А вот это роман горячего сердца и больших чувств. Но без перехлеста и обычного уже идеологического пластикового привкуса (беженцы, страдания, и т.д. и т.п.). События и переживания героев просты, незамысловаты и ощутимы. Здесь нет сложных построений и витиеватых речей, иронии, сарказма. Хотя общая логика «Сочувствующего» вроде бы подтверждена: герои сражаются за свободу и приходят к не меньшей деспотии. Знакомый дивный новый мир: черные плакаты, говорящие о свете.
Вся книга выстроена вокруг дерева, жакаранды, живущей в соседнем дворе. Метафора утраченной семьи, покоя, времени цветения надежд.
Однако самый сильный образ книги, по мне, иной – дом у тюрьмы. Это дикое сочетание, странное соседство выражает реалии перманентной революции, неспокойного общества. «Человек рождается свободным». Какое заблуждение. Он в оковах с самого рождения: открывающий роман рассказ о родах и грудничковых месяцах в тюрьме - яркое тому свидетельство.
Они противостоят друг другу – дом и тюрьма даже тогда, когда одно от другого становится неотличимым.
Тюрьма становится домом: «Нетерпеливое ожидание царило в камере с самого утра. Никому не сиделось на месте. С рассвета, когда Азар с огромным вспухшим животом вывели из камеры и увезли, женщины переглядывались и улыбались друг другу. Все подобрели: даже между членами противоборствующих партий прекратилось враждебное молчание. Сегодня враги заключили перемирие и не вели споры о том, по чьей вине революция обернулась бедой. «Доброе утро!» – говорили они друг дружке открыто и ласково, словно сестрам или лучшим подругам».
А жизнь за ее стенами – тюрьмой: «После революции все за одну ночь сделались братьями и сестрами. Страна наполнилась поддельной «родней», знать друг друга не желающей; одни смотрели на новообретенных «братьев и сестер» со страхом, другие с гневом, третьи с подозрением, четвертые свысока, наслаждаясь своим всесилием».
В «Детях жакаранды» нет постоянных действующих лиц, за чьей судьбой мы могли бы наблюдать от корки до корки, и это словно подчеркивает типичность судьбы каждого из персонажей: боролся за счастье народное, сидел сам или сидел брат, муж, сестра, сын или дочь, остался, тлея или перегнивая, в родной стране или уехал, как стало можно, на Запад. Переплетение судеб родственников, знакомых, соседей создает единое пространство боли, утраченных надежд и бессилья, не позволяет распасться книге на отдельные новеллы.
Это роман об Иране, это книга о дурной на первый взгляд бесконечности смены сочувствия, мечтаний и революционной строгости и беспощадности, о которой пишет Вьет Тхань.
«Нет у революции конца». В романе Делиджани на смену мученикам 80-х приходит новое поколение – их дети. «Встанут новые бойцы». В этой преемственности просвечивает не только идея постоянства сопротивления, но и неубиваемое человеческое стремление к свободе и справедливости, неприятие застоя, протест против мракобесия, упоения бедностью и невежеством.
И конечно же перед нами неизбежная дилемма: «смиряться или оказать сопротивление?» Почти нечаевская отчаянность положения революционеров поневоле – сдаться, сбежать, угаснуть в комфорте и сытости, добытых чужими руками в чужой стране или погибнуть в безнадежной борьбе?
Как и в других обозреваемых романах, однозначного ответа здесь нет. Сама ситуация подневольности выбора, несовершенства любого из вариантов очевидны.
Но у героев книг Агуалузы и Делиджани в отличие от сочувствующего Вьет Тханя есть ради чего жить. Они врастают в землю (свою или чужую) корнями, в то время как сочувствующего влекут другие стихии – земля и воздух. Они ищут дом, они держатся за семью, близких, обретая реальную почву для сочувствия, в то время как его удел ничего, одиночество, пустота отвлеченной мудрости. Где оно счастье? В семье или в борьбе? Для каждого по-разному. Для кого-то, как для героев романа Делиджани борьба становится семейной историей.