Легенда об Уленшпигеле

При всей моей любви к трикстерам (даже к Хитрому Петру, который постоянно колошматит другого моего любимчика — Ходжу Насреддина), сдружиться с Тилем Уленшпигелем в интерпретации Шарля де Костера я не смогла. Впрочем, я догадываюсь, почему так. Мне нравится, когда трикстер сверкает свои до блеска отмытым шпигелем сам по себе, дурачит там, дурачит сям, борется с каким-нибудь конкретным пройдохой, а потом уходит в закат с криком: "Шалость удалась!" Тут же он стал символом целого течения, одним из лидером и вдохновителей революционного движения, и это меня печалит. Трикстер должен быть один, а если он и объединяется с кем-то для проделки, то один раз. Не на постоянной основе. Трикстер на контракте теряет самого себя.

Хотя, с другой стороны, обстановка во Фландрии в то время была как раз такова, что место для Уленшпигеля было только посередь баррикад — а где ещё он мог бы находиться?

А вот первая часть мне нравилась. Уленшпигель в ней был "прямым" (в противовес "кривому") зеркалом для правителя Филиппа. Одна глава про его отношение к дамам — одна про Филиппа. Про отношение к животным — у обоих. Про отношение к родственникам — у обоих. Но важнее всего — отношение к смеху. Жестокий Филипп, даже делая свои гадкие делишки для собственного удовольствия, никогда не смеётся и даже не улыбается. Уленшпигель же, напротив, даже в горестные минуты, когда пепел отца стучит ему в сердце, старается приободрить себя и окружающих шуточками, пусть и далеко не всегда изысканными. А тут нечего мудрить. Поэтому Уленшпигеля невозможно уничтожить, смех может только затихнуть, но исчезнуть — никогда. А уж про революционный катализатор в виде сатиры, насмешек и прочего даже говорить нечего.

Гораздо больше мне понравились второстепенные персонажи. Конечно же, Ламме Гудзак, который бесконечно хранит верность двум вещам: собственной сбежавшей жене и своему брюху. Чем-то напомнил монаха Тука при Робин Гуде, вот только Тук был мастак в драках, а Ламме разве что поварёшкой может убить кого-нибудь, полезшего к нему на кухню раньше времени. Да и то пожалеет. А интереснее всего безумная Каталина, которая сначала сошла с ума от любви, потом от пыток. И её крики: "Выпустите душу наружу!" страшным рефреном проходят через всю книгу.

Прочитать эту книжку, конечно, стоит. Тем более, не так уж и много представителей бельгийской литературы мы можем оценить. Я посмотрела два самых распространённых перевода: Горнфельда и Любимова, оба показались неплохими, хотя построчно не сравнивала. Нахваливать, впрочем, книжку не буду. Не моё.