Запах напалма по утрам (сборник)

Один из главных героев рассказов, зачастую экстравагантных, это время во всех его проявлениях. Это касается даже и условно фантастических рассказов сборника, потому как они чаще обращены именно к прошлому, а не к будущему.

Виктор Пелевин - это писатель, с которым Арутюнова можно было сравнить, только если бы других в мире вообще не было. Хотя издателям порой кажется именно так - что есть Пелевин и еще кое-кто: я читал польского Пелевина (Ежи Сосновский), японского Пелевина (Ясутаки Цуцуи), нескольких американских и русских тоже - всех и не упомнишь. Если Арутюнов и похож на кого, так на Михаила Елизарова. У него в книгах тоже главный мотив - ностальгия по советскому прошлому. Но Елизаров изобретателен, ярок, у него стремительный язык и богатейшее воображение - он гений почти что. Арутюнов старателен (чувствуется красный диплом литинститута) и талантлив в меру.

Он пытается захватить читателя нестандартными формами, броскими, как в газете, заголовками ("Мое первое изнасилование" - неплохое название для рассказа о юношестве), ставит какие-то нелепые эксперименты с грамматикой, отчего текст местами становится нечитаемым:

После того, как из "Рубина" стал вылетать нестерпимый угольный шум, отцу подарили "Панасоник", созвучный фешенебельно покрикивающему на все нерыночных нас интерфейсу Киселевских итогов.

Или вот еще из разряда что-хотел-сказать-автор?:

Русское зверство - не наслаждающееся, оно жертвенное, соизмеримое с долгой и по сути конечной средой, в которой оно защищает свои привязанности ничуть не ленивее уссурийского тигра или горного барса.

Начинается все неплохо - со сборника миниатюр "Запах напалма по утрам". Насчет интригующего названия хочу разочаровать: суть метафоры в том, что американцы полили СССР каким-то трансцендентальным напалмом, и все испортилось. Сами тексты - о советском детстве - прослеживают процесс взросления безымянного, в основном, позднесоветского человека. Это почти отличные вещи, со своими находками, оригинальные (я не знаю, на кого это похоже) и очень правдивые.

Дальше несколько рассказов как будто продолжают следовать хронологии. Интересен переход от советских мы-детей к постсоветским я-индивидам. Вспоминая свое личное детство, могу подтвердить: это правда. В садике, дворе, школе бегают дети, они как какое-то целое, и у них свой, общий, мир, а взрослые - сами по себе, у каждого человека (или, по крайней мере, семьи-ячейки) - мир свой. Это важный аспект, Арутюновым он замечен, возможно, впервые - и схвачен удачно.

Таково продолжение "Запаха напалма по утрам" - значительно ниже по уровню, но тоже годное. Вопреки ожиданию, оно заканчивается быстро - и включается какая-то литературная мясорубка: концептуальный зачин переходит в неотредактированное собрание сочинений. Тут и постсоцреализм (единственное, что можно читать), и какая-то социальная фантастика категории "Б", и политота про 93-й год и мрачное несоветское будущее, много неудачной сатиры, парочка рассказов из "Мира пауков", что-то о Первой мировой в настроении Белой гвардии - чего только нет... и все не по высшему разряду. Возможно, стоило по-другому собрать материал. Возможно, что собирать нечего - и нужно было его покопить лет еще так 10-20. В общем, Арутюнову следовало как-то по-другому обойтись со своим творчеством - и тогда получилась бы неплохая книжка на уровня Союза Писателей СССР.

Превалирующий жанр в книге - русский рассказ, довольно сегодня редкий. И у Елизарова, и у помянутого некстати Пелевина малая проза - это чаще просто короткие тексты. То, что пишет Арутюнов, тяготеет к нашей поздней классике: кЧехову, Зощенко и Горькому, конечно же. Это все литинститут: то, что сейчас выглядит отклонением от правил, лет 25-30 назад было нормой. Писать надо уметь, жанры надо знать.

Я не буду критиковать дискотеку восьмидесятых, которой в последние годы стало выше горла: для ностальгии у граждан хватает причин - объективных и субъективных. Черт с ними: нравится кому-то представлять, как люди строем идут на субботник и растворяются в метафизике неоплачиваемого труда - и пусть нравится дальше. Это можно оправдать: и мнение, и сам труд. Чему нет оправдания и что единственное по-настоящему отвращает в прозе Арутюнова, это темная страсть к военщине. По некоторым рассказам складывается впечатление, что автор если и не бывший офицер сам, то его лирический герой - точно. Особенно отвратителен рассказ про Михалыча: в Союзе он был военный моряк, а при Ельцине стал представителем мирной профессии - водителем-грузчиком, кажется. Опустился.

Или, вот, рассмешила фраза про то, что раньше к ветеранам нелюбви не было. Ей же богу, как их еще надо полюбить, чтобы Арутюнову хватило? День победы никогда не отмечался с такой помпой, как ныне: негласно это главный государственный праздник. А СССР, конечно же, был хорошо вооружен - но не был - даже при Сталине - милитаристским государством. Но Арутюнов клонит именно к этому. За маской милого советского ностальгея скрывается натуральный ват... простите, человек имперских взглядов. Не только и не столько не хватает ему равенства-братства, сколько оружия, мощи военной, да золотопогонных. Именно об этом его мрачная дискотека, где крутит свои диски пулеметчик Ганс.