© Сергей Узун, 2018

ISBN 978-5-4483-4549-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1
Расстрел

В конце обеденного перерыва – заводская столовая опустела. Рабочие разошлись по цехам, сумбурно обсуждая грядущую забастовку, о которой уже вторую неделю талдычат глизинские пролетарии со своими митингами. За столом остался мастер-станочник видного эриданского происхождения с типичной короткой стрижкой и щетиной недельной давности. Артём Карпов склонился над тарелкой, доедал порцию перловой каши с гарниром. Когда-то рабочих кормили бесплатно, но с приходом к власти капиталиста Иллариона Спрутса, всё изменилось, и за обед стали платить сорок эриданских кредитов.

– Артём! – раздал голос. Бригадир в рабочей спецовке подошел к столу, сжимая в руке перчатки. – Карпов! Иди к начальнику цеха. Тебя вызывает срочно.

Карпов опустил ложку и, несмотря на заметное раздражение, ответил спокойно:

– Когда закончу – зайду.

Карпов не любил заполнять свободное время рабочими обязанностями, и надо сказать, всякий нормальный человек этого не любит.

– Лучше поторопись.

– Я сначала доем, – повторил он сдержанно.

Бригадир в спецовке сел напротив.

– Ты знаешь, ему не нравится, когда опаздывают.

– А мне не нравится кандидатура Спрутса.

Бригадир осторожно огляделся. Почему-то он опасался, что эти слова могут быть кем-то услышаны.

– Ты вот что, кончай эти политические разговоры. Понял?

Карпов допил остывший чай в граненом стакане.

– Я пока еще не начинал.

Он встал, и, задвинув стул, удалился.

Леонид Брониславович, начальник кузово-сборочного цеха, нервно ждал в кабинете. Расположившись в кресле по-хозяйски, он закинул ноги на стол, а голову откинул на спинку кресла. Карпов постучал и вошел. Леонид Брониславович, посмотрев на часы, произнес:

– Ты опоздал на две минуты.

– Я был в столовой.

– Опять в столовой?! – начальник спустил ноги на пол. – Да сколько же можно? Не нравишься ты мне, активно не нравишься. Работать не хочешь, то на больничный, то на обед. В чем дело, Карпов? Ты даже в общественных мероприятиях не принимаешь участия.

Карпов сдержанно слушал, и когда начальник замолчал, он ответил:

– Я работаю с шести утра до половины восьми вечера. За какие-то поганые 500 крд. А за общественные мероприятия, как вы, уважаемый Леонид Брониславович, пожелали выразиться – мне не платят.

– Да ты бунтарь, Карпов. Не нравится – увольняйся.

Фразу «Не нравится – увольняйся», Леонид Брониславович произносил так, словно в этих словах была последняя инстанция, вместо правильного: мы улучшим условия труда. Но условия никогда не улучшались: зарплаты снижались, а цены росли. Не успевал окончиться один сезон, как происходило подорожание стоимости лекарств и продуктов в частности.

– Разрешите честно, Леонид Брониславович? – с покорностью и благодушием сказал Карпов.

Начальник сложил руки на столе, и вероятно предполагал по интонации Карпова, что тот все-таки остепенится, скажет, как был неправ, покается в смертных грехах и вернется к работе.

– Валяй!

Карпов оперся руками на стол, наклонился к сидящему в кресле, и вопреки ожиданиям последнего, ответил:

– Тварь ты, Леонид Брониславович! Наглая, самоуверенная буржуйско-капиталистическая тварь. Тебе ума, сука, не хватит подумать: как людям жить дальше, потому что у тебя, все всегда было – ты был сыт, одет, при машине и хорошей зарплате!

Леониду Брониславовичу перехватило дыхание и сделалось по-настоящему дурно. Он мог бы сейчас вскочить – начать орать и топать ножками, хлопать ручками и метаться по кабинету, швырять бумаги, но с ним в жизни никто так не разговаривал.

– Уволен, – неслышно проговорил он, находясь в легком шоке, а потом повторил более четко: – Уволен!!!

– Да, пожалуйста! – Карпов ушел и хлопнул дверью.

Леонид Брониславович оттянул галстук и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

– Ну, сученок… щенок! Больше ты здесь не работаешь!!!

В коридоре Карпов заржал. Наконец-то высказавшись, на всю катушку, мастер-станочник взял деревянный стул и подпер им дверь кабинета.

Карпов вышел на площадку возле цеха, где обычно собирались рабочие. У стенда стояли сварщики и возмутительно охали, читая о грядущих тарифах. Сто рабочих кузово-сборочного цеха прекратили работу и потребовали повышения расценок за их труд. Они шли по дорожке, пролегавшей параллельно пятому цеху. Карпов, наблюдая за ними, поволок из пачки сигарету. Мужчины, женщины, молодые парни – которых было меньше всего – шли перед глазами, как железнодорожный состав. Из толпы отделился мастер электродного завода Самохвалов – мужчина за шестьдесят, вечно таскающий с собой пузырек аптечной настойки, – и направился к Артёму Карпову.

– Артём Романович, ты с нами? – провещал Самохвалов.

Карпов сначала не понял: с кем это «с нами»? И жутко не любил называться по имени и отчеству, особенно, когда подобным образом обращаются коллеги по заводу явно старше на несколько десятков лет.

Карпов пожал плечами и ответил:

– А куда?

– Все у горисполкома собираются. Народ наконец-то понял, нельзя больше… Дальше-то как жить? У меня семья. Дочка больная, рак у неё, понимаешь… Ей лекарства бесплатно положены. Два миллиона из городского бюджета выделили на какую-то патриотическую чепуху, а онкология без денег сидит. Вот скажи, брат, какой антихрист за этим стоит?!!

– Просто им нужно обеспечивать выполнение государственной функции – производство потенциальных солдат и налогоплательщиков.

Самохвалов махнул рукой и двинулся за рабочими.

– Ты приходи. Карпов. Дело нужное.

Артем сунул руки в карманы и развернулся. Надо бы забрать трудовую и диплом в отделе кадров. Он придумал, как это сделать. В отделе кадров работал бюрократ Степанов, и никакую бумажку просто не отдавал. Артем вошел и поздоровался для приличия.

– Привет, – сказал он без эмоции, положив руки на подставку, разделяющую комнату поперек.

Степанов жевал бутерброд и пил чай.

– Чего тебе?

– Трудовую книжку и диплом, нужно переписать данные.

Степанов поморщился.

– После смены заходи.

– Одна минута, я перепишу, Рабза приказал. Тебе жалко, что ли?

– А, ну если Рабза, – заговорил Степанов, – тогда другое дело. Только быстро. Фамилия?

– Карпов Артем Романович.

Степанов ушел в архив, и через две минуты – принес трудовую и диплом.

Артем взял документы и ушел.

– Эй, что за наглость?!! – опешил Степанов. – Ты что себе позволяешь?!! – он кинулся за ним. – Верни документы! Подонок!

Артем вполоборота посмотрел на него, что Степанов, циничный бюрократ и фемидопоклонник, ощетинился, сжался и ретировался обратно. Вот и документики, подумал Артем, теперь меня здесь ничто не держит. Пусть сами встают в 5.30 и валят на свои заводы в душных электричках. И пока государство не соизволит платить больше, ноги моей здесь не будет.

Митингующие тянулись вдоль бульвара по главной улице на площадь горисполкома. К ним стали присоединяться случайные люди, в том числе и женщины с детьми. Их было так много, что в людском муравейнике можно легко затеряться. На краю улицы стоял Круглый – полный, как Винни-Пух, в меру упитанный мужчина, с выпирающим пузом в синей летней футболке и спортивных штанах «Апакун». Круглый пыхтел и вертелся по сторонам, как маяк на причале. Карпов увидел его издалека. Эту фигуру тяжело с кем-то спутать, даже в толпе нескольких сотен демонстрантов. Круглый не заметил, как Артём подкрался сзади и хлопнул по плечу.

– Здорово, Винни-Пух.

Круглый повернулся, а Карпов выскочил с другой стороны и стал перед ним.

– Ромыч, я запарился ждать.

– Не дергайся, Круглый. Лучше давай, живот подбери, и умоляю, заканчивай жрать всякую гадость. Разнесёт ведь.

– Еда – это искусство, – с гордостью ответил Круглый, – а я художник.

– Художник, ты скоро на картине не поместишься.

– С твоего завода пришел кто-нибудь?

– Я пришел.

– А кроме тебя?

– Две сотни рабочих. И одна с электродного.

Артём указал дорогу, и Круглый пошел впереди. Горисполком располагался на соседней улице. Выложенный декоративной плиткой подъезд четырехэтажного здания был отделен ограждением, за которым стояли полицейские. На площади громоздилось столпотворение. Народ шумел, гудел, разворачивал плакаты, приезжал на машинах и становился за массой митингующих.

Артём шел за Круглым. Они протолкнулись за припаркованными легковушками и стали позади скопления забастовщиков. Те, кто стояли в первых рядах, время от времени, наваливались на ограждения, удерживаемые полицейскими. Артём увидел Самохвалова в группе рабочих электродного цеха, и узнал их. Сегодня они с утра крутились на заводском КПП, но на работу не вышли. Самохвалов раздал плакаты и над головами раскрылись надписи, сделанные яркой эмалевой краской. «Тарифы – это фашизм!» – гласила первая надпись. На втором плакате Артём прочитал «Хватит повышать цены».

Через полчаса у горисполкома столпотворение увеличилось. Правда, пришли не все. Одних патриотизм заставлял ощутить себя обязанными согласиться с решением правительства; другие боялись возможных репрессий.

– Ты прямо так и сказал?! – с удивлением изрек Круглый.

– Ага, – ответил Артём, – говорю: «ты, буржуйская тварь капитализма».

– Ну-ну, и он тебя уволил?

– Вроде того.

– А ты дверью хлопнул?

– Разумеется.

Круглый почесал затылок.

– Жалко. Ведь там осталась твоя трудовая, этот капиталюга, Бог знает, что он там понапишет. Потом никуда не устроишься.

Артём с неистовой усмешкой посмотрел на Круглого, и, вытянув трудовую книжку, помахал ею в воздухе.

– Фокус-покус! – сказал Артём.

– Ну, ты даешь! – расплылся в улыбке Круглый. – Как ты ее забрал?

– Зашел в отдел кадров и забрал.

Карпов повернул голову. Самохвалов поднялся на парапет и громко заявил:

– В то время, когда рабочий народ подыхает с голоду, элита занимается реформами и оптимизацией, озабочена каким-то законами и поправками, которые до сих пор принимаются. А врачи, сколько они получают, товарищи?!!

– Врачи получают копейки! – голос врача из толпы заставил бо́льшую часть активно шуметь и возмущаться.

– Эй, пролетарий! – закричала девушка в униформе СМП¹, сидящая на шее коротко стриженого блондина, и замахала рукой. – Медицина тоже бастует!

Карпов смотрел на них косым взглядом, слушая, как Круглый восхищался поступком на заводе. Но Карпов почти не слышал его.

– Ромыч, ты меня слушаешь?

– Да-да, конечно.

Самохвалов не переставая толкал демагогию, а потом раздался гул. Мэр города Глизе, где и происходил митинг, вышел на балкон горисполкома с мегафоном. Рядом с ним стояли два человека: начальник полиции и депутат государственной думы Юдин.

– Граждане! – мэр покашлял для виду. – Прошу сейчас же разойтись по рабочим местам и не создавать беспорядки в городе! Обещаю, завтра мы спокойно обсудим в городской администрации, и организуем цивилизованный прием…

Митингующие взвыли, заорали, и посыпались недовольные возгласы, обещающие четвертовать, линчевать и отправить действующую власть в какие-то не очень культурные места.

Мэр видел, как толпа наваливается на ограждение, удерживаемое силами полиции Глизе. Люди ползли со всех сторон, а на улицах прибывали новые. Скопление росло. У горисполкома творилась неразбериха.

Мэр отстранился и вернулся в помещение.

– Идиоты! – сказал он. – Вечно всем недовольны. Дикари! Средневековые варвары. Если им не нравится жизнь в стране, то пусть уезжают.

– Не беспокойтесь, – ответил Юдин, закончив разговор по телефону. – Я позабочусь об этом. Через двадцать минут их здесь не будет.

На порог горисполкома вышла гвардия с автоматическим оружием и стала цепью за полицейскими. Карпов их видел отчетливо. Потом он посмотрел на крышу – там показались снайперы.

– Не нравится мне всё это, – Карпов дернул Круглого за плечо. – Заберу Самохвалова, и пошли отсюда.

Круглый собирался что-то сказать, но Карпов протиснулся между двумя мужчинами и скрылся в людском муравейнике. Он с трудом преодолел каких-то пятнадцать метров, прежде чем выбрался к парапету. Самохвалов не утихал, бросал лозунги, придуманную наспех речь о жизни, и вместе со всеми тряс кулаками в воздухе.

– Пойдем отсюда, – Карпов взял Самохвалова за руку и стянул вниз.

– Артём Романович! Дорогой! Мы же только пришли! И никуда не уйдем, правильно?

«Правильно!» – раздались голоса вокруг.

Карпов старался улыбаться, обнял Самохвалова и неслышно проговорил тому в ухо:

– Пойдем отсюда, дурак, я кому сказал.

Самохвалов резко отстранился.

– Поздно, Карпов! Уже слишком поздно.

Они смотрели друг другу в глаза. Самохвалов отрицательно мотал головой и тряс подбородком. Артём почему-то в этот момент сильно его возненавидел, и желал двинуть в рожу, взвалить на себя и уползти по улице. Самохвалов с глубоким презрением посмотрел на мастера-станочника и забрался на парапет.

Карпов ушел. С Круглым они пробирались в конец столпотворения, растянувшегося до соседней улицы. Там толпа редела и парковались автомобилисты.

На площадь прибыло полицейских и местных патриотов, неофициально состоящих в штате управления внутренних дел. Мэр попытался снова поговорить с демонстрацией, однако опять потерпел фиаско и взвинченный вернулся в кабинет. В здание горисполкома прибыли дополнительные силы местной власти, а улицы, пролегавшие поблизости от площади – заняли бойцы гвардии, создав второе оцепление. Рано или поздно масса могла выйти из-под контроля. В госбанке уже попытались прорваться люди, но были остановлены бойцами гвардии. Случай обошелся без жертв, и всё прошло относительно спокойно.

Движение по главному проспекту было перекрыто, а дорогу заняли те же демонстранты вперемешку с полицией. Власти пока наблюдали и не вмешивались.

В первых рядах митингующие очередной раз навалились на ограждение. Какой-то мужчина, с виду приличный семьянин в шортах и кроссовках из дешевого бутика, перелез сборный забор. Замахнувшийся со всего размаху полицейский, врезал по затылку бедолаге, когда тот наклонился вниз, готовясь перевалиться за ограждение. Мужчина обмяк и повалился на тротуар.

Демонстранты завыли.

– Мужики!!! – закричал голос в толпе. – Смотрите! Пролетарий бьют.