Светлой памяти академика Льва Владимировича Черепнина посвящаю

Университет Дмитрия Пожарского

РОСИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

Институт всеобщей истории

Работа выполнена в рамках проекта Программы фундаментальных исследований РАН «Традиции и инновации в истории и культуре»

Печатается по решению Ученого совета Университета Дмитрия Пожарского

Ответственные редакторы:

доктор исторических наук Н. А. Горская

доктор исторических наук, академик РАО С. О. Шмидт

Рецензенты:

доктор исторических наук Л. В. Столярова

доктор исторических наук Т. В. Гимон

© Каштанов С.М., текст, 2015

© Григоренко М.В., дизайн макета и верстка, 2015

© Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2015

От автора

Основу настоящей работы составляет монографическое исследование историографии и теории феодального иммунитета (части I–II). Наряду с ним в книгу включены в качестве приложения (часть III) ряд историографических очерков, характеризующих развитие источниковедческой и историко-социологической мысли по вопросам, тесно связанным с трактовкой сущности иммунитета, крепостного права и феодализма вообще. В первом из этих очерков делается попытка выяснить влияние крестьянской реформы на тематику и направление источниковедческих исследований в России. Во втором очерке рассматривается дореволюционная и советская историография крестьянства Среднего Поволжья эпохи господства феодальных отношений и крепостного права. В третьем очерке автор анализирует советскую литературу 1965–1966 гг., касающуюся кардинальных проблем социально-экономического развития России в Средние века и раннее Новое время. В четвертом очерке прослеживается эволюция представлений зарубежной историографии о феодализме в России. В пятом очерке содержится систематический разбор французской литературы 1960–1964 гг. по истории дореволюционной России. Наконец, шестой очерк дает представление о современной проблематике исследований по широкому кругу вопросов социально-экономической истории стран Европы XIII–XVIII вв. Заключают работу наши размышления о типе Русского государства XIV–XVI вв. и его соотношении с западными моделями.

Автор выражает сердечную признательность О. Б. Бокаревой, Н. А. Комочеву и П. С. Каштанову за участие в компьютерном наборе текста книги.

Часть
Историография феодального иммунитета в России

Глава 1
Зарождение и развитие представлений о феодальном иммунитете в России (XVIII в. – 80-е годы XIX в.)

Изучение феодального иммунитета и жалованных грамот как источника по этой теме всегда прямо или косвенно сталкивалось в русской исторической науке с проблемой крепостного права. Данный аспект развития историографии крепостного права до сих пор не был предметом специального исследования, хотя в монографии Л. В. Черепнина имеется параграф, содержащий весьма ценный разбор основных работ, посвященных жалованным грамотам^[1]. Л. В. Черепнин вскрыл гносеологические основы главнейших концепций феодального иммунитета, дал глубокую критику ряда схем классификации жалованных грамот. Вместе с тем в его задачу не входило последовательное изучение историографии иммунитета в связи с изменениями в общественной жизни России ΧΙΧ-ΧΧ вв.

С большой статьей, посвященной иммунитету на Руси XIV–XV вв., выступил в 1962 г. западногерманский историк Вильгельм Шульц^[2]. В историографическом разделе автор анализирует труды дореволюционных и советских исследователей иммунитета^[3]. Отвергая марксистскую трактовку иммунитета, Шульц весьма критически оценивает и русскую историографию XIX – начала XX в., причем всю борьбу мнений он сводит к спору о публичном или частном характере вотчинного и княжеского права.

Шульц абстрагируется от истории социально-экономических отношений и политической борьбы ΧΙΧ-ΧΧ вв., вне связи с которой нельзя понять развития историографии. Это и неудивительно: ведь Шульц по существу отрицает поступательное движение русской исторической мысли в области теории иммунитета. Историки группируются им не по хронологии прежде всего, а по принадлежности к числу сторонников концепции публичного или частного права (отсюда такие внеисторические группы, как Градовский – Милюков, Неволин – Павлов-Сильванский). Создается впечатление, что русская историография иммунитета все время топталась на месте, не двигаясь вперед с двух раз навсегда занятых взаимопротивоположных позиций.

Задачей настоящей работы является изучение развития исторических взглядов на иммунитет в России. В данной главе рассмотрение историографии доводится до середины 80-х годов XIX в.

В русской исторической литературе тема жалованных грамот с давних пор занимает видное место. Интерес к ней обусловлен богатейшим историко-юридическим содержанием жалованных грамот. Они предоставляют исследователю широкую возможность заняться рассмотрением таких ведущих исторических проблем, как феодальная собственность на землю, взаимоотношения между феодалами и крестьянами, роль государства в этих взаимоотношениях и т. д. Самое превращение в начале XIX в. жалованных грамот в предмет научных изысканий и публикаций определялось вызреванием и оформлением буржуазной историографии, которая довольно быстро приобрела ярко выраженный юридический характер. Без изучения актовых источников и прежде всего жалованных грамот как документов с наиболее разветвленной системой правовых норм представители этой историографии уже не видели достаточно свободного пути для движения вперед. Вместе с тем, подобно всякой общей тенденции, введение в научный оборот актовых материалов находило подчас проявление в деятельности лиц, не имевших сознательной цели дать дорогу новой тенденции и ставивших перед собой более частные, иногда узкокорпоративные цели. Так, на протяжении XIX – начала XX в. жалованные грамоты неоднократно издавались церковно-монастырскими иерархами, стремившимися показать особо милостивое отношение к их корпорациям древних князей и царей.

Проекты и отдельные реформы Μ. М. Сперанского, вызвавшие против себя реакцию части дворянства, способствовали оживлению юридической мысли. Созданная в мае 1811 г. Комиссия печатания государственных грамот и договоров приступила к публикации духовных и договорных грамот великих и удельных князей, а также других документов общегосударственного значения. С 1811 г. в издании «История Российской иерархии»

Амвросия Орнатского начали печататься княжеские и царские жалованные грамоты (из архивов северных монастырей)^[4].

Источники, изданные Амвросием, а также отдельные неопубликованные грамоты из монастырских архивов позволили С. Г. Салареву дать самые общие, очень краткие, неточные и сбивчивые сведения о жалованных грамотах. Его обзор русских грамот, вышедший в начале 1819 г.^[5], носил еще примитивный, главным образом информационный характер. Но автор энергично подчеркивал актуальность изучения грамот: «Для объяснения некоторых мест истории нашей знание грамот необходимо»^[6]. Определения разновидностей жалованных грамот («тарханные», «несудимые», «льготные»), взятые автором из законодательных источников (Судебника 1550 г., Стоглава), толковались в его обзоре весьма произвольно^[7]. Однако попытка Саларева причислить «тарханные» грамоты к категории «несудимых» основана, как думается, не только на недоразумении. «Тарханные» грамоты, фиксировавшие бессрочные податные привилегии в большинстве случаев одновременно с судебным иммунитетом, в обстановке господства крепостного права вполне могли приниматься за «несудимые». Экономическая действительность России первой половины XIX в. давала наглядные доказательства того, что «привилегии», которые землевладельцы получали по жалованным грамотам, на практике представляют собой обычное право помещиков. Поэтому более существенной частью жалованных грамот казался их несудимый раздел, где строго определялся объем сеньориальной юрисдикции. Саларев указал мимоходом, что несудимые грамоты выдавались и в странах Западной Европы, хотя сколько-нибудь подробного сравнения русских иммунитетных актов с западными он не производил^[8].

Запрещение публично обсуждать крестьянский вопрос (1818–1858 гг.) затормозило изучение феодального иммунитета, однако уже с 40-х годов под сенью этого запрета разгорелась борьба между дворянским и буржуазным пониманием природы привилегий, закрепленных в жалованных грамотах. В 30-40-х годах XIX в. тезис о незыблемости помещичьего землевладения и крепостного права вошел в официальную правительственную доктрину А. С. Уварова (1832 г.). Вместе с тем тогда же правительство настойчиво стремилось использовать достигнутый уровень развития юридической мысли для укрепления пошатнувшегося положения класса феодалов и феодального государства. Кодификационные работы, публикация законов и других правовых материалов служили этой цели. Наметившаяся тенденция дала возможность некоторым прогрессивным историкам и археографам (в том числе П.М. Строеву) поставить работу по изданию исторических источников (главным образом летописных и актовых) на более широкую ногу, введя ее в рамки деятельности официального учреждения – вновь созданной императорской Археографической комиссии^[9]. Акты Археографической экспедиции, напечатанные на весьма высоком для того времени археографическом уровне^[10], давали исследователям богатейший материал по истории политики и права, но материал, конечно, иллюстративный, случайный, что, с одной стороны, соответствовало самому принципу иллюстративности в юридическом методе буржуазной историографии, а с другой стороны, отражало трудности сбора источников при слабой централизации архивного дела и сосредоточении многих документов в руках монастырей и частных лиц. Такой же характер носило издание «Актов исторических» (1841 г.). В 1836 г. Досифей опубликовал целый ряд жалованных грамот XVI–XVII вв. Соловецкому монастырю^[11]. Сразу по основании Губернских ведомостей в 1837 г. в их «неофициальной части» (или «добавлениях») стали издаваться отдельные жалованные грамоты. Регесты значительного числа иммунитетных грамот составил А.Х. Востоков в своем знаменитом описании рукописей Румянцевского музея (1842 г.).

Несмотря на то, что публикации 30-х – начала 40-х годов создали благоприятные условия для изучения феодального иммунитета, специального исследования проблемы иммунитета в это время не велось, поднимались лишь отдельные связанные с ней вопросы, причем оставлялись в тени самые существенные стороны сеньориальной власти феодалов – получение податей и вотчинная юстиция. К проблеме иммунитета подходили окольным путем, начиная с обсуждения сравнительно второстепенного вопроса – о происхождении права феодала взимать таможенные пошлины в пределах своего владения. Ю.А. Гагемейстер верно подметил, что материальной базой этого права служила земельная собственность^[12]. У него нет типичных для позднейшей историографии попыток рассматривать феодальное право сбора таможенных пошлин в качестве результата княжеского пожалования. Вывод Гагемейстера довольно точно согласовался с правительственной концепцией, трактовавшей крупное феодальное землевладение и вытекавшие из него права как институты, не допускавшие посягательства на них со стороны центральной власти, а, следовательно, издревле независимые от нее. В. В. Григорьев, выступивший с доказательством подлинности ханских ярлыков русским митрополитам, указывал, что привилегии, зафиксированные в ярлыках, не могли быть вымышленными, ибо духовные корпорации «действительно пользовались ими издревле, так и долгое время после свержения монгольского ига»^[13]. При этом он допускал возможность отмены или ограничения привилегий ханами, а впоследствии князьями^[14]. Автор неправомерно отрицал политические мотивы выдачи ярлыков и объяснял их происхождение веротерпимостью монгольских ханов^[15]. Таким образом, в его концепции иммунитет выступает как обычное право церкви, лишь подтвержденное в ярлыках. Взгляды Ю.А. Гагемейстера и В.В. Григорьева фактически нашли поддержку в работе К. А. Неволина, который писал: «Господин для своих слуг, владелец земель для людей, на них поселенных, были по древним нашим законам природными судьями…»^[16]. Право сеньориального суда церкви было, согласно Неволину, только «подтверждаемо (курсив мой. – С. К.) ханскими ярлыками»^[17]. Тезис о том, что иммунитетные привилегии возникли независимо от публичной власти, имел в условиях разложения феодально-крепостнической системы определенный классовый смысл. По существу он вполне отвечал интересам широких кругов дворянства, давая историческое обоснование их стремлению сохранить в неприкосновенности свои земельные богатства и связанные с ними вотчинные права. Появление этой концепции стало объективно возможным благодаря определенной эволюции дворянской земельной собственности в XVIII – начале XIX в. Еще в первой половине XVIII в. сохранялись живые воспоминания об условном характере дворянской собственности, о связи ее с государевым пожалованием. Посошков призывал к активному вмешательству государства в отношения между помещиком и крепостным. И позднее идеологи абсолютизма пытались представить помещиков не столько собственниками, сколько уполномоченными правительства – чиновниками, полицейскими, попечителями крестьян (Павел I, В. Н. Каразин и др.)^[18]. Однако манифест о вольности дворянства 1762 г., жалованная грамота дворянству 1785 г. юридически оформили фактическое превращение дворянского землевладения в чистую частную собственность, не обусловленную службой государству. Эта буржуизация земельной собственности, сопровождавшаяся ростом частной (рабовладельческой) собственности на работника производства, позволила взглянуть и на иммунитетные права дворянства как на продукт частного права, расценить их в качестве частной собственности, а не политического института, созданного царским пожалованием.

В самом конце 40-х – начале 50-х годов XIX в. открыто заявила о себе и другая концепция. В исследовании, посвященном истории внутренних таможенных пошлин в России (1850 г.), Е. Осокин, полемизируя с Ю. А. Гагемейстером, полностью отрывал право феодалов на сбор таможенных пошлин от земельной собственности^[19]. Мнение Осокина подверглось критике со стороны И.Д. Беляева, который поддержал концепцию Гагемейстера и убедительно использовал одну грамоту 1596 г. для доказательства того, что право сбора таможенных пошлин (мыта, мостовщины, перевозов) обусловливалось земельной собственностью^[20]. Несмотря на всю заурядность монографии Осокина, спор между ним и Беляевым был не частным случаем, а началом борьбы двух направлений в легальной русской историографии. По методу изучения истории оба эти течения представляются формами буржуазной историографии, однако, если точка зрения Гагемейстера – Неволина – Беляева давала оружие в руки феодалов-землевладельцев, то концепция Осокина, наоборот, вырывала его у них и целиком подчинялась классовым устремлениям буржуазии.

Выступление идеологов буржуазии против выразителей концепций, выгодных земельному дворянству, имело под собой широкую социальную основу. К 50-м годам XIX в. классовая борьба крестьянства за ликвидацию феодального строя приобрела огромный размах. Она оказала чрезвычайно сильное влияние на буржуазную историографию, способствовала ее активизации. Учитывая расстановку классовых сил в стране, представители буржуазной общественной мысли стали пытаться всячески ослабить идеологические основы крепостного права. Иммунитетные права и привилегии дворянства, действительно базировавшиеся на земельной собственности, начали изображаться независимыми от этой основы, не связанными с ней. Многие источники, и прежде всего жалованные грамоты, как будто вполне позволяли сказать, что феодалы обязаны своими иммунитетными правами центральной власти, правительству, которое делегировало им часть своих государственных полномочий. Буржуазная историография выступила, таким образом, с культом центрального правительства. Дело тут объясняется, конечно, не только буквальной трактовкой жалованных грамот буржуазными историками. Это было, скорее, следствием, а не причиной абсолютизации государства.

Сущность вопроса состояла в том, что буржуазная историография накануне реформы не могла обойтись без культа правительства. С одной стороны, правительство рассматривалось ею как единственный возможный реформатор общественного строя, способный решить крестьянский вопрос путем лишения дворян их земель и иммунитета. Поэтому-то буржуазная историография стремилась доказать полную зависимость феодалов от правительства и отсутствие прочных корней феодального иммунитета в объективных факторах (феодальной собственности на землю). С другой стороны, в обстановке развернувшейся классовой борьбы народных масс идеологи русской буржуазии не видели другой представительницы «порядка» в стране, кроме самодержавно-полицейской власти царского правительства. Это также послужило важной социальной причиной абсолютизации государства в буржуазной историографии предреформенного периода.

В 50-х годах появилась уже целая плеяда историков, чьи труды проникнуты отмеченной тенденцией. Прежде всего, внутренние противоречия, из которых фактически родилась уступка вновь возникавшей концепции, обнаружились в очередной книге самого К. А. Неволина, вышедшей в 1851 г. и посвященной истории русского гражданского права. Здесь Неволин впервые в русской историографии широко поставил вопрос о роли жалованных грамот и характере зафиксированных в них юридических норм. Он высказал верное предположение, что жалованными грамотами «был только подтверждаем, как исключение, тот порядок вещей, который в древнейшие времена существовал сам собою по общему правилу», «… В древнейшие времена права вотчинника были не теснее, а напротив еще обширнее, чем были во времена позднейшие»^[21]. Неволин совершенно правильно рассматривал выдачу вотчинникам несудимых грамот в качестве средства ограничения их феодальной автономии^[22]. Но его уступка новой концепции наиболее явно выразилась в том, что он находил возможным говорить об «уничтожении» судебной власти феодалов по мере окончательного укрепления государственной власти, т. е. при создании централизованного государства^[23]