Хоровод воды

Шшшш, слушайте.
Родились, росли, взрослели, влюблялись, брали, отдавали себя, родили детей, не родили детей, предавали, были верны, убивали, умирали, приносили жертвы, звали из омута, были равнодушны, жестоки, доверчивы, откровенны, спасались бегством, гнались, тонули, хватали налима за усы, смотрели в щучью пасть, глотали гнилую воду забвения, вины, страха, ужаса. Большая семья - разобщённая, многоликая, не сознающая себя, но крепко повязанная кровью и водой.

Другой Кузнецов. Не певец красоты насилия и зашитых ртов, не подпевала Горалик о любви и отрицании отрицания. Многопланово, причудливо, запутано. Очень мрачно. Местами чуть ли не сорокинские эксперименты с текстом - от сказки до соцреализма, и этот нескончаемый внутренний монолог отчаявшегося, монолог-самооправдание, запойный, слезливый. Совсем не обязательно запоминать, кто кому кем приходится - все эти бабушки, внучки и внуки, внебрачные дети, дети любимые и брошенные, жёны единственные и нет, одержимые материнством истерички, молодые и красивые гедонистки, одинокие продавщицы, самодостаточные менеджеры, неупокоенные души, которые не оставили после себя следа, и потому томятся, всплывают на поверхность, заглядывают тебе в глаза со дна чашек, бокалов и суповых тарелок. Любая вода - дверь, окно, лаз, эскалатор наружу.
Все эти несостоявшиеся художники, но состоявшиеся алкоголики, прочь эти красивости о переизбытке таланта, о стремлении алкоголика стать морским завитком - красиво, но ведь неправда. Видала я алкоголиков - никакой романтики, никакой поэзии.
Все эти люди - капли, брызги, утопленники в омуте истории.

Налей в хрустальную стопку темной воды, выпей до дна, за здравие и за упокой, за живых и мертвых, за подводных жителей, земных людей, за древних богов. А на прощание – кинь монетку в омут, кинь, чтобы вернуться, чтобы узнать эту воду; узнать, когда ледяной холод коснется твоих ступней, потом коленей, бедер, груди. Тогда ты вспомнишь: ты уже был здесь, ты плавал с нами, ты знаешь – не так уж и страшно тут, под водой.
Не страшно, нет, совсем не страшно.

Ничего подобного. Страшно. Очень.

Оценка моя значит не равнодушие, а неприятие этого ужаса и мрака. На поверхности мне всё же нравится больше.

Только что закончила читать и написала бы тысячу слов, если б могла. Таких, чтобы захотелось прочитать каждому, послала бы автору какую-нибудь мистическую благодарность, цитировала и перечитывала бы отдельные строчки...
Я редко жалею о том, что не умею писать вразумительно и интересно. Особенно о самых сильных впечатлениях. Вот сейчас тот случай, когда правда жалею.
Из современной литературы по силе произведенного впечатления могу сравнить только с "Благоволительницами". Но только по силе. По сути, форме и содержанию это другое совсем.
Удивительное совпадение, созвучие с собственным моим миропредставлением, мироощущением. Жизнь как таинство, как боль, и страдания - страдания и боль рождений, смертей, любви, прощений, выборов, но самое главное - таинство. Та самая темная вода, из которой все мы пришли и куда неизбежно уйдем с головой в срок.

Впрочем, куда мне говорить с мертвыми, я и с живыми не умею.

Одна из самых своеобразных книг, прочитанных на моей памяти. Тяжелая, холодная, словно толща льда, эта история нескольких поколений через призму веков и судеб до последнего не давалась легко, заставляя продираться через страницы воспоминаний, прошлых жизней, отчаяния и сухой печали. Сергею Кузнецову удалась семейная сага длиной в практически вечность в обрамлении зарисовок на полях, рассуждений ночью у окна, тихих вздохов и пьяных откровений. Каждый персонаж - как огромная книга, каждая строка - как стежок на огромном панно.

Как итог - чтение не на каждый день и вечер, чтение под настроение и не спеша, иначе не понравится, отвернешься и не захочешь понять. Непросто и вместе с тем с восхищением в сторону композиции, задумки и какого-то тут и там мелькающего тихого отчаяния прошедшего. Словно повернуть назад можно, но не каждый на это способен.