Отзыв на книгу «Свои»

Рассказы, включённые в сборник, можно разделить на три группы: жития родственников автора, житие самого автора, прочие рассказы. Похоже, незначительному по объёму первому мемуарному блоку должен был придать вес второй мемуарный блок. Ну а потом пришлось ещё и «художки» добавить. В итоге получилось нечто желеобразное, помещённое под столь же аморфным названием «Свои».
Жития родственников мельтешат настолько быстро, что не успеваешь толком разобраться во всех этих Русановых и Герасимовых. Они, дорогие автору, ничуть не интересны посторонним, а увлечь читателей их судьбами Шаргунов не может. Единственное, за что удаётся как-то зацепиться, это образ отца писателя. Но слишком уж елейно пишет о нём сын. Так, Винцент Шаргунов сперва бросает свердловское суворовское училище, поступает на факультет журналистики Свердловского университета, откуда его отчисляют за политические стихи (попутно исключив из комсомола). Затем он поступает в московский Литературный институт (там часто пил с Колей Рубцовым), который бросает, уезжает из столицы, но вновь возвращается, чтобы закончить другой московский вуз. Не слишком ли пёстрый послужной список? Особенно уход провинциала из столичного Литинститута, «потому что стало скучно». Но Шаргунов-сын уверяет: «На плацу Суворовского, в богемных застольях, среди грубой стройки, на амвоне он оставался чист». Ой ли? По мощам ли елей?
Или женитьба провинциала Винцента на писательской дочери, москвичке Ане Герасимовой. Мне, читателю, это видится банальным браком по расчёту. Так стоило ли вообще Шаргунову привлекать внимание досужих читателей к жизни близких ему людей? Потому что некоторые факты наводят на мысль о таких событиях (не постыдных, но трагичных), о которых уж точно писать не следует.
Вторая часть книги, житие самого автора, крайне легковесна: ни глубоких размышлений, ни неожиданных наблюдений. Мужчина развёлся с женой, проводит время с сыном, женится на другой – и с упоительным самолюбованием описывает свое второё «молодожёнство».
Третья часть и вовсе выглядит явным довеском, с мемуарным характером книги никак не связанным. Да и слишком уж примитивные сюжетные линии использует автор. Если в Северной Корее руссо туристо не будет сохранять облика морале и станет оказывать знаки внимания местной официантке, то – нетрудно догадаться уже в середине текста – дело дойдёт до ай-люлей от бдительных властей.
О языке Шаргунова – отдельно. Иногда музыке учатся люди без слуха. Они могут вполне сносно сыграть на пианино по нотам, но вот если им приходится петь, они фальшивят. У Шаргунова – нечто подобное, только не с музыкой, а с изящной словесностью. Шаргунов напрочь лишён чувства языка, поэтому не слышит речевой фальши. Редакторы тоже не подкачали: книга пестрит образчиками.
«...ангел вострубит, и мёртвые вскочат...»
«Русанов возглавил немало путешествий, удостоенных царским орденом святого Владимира...» Возглавил – однократное действие. Русанов немало путешествий возглавил разом? Или он всё-таки возглавлял путешествия? И почему путешествия были удостоены орденом? Путешествия награждались?
«...цыганка вывалила толстый язык, на миг заполнивший комнату и общее внимание...»
«... отправлен в Енисейскую ссылку...», «...солистка Екатеринбургской оперы...» Молодцы, Редакторы! Молодцы, Корректоры!
Герои «...грезили всеобщим братством, бросая зимние кирпичные кулачки с перламутровое петербургское небо».
«...и на всю жизнь стал прихрамывать».
«Выбрал быть в Советской России».
«...лошадь у изгороди возопила сквозь взмыленные удила...»
«...из-под уютно треугольных... бровей...»
Сталин «...с трубкой в усах».
«...впитываю в память... кости и черепа...»
«...священник шел мимо Никольского храма, откуда звучали пьяные голоса и выделялись женские взвизги». Взвизги выделялись из храма – что за святотатство!
«...отряхивая сахарную вату его шарфа...»
«...сабельные глаза...»
«Полудурок, необычно вечно бледный».
«...на мраморных стенах, граничивших воду».
«...коричневая лента свисала через ее сердце до самого пола».
«Он шевелил узкими губами, перебирая имена, не для меня, а для чего-то еще...» В одну телегу впрячь не можно «меня» и «чего-то еще».
«Он ухватился за крепкую камуфляжную руку...» За руку в камуфляже. Камуфляжная рука – это протез.
Остановлюсь на этом.
Книга, елейно-желейная, оставляет впечатление побочного продукта, «проходной» вещи.