В дом входит мистер Митч, и Бенедетта, обменявшись с ним рукопожатиями, забирает у него куртку. Байрон приносит из кухни чашки с кофе и крекеры и отключает телефонную линию матери. Дети Элинор по-прежнему не разговаривают друг с другом, но сейчас дочь не кажется такой раздраженной, как раньше. Мистер Митч опять поражен тем, насколько дети Элинор похожи на своего отца, только у одного кожа цвета красного дерева, у другой – цвета мокрой соломы. В этот момент оба немного напоминают строптивых малышей – красивые головы подняты, уголки губ обиженно опущены.
Бенедетта устраивается на диване, прижимая к животу диванную подушку. Несмотря на свой шестифутовый рост, она опять напоминает ему ребенка. Мистер Митч удивлен, что женщина столь царственного вида может производить такое впечатление. Байрон наклоняется вперед, уперев локти в колени. Мистер Митч открывает ноутбук и отыскивает аудиофайл. Они действительно не понимают, да? Они думают, это все про них. Он нажимает кнопку воспроизведения.
Звук материнского голоса разрывает его сердце.
«Б и Б, дети мои…»
Звук ее голоса.
«Пожалуйста, простите меня за то, что не рассказывала об этом раньше. Когда я была в вашем возрасте, все было по-другому. Все было по-другому для женщин, в особенности если вы с островов».
Родители Байрона всегда говорили «острова», словно это единственные в мире острова. В мировом океане насчитывается приблизительно две тысячи островов, не говоря уже о миллионах других клочков суши, окруженных морями и прочими водоемами.
Байрон слышит, как мать останавливается, чтобы перевести дух. Он сжимает кулаки. «Б и Б, я собиралась спокойно посидеть с вами и кое-что объяснить, но у меня не хватает времени, а я не вправе уйти, не рассказав вам, как все это произошло».
– Как что произошло? – не понимает Бенни.
Мистер Митч, прикоснувшись к клавишам ноутбука, ставит запись на паузу.
Байрон качает головой. Ничего с ними никогда не происходило, совершенно ничего. А для темнокожей семьи из Америки это о многом говорит. Пока не умерли родители, их единственной настоящей семейной драмой была Бенни, доводившая маму и папу тем, что старалась посвятить их в детали своей личной жизни. Разве не могла она в том году просто привести домой свою подружку, чтобы родители понемногу свыклись с мыслью об этом? А на следующий год начала бы встречаться с каким-нибудь парнем, объяснив им, что «переключилась». Родители справились бы с этим. Привыкли бы в конце концов.
Но нет, Бенни есть Бенни. Она всегда требовала к себе внимания, всегда искала одобрения – начиная с учебы в колледже. Она не была больше его покладистой младшей сестренкой. Бенни превратилась в человека, не оставляющего пространства для диалога. Ты либо с ней, либо против нее. Если бы Байрон так себя вел, если бы Байрон уходил всякий раз, когда с ним кто-то не соглашался, не одобрял его немедленно, обращался с ним несправедливо, где бы он был сейчас?
Нет, Байрону грех жаловаться. Он любит свою работу, он рожден, чтобы стать океанологом. Он чертовски в этом преуспел, пусть даже его и не избрали на пост директора института. Во всяком случае, благодаря своим публичным выступлениям, книгам и консультациям при выпуске фильмов он зарабатывает гораздо больше, чем получал бы на должности директора. Фактически в три раза больше, но он предпочитает, чтобы об этом знал лишь налоговый инспектор.
У Байрона нет намерения становиться любимцем афроамериканских социальных медиа в области океанологии, но он собирается извлечь из этого всю возможную выгоду. Он просто-напросто снова подал заявление на пост директора, хотя знает, что его коллега Марк тоже надеется занять эту должность.
Не исключено, думает Байрон, что он услышит от учредителей все те же старые доводы. Доводы о том, что Байрон нужен центру там в качестве представителя, что Байрон привлек беспрецедентное внимание к работе института, что помог получить дополнительное финансирование и завоевать солидный авторитет на международных совещаниях.
В прошлый раз Байрон опроверг эти аргументы, нацепив на лицо свою лучшую улыбку командного игрока и заявив, что в состоянии помочь центру в усовершенствовании методов, находясь в рабочем офисе. После этого неприятного разговора он вышел из комнаты несколько развязной походкой – чтобы показать, что их решение его не волнует.
Итак, еще одна попытка. Если институт не предоставит ему большей свободы в организационных делах, то он продолжит поиски других способов усиления своего влияния. Именно Байрона пригласили рассказать на телевидении о подводном вулкане в Индонезии. Именно Байрона попросили сделать доклад об этом на конференции в Стокгольме. Ему звонили японцы по поводу проекта по составлению карты морского дна. Его фотографировали с двумя президентами, а не так давно действующий президент представил его как яркий пример воплощения «американской мечты». Примерно в то же время девушка, с которой он встречался, назвала его самовлюбленным и разорвала с ним отношения.
«Не такой пример для подражания нужен моим детям!» Эти слова Линетт выкрикнула Байрону в их последний вечер. Право, более обидных слов женщина не могла бы сказать мужчине. Он даже не знал, что Линетт задумывалась о детях.
Линетт, по сути, мало что понимала. Если вас приглашают в Белый дом, вы просто идете независимо от того, кто сидит в Овальном кабинете. Ведь вам представилась еще одна возможность выступить в поддержку важных идей. Высказаться против сокращения финансирования исследований и за расширение доступа к качественному образованию в области естественных наук. У темнокожего появился еще один шанс сесть за стол переговоров с лицами, принимающими решения, вместо того чтобы вздрагивать от оскорблений. Вместо того чтобы стоять за очередной закрытой дверью.
Но Линетт не соглашалась. Похоже, до нее не доходило, какие барьеры ему приходится брать, чтобы его заметили и услышали в этом мире. А вот мать это понимала.
«На что ты готов пойти? – однажды спросила она, когда он признался, что его затирают кое-какие ребята из средней школы. – Разве ты делаешь что-то не так, Байрон? Думаешь, тебе не по зубам показать идеальный результат в этом тесте? Думаешь, твою работу не оценят? Хочешь жить по чужой указке, чтобы другие решали, каким ты должен быть и что тебе надо делать? Считаешь этих парней своими настоящими друзьями?»
В глазах матери появился тот блеск, который Байрон замечал всякий раз, когда она стояла на морском берегу.
«Итак, что ты собираешься делать? – спросила она. – Ты готов кого-то отпустить?»
Как бы то ни было, Байрон не собирался отпускать Линетт. Это она отпустила его. Будь его воля, он и сейчас держался бы за нее. Но она сделала свой выбор, и не в характере Байрона было унижаться. Этого Линетт тоже не понимала. Ей не приходило в голову, что Байрон не мог себе это позволить.
С Линетт все вышло очень странно. Байрон в свое время решил не путать личную жизнь с работой. На протяжении многих лет ему удавалось придерживаться этого правила. Он знал кучу парней, которые не парились по этому поводу, но, даже отбрасывая проблемы карьерного роста и харассмента, перспективы всяких осложнений его отпугивали. И конечно, это грозило одиночеством.
Все свое время он посвящал расчетам, посещению конференций, написанию научных статей, а в начале карьеры – длительным экспедициям по картированию морского дна. Позже – книги и публичные выступления. Аэропорты и гостиничные номера. Где мог мужчина вроде него завязывать знакомства, длящиеся больше одной ночи?
Кабель, непрошеный советчик Байрона по всем вопросам, рекомендовал знакомиться по Интернету. Ну да, именно так он нашел себе жену. Тут Кабелю повезло. Но где было Байрону найти время на штудирование всех этих описаний и организацию всех этих встреч с новыми людьми? Байрон постоянно встречался с новыми людьми, проблема была не в этом.
И вдруг появилась Линетт.
– Извините. – Голос Бенни прерывает поток воспоминаний Байрона. – Извините, мистер Митч, – махнув рукой, повторяет она, – можем продолжать.
Мистер Митч включает запись.
«Дети, вы должны узнать о своей семье, о наших корнях, о том, как я в действительности познакомилась с вашим отцом. Вы должны узнать о своей сестре».
Бенни и Байрон переглядываются, открыв рот.
«Б и Б, я знаю, это для вас шок. Просто запаситесь терпением и дайте мне все объяснить».
Байрон и Бенни смотрят на мистера Митча, одновременно произнося одно и то же слово.
Сестра?
Сестра? Что это значит? Что с ней случилось? Они с Байроном говорят одновременно, на разные лады задавая, по существу, один и тот же вопрос: «Как такое могло быть?»
Мистер Митч качает головой, настаивая на том, чтобы Бенни и Байрон сначала прослушали всю запись, как просила мать. Он указывает подбородком на ноутбук. Бенни вглядывается в лицо брата, в его большие темные глаза, так похожие и на глаза папы, и на ее собственные. Она вспоминает моменты, проведенные вместе с Байроном, – как они бегали по берегу моря или корчили друг другу рожицы через обеденный стол, как Бенни корпела над домашним заданием по математике, а рядом с ней сидел Байрон, объясняя задачки. И все это время у них была сестра, а они о ней ни сном ни духом?..
Невероятно, что они не знали об этом! Мама и папа были женаты целую вечность, и отец однажды сказал Бенни, что они с мамой после рождения первенца надеялись иметь еще детей, но поначалу у них был только Байрон. Лишь спустя несколько лет появилась Бенни, и они не уставали любоваться ее пухлым крохотным тельцем и умиляться при виде ее простодушной улыбки.
«У тебя с самого начала была мамина улыбка, как и у твоего брата», – ущипнув Бенни за подбородок, сказал как-то папа.
Пожалуй, рот был единственным, чего она не унаследовала от отца. Да, и еще светлая кожа.
Бенни всегда считала, что родители созданы друг для друга. У них было много общего – оба из Карибского региона, оба сироты, оба иммигрировали в Британию, после чего вместе переехали в Соединенные Штаты. Но самое главное заключалось в другом. Они часто повторяли, что это была любовь с первого взгляда, – ведь некоторым людям суждено встретиться, несмотря ни на какие обстоятельства.
«Я показался вашей матери таким красавчиком, – шутил, бывало, папа, – что это сразило ее наповал».
Об их встрече дети слышали, и не раз. Однажды в Лондоне Берт Беннет увидел, как девушка споткнулась на улице, успел подхватить ее, узнал, что ее зовут Элинор Дуглас, а остальное, как говорится, уже история. Иногда, рассказывая об этом случае, папа наклонялся к маме и терся носом о ее нос, вот так. Поцелуй носами. Разве в наше время кто-то так влюбляется? Без колебаний, без страха? Или все прочие похожи на Бенни?
Неужели каждая семейная пара хранит от детей столь важные секреты?
Б и Б, я понимаю, что должна объяснить, почему вы ничего об этом не знали. Но имеет смысл начать с самого начала. Дело не только в вашей сестре. Это касается и других людей, так что наберитесь терпения. Все это связано с островом и с теми событиями, что произошли там более пятидесяти лет назад. И прежде всего вам предстоит узнать о девочке по имени Кови.
Кови родилась в городке на берегу глубокой морской бухты, насыщенный синий цвет которой ближе к побережью переходил в бирюзовый. И чем взрослее становилась Кови, тем труднее ей было находиться вдали от воды. Когда она была маленькой, отец ставил ее на свои плечи в бассейне и бросал в глубину. Но именно мать научила ее скользить на серфе по прибойной волне, и это определило судьбу девочки.
Наверное, вы сейчас думаете о тех красивых карибских пляжах со спокойной водой, где можно, посмотрев вниз, увидеть рыб, кружащихся вокруг ваших ног. Да, такие места там тоже были, но Кови росла в краю серфинга. На некоторых пляжах волны могли утянуть вас вглубь, если вы не умели управлять своим телом. Любимое место ее матери было именно таким. Неподходящее место для ребенка, как говаривал ее отец, но мать тем не менее приводила ее туда. Так что Кови росла сильной. И эта сила понадобилась ей, когда все пошло вразнос.
Даже под самый конец работы у женщин не пропадала охота смеяться.
Раз, поворот, и два, поворот, и три…
Для Кови это были любимые дни, когда занятия в школе заканчивались и она могла, сбросив туфли, усесться в кухне с женщинами. Они включали радио и слушали калипсо и рокабилли[1]. Отвинчивали крышку с банки фруктов, пропитанных ромом и портвейном, и в голову ударял пряный аромат. Легкий ветерок, напоенный запахом трав и солью, проникал сквозь жалюзи, охлаждая вспотевшие шеи. Сплетни шепотом, взрывы смеха.
Мать Кови и ее помощница по хозяйству Перл занимались небольшим, но популярным бизнесом по изготовлению тортов. Большинство знакомых состояли в гражданском браке, как и родители Кови, но уважением пользовались законные союзы, и обеспеченные люди всегда планировали свадьбу. В подобных случаях обязательным был черный торт. Тут-то и принимались за дело мама и Перл.
Мама часто смеялась, когда готовила черный торт. Всегда наступал момент, когда она не могла больше противиться магии музыки, звучавшей по радио.
«Давай-ка, Перл», – скажет, бывало, она. Но танцы не сильно занимали помощницу.
Перл сдержанно улыбнется и начнет покачивать головой в такт музыке, а мама поднимет испачканную во взбитом жидком тесте лопаточку, ритмично размахивая ей, подступит к Кови, а затем отступит, хватая дочь за руку. Та-ди-да, ди-да, запоет она под музыку. Она увлечет Кови за собой в этом скользящем движении, и они закружатся по столовой, распространяя запахи жженого сахарного песка, растопленного сливочного масла и помады для волос.
Перл нравилось иногда пожурить маму.
«Мисс Матильда, – скажет она так, словно бранит Кови, а не обращается к своей нанимательнице, – знаете, эти торты не готовятся сами собой!»
О проекте
О подписке