© АНО «Редакция журнала “Знание-сила”», 2013

© «Вест-Консалтинг», компьютерная верстка, макет, 2013

Дальше – тишина…
Вступление

С незапамятных времен для значительной части человечества власть являлась самым вожделенным, самым ценным подарком фортуны. За неё боролись всеми правдами и неправдами, убивали, травили, гноили в тюрьмах, ею бесстыдно пользовались, забывая о нравственных, общечеловеческих нормах. И ее теряли так, словно целую жизнь. Для людей власти она и была, есть и будет всей жизнью.

С тех пор как появлялся лидер в любом человеческом сообществе, появлялся и некто, претендующий на это лидерство и готовый любой ценой захватить его. Желание подчинять, повелевать, демонстрируя вседозволенность и безнаказанность, бывает так велико, что жизнь теряет смысл, если не удается осуществиться этим, бушующим и определяющим тонус жизни, страстям. Плодит ли власть подчиненных? Или готовность подчиняться порождает власть? Кажется, это стороны одной медали, одна не живет без другой. И значит, безропотная готовность подчиниться, согласиться и смириться, также пагубна, как яростное стремление к вершине власти…

Многие с младых ногтей мечтают выбиться в начальство и, достигнув своей цели, возвышаются в собственных глазах, резко меняя самооценку, сильно завышая ее. И им это совершенно необходимо. Но что это? Попытка освободиться от комплексов неполноценности? Стремление загнать их как можно глубже и поменять знак бессилья на силу? Мы знаем такие примеры – власть придержавшие множит их у нас на глазах… Незначительная личность, обличенная властью, это – уже совсем другое дело! И пусть это миф, мираж, пусть неправда, зато теперь можно отыграться за свою незначительность, отомстить всем умникам. Как пьянит всегдашний успех этой расплаты, как кружит голову и вдохновляет! И еще. Теперь ты богат. И настолько, насколько пожелаешь. Словом, как ни посмотри, для очень многих «прямоходящих» власть это – цель жизни. И пусть в результате обретаешь подчиненных, а не друзей, женщин, а не любовь, богатство, а не счастье и, наконец – врачей, лекарства, а не здоровье, пусть! На самом деле мы все живем в мифах, а не в реальности, а миф о всемогущественности власти – один из самых бодрых, живучих и желанных.

Борьба за власть окрашивает в цвет крови всю историю цивилизаций. Пожалуй, не найти ни одного государства, и Россия не исключенье, которых бы миновала эта пагубная стихия. Летят столетье, но время ничего не меняет. Притягательность власти не меркнет. И даже методы и технологии, в сущности, остаются прежними – яды, удавки, острый кинжал, пуля. Убивают вождей, королей, царей, императоров и президентов. Разумных правителей и вздорных, реформаторов, стремящихся улучшить существование большинства притесненных и консерваторов, вовсе к этому не расположенных. Интересно, что тираны и диктаторы, чья жесточайшая власть распространяется, кажется, по кровеносным сосудам миллионов чаще всего умирают в своей постели… Так случилось, в частности, с Лениным, который в самом начале 1918 года объяснил, чтобы не было никаких кривотолков, что «научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие, опирающуюся власть»^[1]. Отвергающую парламентаризм, осуществляющую слияние исполнительной и законодательной властей. Это значит, что власть имущие принимают законы, по которым осуществляют свои намерения, не подвергаясь никакому контролю. А уже в марте этого же 18-го он говорит о необходимости личной диктатуры… с точки зрения нужд современной экономики. «…Всякая крупная машинная индустрия – т. е. именно материальный, производственный источник и фундамент социализма – требует безусловного и строжайшего единства воли… Но как может быть обеспечено строжайшее единство воли? Подчинением воли тысяч воле одного»^[2].

Создание государства нового типа привело и к новому типу единоличной власти, поддерживаемой обманутыми и замороченными народными массами, и осуществляющей террор в невиданных масштабах по отношению к своему народу. Раскрученный большевиками молох работал без устали. Только с января 1935 года по июнь 1941 по данным КГБ было репрессировано 19 миллионов 840 тысяч, из которых 7 миллионов было расстреляно^[3].

В этих реках крови, заливавших страну, кровь Романовых теряется, растворяется, становится незаметной. Но человек – это целый мир. С его уходом земля беднеет. И память не должна отмирать, иначе мы теряем наше прошлое.

В этом сборнике собраны статьи о не доживших свой век представителях династии Романовых. Детективный жанр подсказан самим действием – убийством. Кроме того, есть попытки объяснить некоторые загадки, связанные с Домом Романовых. Авторы – именитые историки, доктора исторических наук Андрей Анатольевич Левандовский, Анатолий Филиппович Смирнов, доктор юридических наук Юрий Александрович Жук, кандидаты исторических наук Илья Викторович Смирнов, Владимир Александрович Тюрин.

Галина Бельская

Илья Смирнов
Проклятие дома Романовых

 
Здесь шла борьба за смерть.
Они дрались за место,
И право наблевать
за праздничным столом.
Спеша стать сразу всем,
насилуя невесту,
Стреляли наугад и лезли
напролом.
 

А. Башлачев

Смута окончилась, когда их наконец взяли московские люди на Медвежьем острове посреди реки Яик: царицу Марину Юрьевну с трехлетним сыном Иваном Дмитриевичем и вместе с ними их верного защитника – самого знаменитого казачьего атамана того времени Ивана Заруцкого. Впрочем, в последние дни своих скитаний они уже не были свободны – товарищ Заруцкого, атаман Треня Ус, которому все равно было, кому служить, лишь бы добывать «зипунов», приказал своим казакам взять под стражу злейших врагов нового правительства, он даже отнял у Марины сына и держал его при себе – чтобы при необходимости выкупить себе помилование чужими головами. Так и получилось: когда казаков окружили на острове, Треня выдал пленников вместе с казной, вывезенной ими из Астрахани, и отправился разбойничать дальше. А царицу с маленьким царевичем и Заруцкого отправили в Москву к новому государю Михаилу Федоровичу Романову – под охраной пятисот стрельцов, которым велено было при попытке отбить арестованных немедленно их уничтожить. (Как через 150 лет – другого несчастного русского помазанника, Ивана Антоновича.) Марину до Москвы везли связанной.

При всех симпатиях к казачеству, я не могу не отметить грустной закономерности в том, что отдельные представители этого смелого и гордого сословия продавали самых знаменитых своих атаманов. (Только Булавина не сумели взять живым, чтобы выдать Петру, – тогда его застрелил собственный есаул…)

Сюжетная схема

Смута началась осенью 1604 года, когда с отрядом искателей приключений границу перешел молодой человек, объявивший себя сыном Грозного, Дмитрием Ивановичем. Шансы его на успех были бы не очень велики, если бы не внезапная смерть Бориса Годунова (видимо, от инфаркта). Вдова Бориса и сын – шестнадцатилетний царь Федор II – были убиты при всеобщем энтузиазме москвичей, готовившихся встречать нового царя Дмитрия. Дмитрий Иванович одиннадцать месяцев правил по-европейски среди непрерывных заговоров и покушений. 17 мая 1606 года он был убит.

Царем «выкликнули» князя Василия Шуйского, имевшего некоторые права на престол – как «старший» среди Рюриковичей. Но против Василия сразу же выступили на юге Иван Болотников с князьями Шаховским и Телятевским и предводителем рязанских служилых людей П. Ляпуновым.

Они выступили за «царя Дмитрия» – непонятно, за какого – и дошли до Москвы, где были разбиты. До поры до времени царя Василия выручал племянник – талантливый полководец Михаил Скопин-Шуйский. Работы ему хватало: после капитуляции Болотникова неизвестного происхождения «воскресший» Дмитрий собрал войско из казаков и польско-литовских добровольцев. Не имея сил для взятия Москвы, он в июле 1608 года разбил лагерь неподалеку. Полтора года в России существовали две равноправные столицы – Москва и Тушино – каждая со своим царем, думой и патриархом. Кстати, тушинским патриархом был Филарет (Федор) Никитич Романов – отец будущего царя Михаила.

В 1609 году конфликт начал «интернационализироваться»: Василий Шуйский призвал себе на помощь шведскую армию Делагарди, после чего польский король Сигизмунд III Ваза, чьи отношения со Швецией были резко враждебными (несмотря на шведское происхождение короля, а точнее – благодаря этому происхождению), осадил Смоленск. Напоминаю, что Смоленск и окружающая территория в течение нескольких столетий оставались спорными. В этот момент здравомыслящие люди из разных лагерей пришли к удобному компромиссу: предложить московский престол сыну Сигизмунда, Владиславу. Стараниями Филарета и Станислава Жолкевского – блестящего полководца и дипломата, одинаково уважаемого по обе стороны границы, – эта идея утверждалась в русском обществе. Тушинский лагерь распался. Василий был свергнут 17 июля 1610 года и пострижен в монахи. Россия с воодушевлением присягала королевичу Владиславу. Условия его правления были заранее определены договором – своего рода зачатком конституции. Однако Сигизмунд неожиданно для всех решил отнять царский венец у собственного сына – захотел сам стать московским царем, что для русских ассоциировалось с прямым подчинением Польше и было заведомо неприемлемо. Комбинация рухнула.

Русский бунт

Мы понемногу освобождаемся от любимого мифа советской историографии, сводившей Смуту к «крестьянской войне»: Иван Болотников, дворянского рода, раздавал своим сподвижникам поместья с крестьянами точно так же, как это делали Василий Шуйский, «тушинский царь», Сигизмунд III и прочие участники борьбы за власть.

Вообще в исторической драме Смутного времени нелегко обнаружить какие-либо идейные и принципиальные противоречия, здесь куда больше подходит гениальная формула сталинских театроведов: «борьба хорошего с еще лучшим». Политики того времени с легкостью переходили из одного лагеря в другой, в зависимости от мельчайших изменений конъюнктуры (народ довольно точно именовал их «перелетами»), без тени смущения провозглашали прямо противоположное тому, что говорили вчера, и с удивительной для средневекового сознания легкостью переступали и через крестное целование, и через фамильную честь. Ближайшие сподвижники претендентов не скрывали циничного отношения к делу, за которое сами боролись: московский патриарх Гермоген уважал «своего» Василия Шуйского не больше, чем тушинский гетман Рожинский – своего царя, и разве что сан не позволял духовному лицу демонстрировать презрение бранью и пьяными драками на глазах у царя. Впрочем, когда это показалось выгодно, Василия скинули с престола не более почтительно. Вдова Ивана Грозного царица Мария Федоровна вчера только признавала «Государя Дмитрия Ивановича» своим сыном, но сразу же после его убийства объявила, что убитый был злодей и самозванец, а настоящий царевич давно погиб в Угличе. Но провозглашал этого «настоящего царевича» святым и переносил его мощи в Москву тот же самый человек, который на следствии по угличскому делу доказывал, что царевич как самоубийца недостоин даже погребения. Отец Марины, воевода Юрий Мнишек (по мнению С. Жолкевского, «маловажный и ничтожный человек», характером напоминающий беспутного отца из знаменитого романа Р. Л. Стивенсона «Катриона»), продал родную дочь за 300 тысяч рублей и, бросив ее на произвол судьбы, бежал в Польшу, (даже на письма не отвечал). Непрерывная череда такого рода событий создавала особую социально-психологическую атмосферу, в которой люди не верили уже никому и ничему. Впрочем, народ был вполне достоин своих пастырей. Одна и та же московская толпа возводила на престол царя Дмитрия и глумилась над его трупом, прославляя Василия Шуйского, чтобы потом с позором низложить старика, но не за преступления, в которых он был действительно виновен, а за то, что Василий оказался «несчастен на царстве». Потом присягали королевичу Владиславу и радушно принимали в Москве польско-литовское войско Жолкевского – тех самых «еретиков», которых с воодушевлением резали майской ночью 1606 года. Любопытно, что тем соотечественникам, которые пытались заступиться за избиваемых, говорили: «вы жиды, как и Литва».

Должно быть, после стольких упущенных возможностей консервативная реакция была неизбежна.

В. Кобрин, «Смутное время – утраченные возможности»

Может быть, единственный в этом море крови и грязи, кто действительно имел какую-то программу, был молодой человек, посеявший смуту и ставший одной из первых ее жертв. В имени Лжедмитрий, унаследованном официальной советской историографией у официальной дореволюционной, при всей его формальной справедливости, есть ярко выраженный негативный подтекст, поэтому я предпочитаю вариант Н. И. Костомарова.

Теперь, когда Костомарова начали издавать, вряд ли имеет смысл пересказывать его знаменитую биографическую работу «Называемый Димитрий». Отмечу только: в ней рассказывается об одном из редчайших случаев – когда на русском престоле соединились откровенное «западничество» и вольномыслие («Пусть всякий верит по своей совести» – фраза слишком смелая даже для Европы!) с твердым, мужественным характером и патологическим для вышеописанной среды отсутствием коварства и жестокости.

Поведение царя Дмитрия во время его краткого, одиннадцатимесячного правления служит серьезнейшим аргументом против годуновско-пушкинской версии, отождествляющей его с Григорием Отрепьевым: расстрига, бывший келейник московского патриарха вряд ли мог мыслить и действовать так, как этот молодой человек. Он прощал своих врагов, даже пойманных с поличным: «Есть два образца держать царство – или всех жаловать, или быть мучителем; я избрал первый». Бояре-заговорщики во главе с тем же профессиональным клятвопреступником Василием Шуйским, – которых «московские люди» приговорили к смерти, а Дмитрий помиловал, – не могли простить столь легкомысленного великодушия и при первой же возможности отплатили своему спасителю за отступление от обычаев его «называемого отца» Ивана Васильевича. Вскоре после свадьбы Дмитрия и Марины компания придворных аристократов и преступников, специально выпущенных из тюрьмы, зверски убила молодого царя, мечтавшего о свободной торговле, веротерпимости и создании в Москве университета. Пожалуй, из всех его проектов за 386 лет в полном объеме осуществился только один – университет.

Счастье не всегда ходит по одному пути. Оно не там кончается, откуда начинается, но устраивается так, как сам Бог направит его.

Марина Мнишек

Такова судьба добрых царей на Руси^[4].

Интересно, что Марина была сначала коронована и только потом, уже в качестве царицы, вступила в брак с Дмитрием. Быть может, Дмитрий предчувствовал судьбу и хотел по возможности оградить свою избранницу от превратностей, обеспечив ей «независимый» правовой статус. Хотя кого в то время волновало право?

Царица и казак

Опаснейшие, враги того государства, которое восстановили в 1613 году Минин и Пожарский, составляли необычную пару – двадцатипятилетняя польская аристократка, помазанная на царство Всея Руси, и крестьянский сын из-под Тарнополя (по-тогдашнему – «русин», сейчас он назывался бы «украинцем», да еще «западным», но в начале XVII века такие тонкости мало кого интересовали, и в источниках он фигурирует либо как «русский полководец», либо как «храбрый вождь донских казаков»). Вопреки всем местническим традициям, Иван Заруцкий саблей добыл себе боярство. Его боевой товарищ по Тушинскому лагерю, поляк Н. Мархоцкий оставил о нем воспоминания: «Все наше войско бежало, и не будь тут Заруцкого, который прискакал с несколькими сотнями донцов и у реки Ходынки отразил Москву ружейной пальбой, она загнала бы нас в самый лагерь…» С. Жолкевский, едва не соединивший русских и поляков в единый народ, писал: «князь Рожинский (тушинский гетман. – И. С.) почти всегда был пьян», поэтому Заруцкий «заведовал караулами, подкреплениями, доставкой известий». Помимо этих достоинств, атаман был «собою красив и пропорционален» – качества, не столь важные для исхода войны за московское наследство, но, вероятно, небезразличные для наследницы Марины. Впрочем, и с Заруцкого не следует писать иконы: в конце Смутного времени он правил в Астрахани по образцу Ивана Васильевича: «многих добрых людей в ночи пытав на пытке и огнем жгли, да с обруба в воду посажали, да и по вся дел дни беспрестанно кровь проливают».

О Марине Мнишек наша публика знает несколько больше благодаря опере «Борис Годунов». «Расчетливая, надменная и легкомысленная красавица» – сказано в хорошем дореволюционном учебнике русской истории Трачевского (как это – «расчетливая» и «легкомысленная» одновременно?)