобождая плечо, – во-первых, ты знаешь, что я не пью…

– А во-вторых? – Он обхватил меня за талию.

– Во-вторых, где ты успел так набраться? Бар только открылся.

Мишка был на несколько лет старше меня и закончил университет в тот год, когда я туда поступила. Мы познакомились уже позже, когда я начала сотрудничать с газетой, где он трудился. Он постоянно клеился ко мне, но до сих пор безрезультатно, если не считать результатом несколько безответных поцелуев на редакционных праздниках. Вообще-то он был неплохим парнем, вот только в последнее время начал чересчур много пить. С другой стороны, кто сейчас не пьет, кроме трезвенников и язвенников, а уж какая для кого доза считается чрезмерной, по-моему, каждый должен знать сам. Мишка свою знал. Мне еще ни разу не приходилось видеть, чтобы он вырубился окончательно.

– Да я сюда похмелиться пришел, – весело произнес он, – на халяву. А ты, я смотрю, работаешь вовсю.

– Куда деваться, – вздохнула я, убирая со своей талии его руку, – кушать-то всем хочется.

– Да ладно прибедняться-то, – Мишка в два приема опорожнил бокал, – знаем, сколько ты имеешь со своего «Свидетеля».

– Это нетрудно подсчитать, зная тираж. – Я взяла со стола небольшой бутерброд с ветчиной.

– А что же ты тогда скромничаешь? – Он выпучил на меня свои светлые глаза. – Ладно, можешь не отвечать. Скажи лучше, ты здесь будешь? Я сгоняю еще за шампанским.

Я посмотрела, как он удаляется в сторону бара, и взяла еще один бутерброд. В это время всех пригласили на свои места. Я подождала, пока в моем ряду в середине все усядутся, дожевала бутерброд и приземлилась рядом с «братьями», но многие зрители вообще не стали садиться, а остались рядом со столами, откуда все происходящее было прекрасно видно.

Второе отделение началось с демонстрации пляжных костюмов. Сплошные купальники сменили раздельные, но довольно-таки широкие, а под занавес манекенщицы выходили на подиум почти совсем голые. Публика, особенно ее мужская половина, разогретая пищей и шампанским, неистово реагировала на мелькание голых женских ляжек и животов. Я сделала снимки двух особенно открытых купальников и собиралась уже отчалить, чтобы не достал Мишка, который сидел через ряд передо мной и подавал мне знаки руками, когда на подиум снова вышла Киселева и торжественно произнесла:

– А сейчас я прошу вас поприветствовать виновника сегодняшнего торжества, автора коллекции, которую вы посмотрели, нашего молодого, но уже известного модельера Алексея Замуруева.

Расшумевшийся было зал снова затих, ожидая объявленную знаменитость городского масштаба. Манекенщицы выстроились в ряд у задней стенки сцены, лысый коротышка стоял с одного края подиума, Марина с протянутой к кулисам рукой – с другого, когда, ослепленный ярким светом софитов, на сцену вышел высокий – выше стоявших рядом манекенщиц – молодой мужчина в темно-синем бархатном костюме. Его кудрявые волнистые волосы красиво обрамляли правильный овал лица с мужественным подбородком. Я даже поднесла «Никон» к глазам, чтобы лучше его рассмотреть.

Что-то сразу показалось мне в нем странным. Даже не то чтобы странным – каким-то болезненным. Лицо его было бледным, будто его посыпали сахарной пудрой, а в больших карих глазах читался испуг. Он слабо улыбнулся Марине, сделал несколько шагов по подиуму, согнулся вперед, как будто его ударили ногой в живот, потом распрямился, но не до конца, а так, словно он нес на плечах тяжелый металлический рельс, и упал на колени.

Мне прекрасно было видно в объектив, как гримаса ужаса и боли исказила его лицо, изо рта появилась слюна, превратившаяся в пену, и он повалился на бок, конвульсивно сгибая ноги и руки, будто сломанная марионетка. На этом его мучения, можно сказать, закончились, он каким-то образом дополз до края демонстрационной дорожки, перевернулся на спину, свесив голову вниз, и, дернувшись в судорогах, затих. Его лицо с хлопьями пены вокруг рта и страшно выпученными глазами смотрело прямо в объектив. По моей спине пробежал предательский холодок.

В зале повисла гробовая тишина, музыка, лившаяся из динамиков, оборвалась.

– Врача! – выкрикнул кто-то, и тут все забегали и зашумели. Поднялся настоящий переполох. Дамы истошно визжали.

Какой-то плотный мужчина в коричневом костюме из первого ряда кинулся к Замуруеву и стал щупать у него пульс.

«Неплохо бы вызвать милицию», – мелькнуло у меня в голове, и я уже потянулась за мобильником, как вдруг, словно услышав меня, над залом пронеслось четкое:

– Милиция, всем оставаться на местах!

* * *

– Так что пока приехала специальная бригада из прокуратуры, пока у всех взяли адреса… – сидя у себя в кабинете с Кряжимским, пересказывала я ему, позевывая, приключившуюся со мной вчера историю. – В общем, я попала домой после двух часов ночи.

– Что же с ним случилось? – Кряжимский потягивал кофе, с интересом слушая мой рассказ.

– Предположительно – отравление. – Я закурила сигарету.

– Отравление? – переспросил Сергей Иванович, поднимая на меня глаза. – Кого-нибудь подозревают?

– Подозревают всех и никого конкретно. В дальнем углу, за сценой и служебными помещениями, обнаружили пять ампул из-под стрихнина.

– Стрихнина? – удивился Кряжимский. – Очень редкий препарат.

– А вы что, интересуетесь ядами?

– Специально – нет. – Кряжимский покачал головой. – Просто вспомнил, что моему знакомому советовал его ветеринар. Для собаки.

– Он что, хотел умертвить собаку? – настал мой черед удивляться.

– Нет, Оленька, просто его собака перенесла какую-то редкую болезнь и получила осложнения, а стрихнин в небольших дозах, как, впрочем, и почти все другие яды, является лекарством. Вот мой приятель и просил меня помочь ему найти этот самый стрихнин.

– И что же, вы помогли ему?

– К сожалению, нет. Ты знаешь, оказывается, это сейчас большая редкость, не говоря уж о том, что яд хранится, соответственно, под строгим контролем. Так что даже я, с моими старыми связями, не смог ему помочь.

– Значит, если найти источник стрихнина, – во мне проснулся охотничий азарт, – то можно будет выйти на преступника?

– Наверное, – пожал плечами Кряжимский, – а ты никак собираешься снова заняться расследованием? – Он внимательно посмотрел на меня сквозь стекла очков. – Разве этим делом уже не занимается прокуратура?

– Заниматься-то занимается, – я хитро взглянула на него, – но все это произошло у меня буквально на глазах, и, если мы найдем преступника раньше, кому от этого будет хуже?

– Никому, конечно.

– А для тиража нашего еженедельника такая сенсация очень даже не повредит, а? Представляете, заголовки крупным шрифтом: «СМЕРТЬ НА ПОДИУМЕ», а дальше шрифт помельче: «Молодого тарасовского модельера убили за…»

– За что? – спросил Кряжимский, ставя пустую чашку на блюдце.

– Вот это-то нам и предстоит выяснить. Его могли убить из зависти – он не бесталанный, из ревности – он молод и красив, из мести, – начала перечислять я, – да мало ли из-за чего. Для начала надо собрать побольше информации о Замуруеве и его окружении: друзьях, родственниках, знакомых, работниках его ателье – это первое, этим займусь я.

– Только не надо мне никаких заданий, – взмолился Кряжимский, поднимая руки вверх, – у меня газета…

– Газета не убежит, Сергей Иванович, вы прекрасно справляетесь со своими обязанностями, и я уже подумываю о том, чтобы повысить вам жалованье…

– Оленька, спасибо тебе, конечно, но мне, одинокому старику, вполне хватает денег, так что…

– Я ничего не хочу слушать, Сергей Иванович, – махнула я рукой, – если вам хватает денег, можете съездить отдохнуть куда-нибудь за границу, а поручение у меня к вам будет не такое уж и сложное: попытайтесь все-таки узнать, где в нашем городе можно найти стрихнин.

Если на Кряжимского надавить, он перестает сопротивляться и начинает сосредоточенно работать. Так и сейчас, зная, что перечить мне бесполезно, он тут же успокоился.

– Хорошо, я попробую, конечно, но ничего обещать не могу, я тебе уже говорил, что занимался этим вопросом.

– Попытка не пытка, – подбодрила я его, – если у вас ничего не получится, подключим еще кого-нибудь. Кстати, вы никогда раньше не слышали о Замуруеве?

– Только то, что он модельер, – развел руками Кряжимский.

– Ладно, Сергей Иванович, давайте выпьем еще по чашечке кофе для согрева и займемся каждый своими делами: я отправлюсь в ателье Замуруева, а вы…

– …а я – искать стрихнин, – закончил мою фразу Кряжимский.

– Молодец, Сергей Иванович, хватаете все на лету. Только вам не обязательно куда-то идти, можете заниматься поисками и по телефону.

– Ладно уж, я сам разберусь, – буркнул он и, выглянув за дверь, попросил Марину – нашу секретаршу и мою подругу – приготовить нам кофе.