«Если вы достаточно долго

остаетесь в этом бизнесе, рано

или поздно он вас доконает»

Джон Леннон о рок-н-ролле

© Сергей Георгиевич Банцер, 2018

ISBN 978-5-4493-5939-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все данные, которые концептуально могли бы повлиять на формирование образов основных персонажей – Джона Леннона, Пола Маккартни и Йоко Оно, взяты из заслуживающих доверия первоисточников и воспроизводятся настолько близко к ним, насколько это позволяет форма беллетристики.

Джон Леннон и Йоко Оно

Глава 1

Джон открыл глаза.

Впрочем, пробуждением это было назвать нельзя, потому что в последнее время граница между сном и бодрствованием у него стала совсем расплывчатой. Чтобы удерживаться в этом тонком слое, балансируя на грани, с одной стороны которой клубился сонный туман, а с другой поджидала цепкая реальность, требуется определённое умение. Ну, и определённые деньги. После того, как решением суда были разблокированы счёта Битлз, деньги у него были.

Джон поднял руку и нащупал шёлковый шнурок у изголовья своей огромной кровати чёрного дерева. Комната наполнилась мягким светом невидимых светильников. Из-за того, что окна были закрыты тяжёлыми шторами с золотым шитьём, изображающим японского дракона, Джон не знал, какое время суток сейчас за окном, да и есть ли там вообще жизнь. В последнее время он вообще стал не уверен, стоит ли эта жизнь того, чтобы что-то знать о ней.

Джон мог позволить себе особо не интересоваться всем тем, что происходит за стенами Дакоты. Из таких маленьких удовольствий теперь и состоит его личная жизнь, что так непохожа на ту, которая подобно рыночной торговке кривляется на разные голоса за толстыми стенами его жилища, выходящего окнами на Центральный парк.

Впрочем, таких удовольствий у него осталось совсем немного. Мармеладное желе на фарфоровом блюдечке, крепкий кофе и, конечно, сигарета по утрам. А с тех пор, как окончилось судебное разбирательство по иску Пола, и были разблокированы счета Beatles, утро у него теперь бывает, когда он захочет.

Правда временем года он управлять не может. Поэтому в Нью-Йорке сейчас лето. Самое поганое время года. Потому что летом сквозь толстые стены Дакоты в эту спальню проникает депрессия. Она проникает в его душу, сворачивается там кольцами и лежит до поры до времени. А потом лениво расправляет кольца и тогда спасение только в одном.

Джон не любит лето ещё за то, что оно хуже любой девки-динамистки. Целый год оно манит, что-то обещает, завлекает какими-то неясными надеждами… На что? Когда у тебя сто пятьдесят миллионов долларов на счету, и ты познал мировую славу – в какую сторону может меняться жизнь? Понятно, что только к худшему. Задачка для слабоумных.

Ещё у него есть не то, чтобы мечта… А так, скорее фантазия, вполне безобидная. Он часто представлял себе лицо Йоко, обрамлённое чёрными волосами, заострившиеся в последнее время скулы, и в эту скулу он бьёт левым хуком. Почему-то только левым, и только хуком. Не апперкотом, не джебом, не свингом, а размашистым хуком. Представлять это почему-то доставляло ему удовольствие. Вместе с мармеладом, сигаретой и чашечкой кофе.

На тумбочке, стоящей у изголовья, мягкой трелью проворковал телефон. Джон повернулся на бок и снял трубку.

– Алло, – пробормотал он.

– Джон, – это я, – послышался из трубки резкий голос Йоко.

– С добрым утром, Йоко, – бесцветным голосом сказал Джон, стараясь не выпадать из сонного тумана.

– Сейчас девять часов вечера! Ты что, спал?

– Да, а что? Ты где?

– Я буду через полчаса. У меня есть новость. Мне в студию звонил Пол.

– Пол? – вырвалось у Джона, – что он хотел?

– Нам нужно поговорить, – сказала Йоко и повесила трубку.

Джон сел в кровати, взял с тумбочки пачку «Gitanes» и закурил. Через некоторое время он встал и нетвёрдой походкой прошлёпал к огромному сундуку с надписью «Ливерпуль», стоящему в ногах кровати. Открыв крышку, он долго разглядывал содержимое сундука, потом извлёк оттуда гитару «Сардоникс» и подключил её к синтезатору. Затем он опять лёг в кровать, потушил сигарету о дно малахитовой пепельницы и, уставившись в потолок, взял несколько аккордов. Комната наполнилась космическими звуками, издаваемыми «Сардониксом».

Пол…

Пол Маккартни

Казалось, это было вчера, когда он повстречал румяного паренька в узеньких брюках и белой куртке с клапанами на карманах. Сколько ему тогда было? Шестнадцать. А Полу на два года меньше.

«Наконец-то я повстречал человека, который играет не хуже меня», – подумал тогда Джон. Хотя, если честно, то Пол уже тогда играл на гитаре лучше, чем он. С тех пор прошла целая жизнь, и кто знает, если бы он не пригласил тогда Пола в свою группу, как бы она сложилась эта жизнь…

В коридоре послышались стук каблуков и на пороге появилась Йоко. Макияж, который стоил целое состояние, не мог скрыть землистого цвета лица женщины за сорок, плотно сидящей на героине.

Она была в обтягивающих джинсах, туфлях на высоком каблуке и в синей рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами.

Джон сел в кровати и потянулся за сигаретами.

– Пол позвонил и сказал, что находится в отеле «Стенхоуп». Через два дня он вылетает в турне по Японии со своей группой «Wings».

– Он позвонил тебе, чтобы сказать только об этом? – спросил Джон, глубоко затянувшись сигаретным дымом.

– Нет, – ответила Йоко. – Он сказал, что разжился какой-то совершенно динамитной травкой. И предложил принести попробовать.

Йоко Оно

Джон окончательно вывалился из полусонного состояния в реальность. В глубине его души, где лежит самое сокровенное, о существовании которого часто не догадывается даже сам обладатель этой души, что-то шевельнулось. Сейчас он мог бы многим пожертвовать, только чтобы сегодня вечером выкурить с Полом по косячку. Возможно вспомнить о том, как они садились вперемежку с дешёвой аппаратурой в переполненный грузовичок Аллана Уильямса, который привёз их в Гамбург. Возможно, они просто помолчали бы.

Джон изучающе посмотрел на Йоко. Может быть он напрасно приводил её тогда на репетиции в студию на Эбби Роуд? Ведь они договорились с ребятами – никаких женщин на репетициях, а тем более, на записях. Может именно тогда он повернул не туда?

– Ну, и что ты ответила? – хрипловатым голосом спросил Джон.

– Я отказалась.

– Правильно сделала! – выдохнул Джон. – Ну, и что Пол?

– Он обиделся, – победно усмехнулась Йоко. – И чтобы отомстить мне сказал, что в Токио они с Линдой будут жить в императорском номере отеля «Окура». Он всегда ненавидел меня.

– Это тот самый номер, в котором останавливались мы прошлым летом? – спросил Джон, безразлично выпустив в потолок кольцо дыма.

– Да. Они собираются испортить нашу гостиничную карму!

– Ну, конечно! – воскликнул Джон, – Если они переночуют там хоть одну ночь, то перенесут туда свою карму!

– Да, – глаза Йоко заблестели от возбуждения. – Этот номер будет для нас потерян навсегда.

– Надо что-то предпринять, – сказал Джон. – Но что?

– Я посоветуюсь с Грином, – задумчиво сказала Йоко. – Он погадает нам на картах таро.

– С Грином? – Джон сощурил близорукие глаза.

– Да, он очень редко ошибается. Помнишь, он погадал нам перед покупкой картины Ренуара «Девушки на морском берегу»?

– Помню, – поморщился Джон, – я выложил за неё полмиллиона долларов. Не удивлюсь, если за то гадание продавец картины заплатил твоему Грину кругленькую сумму. Впрочем, делай, как посчитаешь нужным, – сказал Джон.

Когда Йоко ушла к себе, Джон ещё некоторое время сидел на кровати, потом встал, взял со спинки старого кресла из лозы спортивный костюм, сунул ноги в шлёпанцы и отправился в ванную. По дороге он увидел своё отражение в зеркале – худой длинноволосый субъект на тонких ногах с дряблыми мышцами.

Когда в шестьдесят пятом году какой-то журналист обозвал его «толстым Битлом», он так расстроился, что не смог забыть этого до сих пор. Поэтому Джон следил за своим питанием и каждое утро придирчиво измерял объём талии. В те редкие случаи, когда он выходил из Дакоты и спускался вниз по 72 стрит чтобы купить в киоске газету, прохожие его почти никогда не узнавали.

Сейчас, когда он был без своих обычных очков с синими стёклами, на него из глубины старинного итальянского зеркала смотрели глубоко посаженные беззащитные глаза. Нос с горбинкой, ещё более обозначившейся в последнее время, напоминал клюв диковинной птицы. Джон удовлетворённо хмыкнул и подмигнул своему отражению. Именно таким он представлял себе князя Мышкина из книги русского писателя с непроизносимой фамилией, которую он недавно прочёл.

В ванной Джон выдавил из тюбика зубную пасту, самую дорогую, которую можно было купить в Нью-Йорке, если, конечно, Фред не врёт. Фред работал у Леннонов уже год. Получив диплом журналиста в Сити-колледже, сейчас Фред мотался целый день по городу на своём зелёном Мерседесе, выполняя поручения Джона и Йоко.

А тогда, в детстве, тётя Мими, которой мать, найдя себе после развода нового мужчину, отдала четырёхлетнего Джона на воспитание, покупала самую дешёвую пасту. Мими следила, чтобы Джон не выдавливал на щётку слишком много, но, всё равно, паста быстро заканчивалась. Как ни давил Джон на тюбик, он не мог выдавить из него ничего.

Джон завершил умывание, надел спортивный костюм, круглые очки и двинулся обратно в свою спальню. По пути он задержался у Белой комнаты, вход в которую закрывала занавеска из колумбийских белых жемчужин. Шестьдесят пять тысяч долларов, заплаченных Йоко, безусловно стоят того, что эта занавеска защищает их дом от злых демонов. По крайней мере так сказал новый друг его жены и гадатель на картах таро мистер Грин.

Джон отодвинул занавеску и подошёл к роялю, стоявшему посреди комнаты.

Это был тот самый знаменитый белый рояль из «Imagine». Впрочем, в этой комнате было белым всё – толстый ковёр, покрывавший весь пол, белые стены, белый потолок, подсвеченный люминесцентными лампами с белым люминофором.

Открыв крышку, Джон сел за инструмент. Некоторое время он задумчиво перебирал бледными пальцами клавиши и брал аккорды – а вдруг он наткнётся на новую идею? Но, нет. Все звуки, все сочетания аккордов, извлекаемые им из рояля, были близнецами Imagin, альбома, которые многие считали лучшим в его сольной карьере.

Джон почувствовал, как в его груди снова зашевелил своими кольцами чёрный аспид депрессии. Последнее время так бывало всегда, когда ему не удавалось ничего сочинить. Совсем, как когда-то в детстве, когда он жил у тётушки Мими, он не мог ничего выдавить из пустого тюбика от зубной пасты. Как бы опять не пришлось лезть в сундук с надписью «Ливерпуль», на дне которого лежали спасительные конвертики с серым порошком.

Почему так?

Ведь совсем недавно было по-другому…

…Тогда его жена, которая всегда старательно писала легенду под названием «Джон и Йоко» решила написать новую главу. Она всегда решала всё сама, эта маленькая чернявая женщина, не получившая от природы и доли того, что получают длинноногие девчонки из ночных дискотек, и сумевшая взять всё это у жизни сама.

Тогда она сообщила ему, что им нужно пожить какое-то время отдельно. Но Йоко не была бы потомком самурайского рода, если бы не сказала перед этим своей секретарше, двадцатитрёхлетней китаянке Мэй Пэн:

Мэй Пэн

– Все о'кей, Мэй. Я знаю, ты нравишься Джону. Если он попросит тебя составить ему компанию, тебе не следует отказываться.

Журналисты хорошо знают, что нужно американскому читателю. Чем глупее будет легенда о Йоко и Джоне, тем больше газет и журналов удастся продать. Так с лёгкой руки какого-то репортёра появился тот дурацкий слоган «Потерянный уикэнд».

– Я думаю, ты можешь начать прямо сегодня, когда отправишься в студию. Ни о чем не беспокойся, я сама обо всем позабочусь, – спокойно сказала Йоко, пристально глядя в глаза ничего не понимающей стройной секретарше, которая возвышалась над ней на целую голову.

На следующий день, когда Мэй и Джон оказались в лифте, он набросился на неё и стал целовать. Мэй с испугом отшатнулась, а он, задыхаясь проговорил: