Снаружи воздух действительно был сухим, как в серверной перед громом. Кира пошла не домой. В дворе у соседнего бизнес-центра, где не любят вопросы, она увидела Андрея. Он стоял у грузового входа и разговаривал с мужчиной в тёмной куртке. Куртка держала руки в карманах, лицо – без волокон. Она не слышала слов – и не нужно. Андрей сделал рукой движение, как если бы подравнивал край шторы. Куртка кивнула. Они оба посмотрели на небо. Там – ничего. На земле – всё.

Кира прошла мимо. На асфальте – маленький белый прямоугольник. Фонарик телефона высветил карандашную надпись: «Ср 14:00». Чужой почерк. Чужая привычка оставлять ничто. Она подняла бумажку и бросила в урну у шлагбаума. Пусть «Часовня» пойдёт по мусоропроводу.

Она села в автобус – не в трамвай, чтобы сбить ритм. В автобусе пахло канифолью, помятым плакатом и чужими жизнями. На сиденье впереди кто-то оставил детскую тетрадь. В клетку. На полях – корявый кораблик. Она посмотрела и улыбнулась – невесело. Корабли любят воду. Документы любят сухо. Люди – где-то между.

Телефон ожил. Неизвестный номер: «Ваша работа замечена. У нас общие цели». Никаких «кто». Никаких «где». Она набрала ответ: «У нас разные методы». И стёрла. Дежурная мысль: «не кормить». Она смотрела в окно: фасады, вывески, окна, люди, цифры. Город – как сводка. Но сводка не знает, что у неё внутри.

У «ворот с ржавой петлёй» она вышла. Пахло дождём, которого не было. В кармане бумага шевельнулась, как живое. Она вошла в коридор, где стены знают всех, кто здесь был, по звуку каблуков. Навстречу – Лев. Алиса – следом. «Пятнадцать минут», – сказал он. «Десять хватит», – сказала она.

– «Макет» вернула, – сказала Кира. – Журнал – с отметкой. Audit.queue смотрит шире, чем нужно. Внешний консультант висят на документе как примечание. Андрей – здесь. Кейс NTP. Говорит «мы». Сорок семь – его шутка.

– Шутки кончаются, когда звук попадает в стекло, – сказал Лев. – План тот же. Сегодня – «портной», но не в лоб. Завтра – периметр «Колокола-2». Нам нужно его дыхание, не название.

– Название он понесёт на бейдже, – сказала Кира. – Но не сегодня.

Алиса вынула маленький диктофон – пустой, без батарейки. Фетиш. Положила на стол.

– Маркер для памяти, – сказала она. – Мы ничего не пишем. Но память любит предметы.

Кира кивнула. Из папки она вынула тонкую бумагу – не документ. Фотография. Размытая, чуть кривая. Лестничная площадка парковки. В углу – табличка «не прислоняться». Ни крови. Ни людей. Тишина, снятая со штатива. На обороте – дата и время: 23:43. Руки Марии. «Я нашла её у нас на общем сервере, в папке, которую любят забывать, – сказала Кира. – Метка файла – «tmp». Кто-то сохранил «на минуту». Минуты у нас длинные. Я думаю, Мария пыталась по-честному. У неё в голове не было «окон». Она видела – и записала».

Лев взял фотографию так, как берут небезопасные письма: двумя пальцами, за край. Посмотрел долго, потом положил обратно.

– Мы тоже видим, – сказал он. – И запишем. Но так, чтобы бумага не умерла зря.

Снаружи под дверью – шаги. Не уверенный удар каблука, а скольжение подошвы. Монета на щеколде слегка подпрыгнула и успокоилась. Алиса тихо повернула рычаг фонаря, свет ушёл в сторону, как вода в канаву. Кира села ближе к стене. Лев приблизился к двери, не задавая вопросов.

– Проверка, – сказал голос. Тот же вежливый баритон из прошлой ночи. – Течёт.

– У нас всё по плану, – ответил Лев. – Завтра будем сухими.

Шаги отступили. Тишина разровнялась. Алиса усмехнулась одними ресницами.

– Им нравится слово «план», – сказала она. – Они думают, что план – это то, что пишут они.

– План – это кто его читает, – ответил Лев. – Читатели сильнее авторов.

Кира впервые за день позволила себе минуту тишины для себя. Она достала из кармана маленькую записку – собственную – и прочитала: «Смелость – тихо перенести папку». Отложила. Посмотрела на людей напротив. Один – про углы. Другая – про воздух. Она – про бумагу. Этого было достаточно на сегодняшний вечер.

Когда они вышли, город уже делал вид, что ему хочется спать. И всё же на её рабочем столе светился маленький прямоугольник – конверт, белый, чужой, без маркировки. Она вернулась в отдел, открыла. Внутри – копия «DL-X-3.4» с обведённым пунктом 3.4 и наклейкой «копия для архива». На стикере – «Спасибо за оптику». Почерк – женский, аккуратный. Водяной знак на бумаге – тот же, с диагональю 777. Стикер пах парфюмом, которого в их отделе не носят.

Она села. Положила лист на стол. Рядом – монета из котельной, тихо перекатившаяся в кармане и выпавшая, пока она доставала записку. Монета стукнула – мягко. Кира посмотрела в окно. В отражении – её лицо. Без сюжета. С историей.

Телефон дрогнул. Сообщение от Шумского: «Зайдёте?» Она закрыла конверт. Встала. Положила монету в карман. Папку – на стол. «Зайду», – написала она и стерла. Не отправила. Она выбрала другое. Она набрала коротко, в «домашний»: «Оптика – у меня на столе. Чужой стикер». Ответ Льва пришёл без задержки: «Не трогай. Мы идём».

Она положила конверт обратно. Выключила лампу. Комната стала плоской, как документ без подписей. Она улыбнулась невидимо и подумала, что иногда лояльность – это остаться на месте, когда от тебя ждут движения. А этика – это движение, когда от тебя ждут места.

В коридоре, на стене, торчал криво прибитый указатель «Эвакуационный выход». Стрелка указывала вверх. Она пошла вниз.

Лев и Алиса пришли быстро – так ходят люди, которым не нужно объяснять, почему «сейчас». Они не поднимались в отдел – стекло любит лица. Они стояли внизу, в тени каштана, у подъезда для поставок, где дует, пахнет картоном и нет ресепшна. Кира спустилась по лестнице для персонала, ступени отдавали сухим звоном, будто внизу была не разгрузка, а сцена.

– Конверт на столе, – сказала она, когда дверь за ней закрылась. – Не трогала. Стикер – «спасибо за оптику». Парфюм – чужой. Водяной знак – их «семёрки». Это привет или ловушка.

– Ловушка, – спокойно сказал Лев. – Привет – звонит в дверь. Ловушка – уже внутри.

Алиса достала из маленького чехла пару тонких тканевых перчаток – не белых, серых: в сером меньше театра. Надела себе, вторую пару протянула Кире. Лев надел свои – привычно, без паузы. Так надевают аргументы.

– План, – сказал Лев. – Ты возвращаешься наверх, оставляешь двери открытыми для «случайного сквозняка». Мы – вдыхаем. Я посмотрю конверт не в кабинете – подальше от камер. Алиса – стягивает микрослои со стикера. Ты звонишь Шумскому и говоришь: «Конверт получили, спасибо». Он не должен знать, что именно «получили». Он обязан сделать вид, что не понимает.

– Это – не осторожность, – сказала Кира. – Это – игра.

– У нас музыкальный жанр, – сказала Алиса. – Кто-то поёт, кто-то держит ритм.

Кира кивнула и поднялась. Лев и Алиса остались у ворот для поставок: мычат грузчики, катится тележка, на резине – пыль. Никто никого не видит – всех интересуют коробки. Мир щадит людей, когда они похожи на вещи.

Кира вошла в отдел ровно в тот момент, когда на экране у Шумского вспыхнуло «набор номера». Она положила на стол локоть, чтобы чувствовать дерево, и ответила прежде, чем телефон успел добежать до слуха:

– Да, Сергей Ильич.

– Вы получили письмо? – голос был без эмоций, как вордовский шрифт.

– Получила. На стикере написано «спасибо». Люблю благодарности, когда они не требуют подписи.

– Прекрасно, – сказал он. – Это копия для архива. Коммуникации хотели, чтобы у вас был «актуальный экземпляр».

– Мне нравится, когда «актуальность» ходит без конверта, – сказала она ровно. – Копию – положу в дежурную папку.

– Разумно, – одобрил он. – И… Кира, – пауза, – завтра лучше возьмите день. Отдохните. Слишком много значений – вредно для зрения.

– Завтра у меня профилактика воздуха, – сказала она. – Возьму день, когда починят камеры.

Он хмыкнул – звук резиновый, неискренний.

– Вы остры, – сказал он. – Осторожней.

Связь оборвалась. Кира посидела ровно двадцать секунд – ровно столько уходит на внутренний «лог»: «сотрудник получил копию». Потом встала, вышла в коридор, оставив дверь чуть приоткрытой – на толщину визитки. Воздух делает вид, что он невиновен. В камере над коридором родинка пыли застряла на куполе – хорошая отметка: возвращаясь, узнаешь, что ничего не трогали.

Лев пришёл «с пиццей». Коробка была пустой – внутри лежал тонкий матовый конверт с пломбой, о которой не знают те, кто не нюхал химикатов. Он прошёл в отдел как курьер, который не знает, как найти «комнату отдыха». Охраннику у лифта достаточно было слова «доставка» и «Сергей Ильич». Мир любит уверенные существительные. В кабинете Киры он поставил «пиццу» на край стола, взглянул в угол – камера смотрит на коридор, не в комнату, – и сдвинул настоящий конверт внутрь коробки одним движением, как фокусник, который не любит зрителей. На стол положил другая бумага – точно такой же пустой конверт, купленный на углу у газетчика, со стикером, который Алиса вчера утащила с чьей-то презентации. Стикер пах иначе – и это было хорошо. Под столом коробка тоскливо вдохнула картон.

– Кофе? – спросил у двери голос. Светлая голова из коммуникаций – та самая «оптика» с парфюмом. На ней – белая блузка, на губах – цвет «дело без комментариев».

– Поздно, – сказала Кира спокойно. – Кофе работает утром.

– И совесть, – улыбнулась та, так что улыбка отразилась в стекле.

– Совесть работает всегда, – сказала Кира и закрыла дверь.

Лев уже вышел в коридор – с «пиццей». Он шёл спокойно, как человек, которого в этом коридоре слишком часто видели – курьер с надёжной статистикой. Охранник кивнул: «В следующий раз через служебный». Лев кивнул в ответ – у курьеров универсальная лояльность. Внизу, у ворот, Алиса уже ждала с маленьким рюкзаком, откуда торчал кусок старого «офиса»: лупа, простая УФ-лампа, нож с лезвием как у учителя труда.

– Сначала – не вскрывать, – сказала Алиса. – Сначала – поговорить с бумагой.

Они обошли угол, где на стене тянулся граффити-след: «слушают все». Лев придержал «пиццу», Алиса достала УФ-лампу и провела по поверхности конверта. На бумаге вспыхнули белые пылинки синим – дорожка вдоль края, где клей. Алиса улыбнулась чуть слышно.

– Порошок-«поцелуй», – сказала она. – Любимая игрушка охраны: кто откроет – светится. В кабинете, скорее всего, есть УФ-бокс. Они зайдут вечером, выключат свет и посмотрят. Если руки светятся – значит, любопытство. Привет дисциплинарному.

– Так и думал, – сказал Лев. – И ещё – микроперфорация по краю. Видишь? – он прижал бумагу к профилю металла и провёл ногтем: по кромке – крошечные наколы, не ровные. – Номер партии. Будет «сопоставлен» с внутренним магазином канцелярии. Если «утечёт» – найдут, кто брал «эту» пачку.

– То есть ловушка не просто привет, ловушка – отчёт, – подытожила Алиса. – Приятно, когда нас недооценивают без фантазии.

– Вскрываем – на воздухе, – сказал Лев. – Перчатки – на руках, фонарь – в кармане.

Алиса разрезала коротким движением клапан, туда, где клея меньше. Внутри лежала копия «DL-X-3.4» – как и обещал Шумский – с жирным кружком вокруг пункта 3.4 фломастером. На полях – «согласовано», «тональность ОК», «канал В – брать на себя». Внизу – светлая, почти водяная печать: «internal copy – 0047». Лев хмыкнул.

– «Сорок семь», – сказал он. – У них чувство юмора. Умрут от него же.

– Или кто-то оставил для нас подсказку, – сказала Алиса. – Люди любят строить лестницы из своих шуток.

Лев провёл пальцем по краю бумаги – очень легко. Бумага выдала едва заметную шероховатость – не от копира, от иглы. Он поднял лист к свету так, чтобы луч упал под углом. По диагонали, за водяным знаком, проступила цепочка точек – микропечать, которую ставят некоторые офисы «для контроля». Цепочка складывалась в «E-C-O-N». Алиса улыбнулась:

– «Эконом», – сказала она. – До смешного банально.

– Или «экономия на совести», – сказал Лев. – Забираем? Нет. Возвращаем «пустой конверт» наверх. Этот – в «подвал». Пусть их УФ-ящик увидит «ничего». У нас – «что-то».

Он аккуратно вложил внутрь коробки «пиццы» уже пустую обёртку: в конверт – обрезки белой бумаги, по весу – близко к исходному. Стикер – новый, без пудры. Лев поднял коробку, как человеку поднять привычки. Алиса паковала «настоящее» в матовый файл, который не любит отпечатков. Кира спустилась через пять минут – короткое «да» в телефоне: «готово». Лев вернул «пиццу» на стойку ресепшна с запиской «для к.». «К» заберут – и увидят, что клей чистый, руки чистые, УФ-меч ничего не поймает. В архивах любят чистые сказки.

– Теперь – «медиаконтур», – сказала Алиса. – Хочешь посмеяться? – показала на «внизу полей» новую приписку: «канал М – «тишина» – задействовать при внешнем шуме». – Они заранее назначают молчание. Нравится мне их вера в дирижёра.

– Дирижёр без оркестра – это метроном, – сказал Лев. – Теперь – к делу. Где Шумский?

– Ушёл «на встречу», – сказала Кира. – На самом деле – в стеклянную комнату с людьми, которые любят слово «оптика». Там кофе. Там нет воздуха.

– Хорошо, – Лев зарисовал на клочке картонной упаковки маршрут: «вход B», «лестница техника», «зона погрузки». – Андрей где?

– Видела у грузового входа. С кейсом NTP. Говорит «мы». На бейдже – «Ан…». Вечером либо уйдёт в «Колокол», либо останется, чтобы «согласовать утренний патч». Они любят середину ночи.

– Значит, сегодня – не «в лоб». Сегодня – ловим «эхо». Завтра – «Колокол». – Лев посмотрел на часы. – До закрытия офиса – сорок минут. Сейчас ты возвращаешься, Кира, и «находишь» у себя сообщение: «проверка УФ». Ты не читаешь. Откладываешь. Идёшь домой не по проспекту. Внизу – две куртки. Мы – за тобой, но не рядом.

– Поняла, – сказала она. – Если позвонят – что я «на связи». Они любят «на связи».

– Правильно, – сказал Лев. – Пускай под «связью» понимают провод. Мы – воздух.

Кира поднялась наверх. На столе действительно мигало новое сообщение: «Сделайте отметку о получении копии. Зайдите к УФ». Она набрала: «Приму к сведению». И закрыла ноутбук. В коридоре, на стекле кабинета коммуникаций, отражались два силуэта. Один – белая блузка. Второй – тонкий галстук, чужая вежливость. Она прошла не оглядываясь – стекло мстит тем, кто любит смотреть.

У выхода тот же дежурный остановил взгляд на секунду дольше – как будто кто-то попросил «провести глазами». Она улыбнулась – равнодушно. Сумку показала – пустая. Плащ – лёгкий. На шее – тонкая цепочка, которую никогда не снимает. На прощание дежурный сказал: «Сегодня – позно». Она ответила: «Завтра – рано». Всё честно.

Снаружи тянуло холодом. Луны не было, как будто её отправили на «профилактику». В переулке стояли две серые куртки. Они не попытались стать невидимыми. Они стали «фоном». Это хуже и лучше: фон легче обходить, когда знаешь его края. Кира пошла «направо-налево-направо» – ход «против интервью»: сначала уходи, потом думай, потом говори.

У «перехода без стекла» (старый подземный) она услышала шаги. Пара движется синхронно, как люди, которых учили маршировать быстро. Лев шёл где-то позади, не попадая в её ритм – правильно: если хочешь исчезнуть, не синхронизируйся. Алиса – другой траекторией, немного выше по улице, как капля дождя по стеклу, которая не смешивается с другой.

Внизу пахло влажной плиткой и тем, что рано или поздно становится морем. На стене – стояла дата «2019». Даже цифры стареют. Кира остановилась у автомата с билетами и разменяла монету, ту самую, что звякала на щеколде. Монета заскользила вниз, машина жёстко сказала «спасибо». Лишние звуки – хорошие заметки для того, кто слушает. Если кто-то за спиной, он запомнит «пинг».

Когда она вышла на поверхность, одна куртка исчезла. Вторая осталась – та, которая курит как часовой механизм. Она знала: в таких парах один «смотрит», другой «звонит». Пусть звонит. Пусть скажет: «вышла, идёт». Слова устают.

На перекрёстке «пиццерия с огнями» пылала, как глупость. Кира свернула под арку. В темноте кто-то шевельнулся – мышь, кот, человек, – неважно. Она прошла ровно, как по лезвию. Слева, во дворе, Лев коротко свистнул – это был не звук, это был знак «чисто». Алиса не свистела – её знак был отсутствие знаков.