Цитаты из книги «Неизвестная Раневская»

Леонид Евтифьев Повесть о неразбитой тарелочке Спектаклей «Дальше − тишина» мы сыграли много, я думаю, за сотню было… В 1969 году состоялась премьера, и с какими-то паузами, перерывами мы играли его до 84-го. Это был ее любимый спектакль и одна из самых интересных ее ролей, в том плане, что она в ней все раскрыла. Она была разная – и жалкая, и гневная, и сострадающая…

«Ирочка, милая. Спасибо, спасибо, спасибо за доброе веселое письмецо, за прелестные, мои любимые цикламены. Ваш совет не терять юмор сейчас для меня неприемлем; мизансцена, в которой я должна пролежать 40 дней без права вращения вокруг своей оси, не может вызвать чувства юмора у самого развеселого гражданина нашей необъятной родины. Врач мне сообщил со счастливой улыбкой: «Инфаркт пока что протекает нормально, но мы никогда не знаем, чем это может все кончиться». Как вы понимаете, и поверьте мне, я не испытываю чувства благодарности к человеку, усилиями которого я очутилась в больнице. Ну, это не только художник, которого вы упоминаете, это его вдохновитель и организаторы (имеется в виду режиссер спектакля «Дальше − тишина». – Авт.). Перехожу к приветам и поклонам: Ие Саввиной, Адоскину, Погоржельскому, Бероеву, Бортникову, Диночке-парикмахерше, Юле Брамлей, Годзику, Калмыковой, Маркову, Тереховой, Михайлову… у меня нет с собой телефонной книжки, наверно еще многим другим бы передала. Поцелуйте от меня мамочку, Димочку, поприветствуйте Мишу.[24] Ирочка, у меня от поклонов закружилась голова, которую я не узнаю от обилия лекарств, как будто бы я ее одолжила у малознакомой идиотки.[25] Будьте благополучны. Обнимаю вас. Любящая Раневская.

И Раневская своим громовым голосом ответила ему: – Молодой человек! Эта дама на протяжении стольких веков впечатляла ТАКИХ людей, что теперь она может выбирать, кого ей впечатлять, а кого − нет!

Позвонил я и Раневской. А нужно сказать, что в этом фильме я сыграл молодого человека, совершенно искренне полюбившего главную героиню, но она, к сожалению, не ответила ему взаимностью. Вскоре после окончания картины раздается звонок:

всегда говорила: «Ты можешь лучше! А вот когда ты будешь собою довольна и придешь от себя в экстаз, от своего дарования − значит, тебе уже конец, ты уже не актриса, а каботин[11]…»

В числе нескольких других артистов меня пригласила слушать пьесу к себе домой какая-то дама. Шатаясь от голода, в надежде на возможность выпить сладкого чая в гостях, я притащилась слушать пьесу. Странно было видеть в ту пору толстенькую круглолицую женщину, которая объявила, что после чтения пьесы будет чай с пирогом. Пьеса оказалась в 5 актах, в ней говорилось о Христе, который ребенком гулял в Гефсиманском саду, – в комнате пахло печеным хлебом, это сводило с ума. Я люто ненавидела авторшу, которая очень подробно, с длинными ремарками описывала времяпрепровождение Христа от младенчества до его гибели. Толстая авторша во время чтения рыдала и пила валерьянку – а мы все, не дожидаясь конца чтения, просили сделать перерыв в надежде, что в перерыве угостят пирогом. Не дослушав пьесу, мы рванули туда, где пахло печеным. Дама провожала нас, рыдая и сморкаясь и во время чаепития. Пирог оказался с морковью, это самая неподходящая начинка для пирога, было обидно. Хотелось плакать!.. Это впоследствии дало мне повод сыграть рыдающую Мурашкину в инсценировке рассказа Чехова «Драма».

«Дорогой Петр Васильевич, уход из жизни Василия Васильевича Меркурьева для меня большое горе, я встретилась с ним в работе только один раз – в фильме “Золушка”, где он играл моего кроткого доброго мужа. Общение с ним – партнером − было огромной радостью. Такую же большую радость я испытала, узнав его как человека. Было в нем все то, что мне дорого в людях, – доброта, скромность, деликатность. Полюбила его сразу, крепко и нежно. Огорчалась тем, что не приходилось с ним снова вместе работать. Испытываю глубокую душевную боль оттого, что из жизни ушел на редкость хороший человек, на редкость хороший большой актер. Берегите маму, нежную и хрупкую Ириночку.