Мне кажется, одна из мучительных травм, которую получает благополучный ребенок в процессе социализации, – узнать, что у него родители – обычные. Мать, оказывается, отнюдь не самая красивая женщина в мире, а отец – не самый умный. Банальность про отсутствие Деда Мороза не мучит юных сердец. Но, свалившееся вдруг, объективное знание, что мои папа и мама – среднестатистические, серенькие люди, а вокруг – толпа великолепных чужих отцов и матерей, переживается тяжело.
Герою «Детства Багрова-внука» – пять-шесть лет. Книга написана от первого лица, и тот, пятилетний, Аксаков страстно идеализирует свою мать. Его привязанность к «маменьке» носит характер болезненного обожания, крайней экзальтации. Их разлуки вызывают смертельную тоску, а воспоминания становятся актом душевного самоистязания. Но мы, взрослые, читаем книгу и понимаем, что «маменька» ведет себя чаще всего как эгоистичная, крайне избалованная дура.
Она была из тех барышень, которые всегда бледны, болезненны, от любой дурной вести падают в горячку, разочарованы в жизни, потому что считают себя недооцененными, мужа – бесконечно ниже себя по «нравственным понятиям» и которые тиранят детей чрезмерной опекой. И всегда на волосок от истерики. Она не любила деревенской жизни, перед тем как сесть на траву посылала за подушками, своего Сережу, как от чумных, держала подальше от крестьян. Презирала весь тот помещичий быт, из которого выдут славянофилами ее внуки, Константин и Иван Аксаковы. Но, правда, любила книги.
Я пишу об этом потому, что параллельно с «Багровым-внуком» я почитал биографию С.Т. Аксакова, изданную в серии ЖЗЛ, и ее автор описывает, как раздражительная, мнительная, ревнивая любовь матери мучила сына. Она не пускала его на улицу, если там было сыро, и ребенок по неделе сидел в четырех стенах. Она кормила его какой-то «здоровой» ерундой вместо человеческой пищи. Запрещала разговаривать с дворней. Она отбирала у него книги, чтобы ребенок не утомлялся. Не пускала удить, когда сын слишком возбуждался. Но, если Сереже удавалось поймать рыбу, он, не помня себя, бежал показать ее матери.
Я не берусь судить эту женщину из далекого XVIII века. Я ничего не смыслю в воспитании, и мне не дано понять, что такое «материнство». Не в этом суть. В истории Аксакова меня поражает фантастический кредит доверия, который дети дают своим родителям. Их безотносительная любовь.
Однако, несмотря на любовь, сам Сергей Тимофеевич Аксаков воспитывал своих сыновей-славянофилов противоположным образом.