Отзывы на книги автора «Роберт Хайлбронер»

Отличная книга для начального знакомства с историей экономики, этакое введение в предмет, которое даст общее понятие «кто есть кто», т.е. познакомит с известными экономистами, расскажет об их эпохах, вкратце опишет смысл их теории и заодно познакомит с личными биографиями и особенностями характеров. Чем-то произведение напомнило мне Екатерина Гресь - Что вы несете, Или как разобраться в идеях великих философов, чтобы понять себя , но тут повествование на порядок качественнее, без примитивного юмора и примеров на пальцах, текст хоть и подходит для читателей-новичков, но все же писатель не считает свою аудиторию «ограниченной».

Вообще читать эту вещь - настоящее удовольствие, книга очень увлекательна, уж не говоря про познавательность. Мне сложно судить, насколько объективные оценки экономистам дает Роберт Хайлбронер, но мой неопытный взгляд не чувствует каких-то перегибов, хотя обращает внимание сравнение советских пятилеток и строительство пирамид древности, как пример авторитарного правления в отсутствии «экономики» ( в этой книге плановая экономика не будет рассматриваться вообще, речь пойдет лишь о рыночной экономике).

Знаменитые египетские пирамиды были построены не потому, что некий предприимчивый подрядчик решил возвести их, а советские пятилетки не являлись результатом богатых традиций взаимопомощи или преследования каждым индивидом своих целей. И Советская Россия, и Древний Египет — это командные общества; если оставить в стороне политический аспект, их экономическое выживание обеспечивалось указами, спускавшимися сверху, и жестокими наказаниями за их неисполнение.
В течение многих столетий человек решал проблему выживания одним из двух приведенных выше способов. И пока все проблемы решались по традиции или в соответствии с приказами сверху, не могло быть и речи об отдельной области знаний, именуемой «экономикой»

Эта система получила название «рыночной», а правило было предательски простым: каждый должен поступать так, чтобы максимально увеличить свое богатство. Именно манящая выгода, а не бремя традиции или кнут властителя заставляют большинство людей заниматься тем или иным делом при рыночной системе. Хотя каждый из них был абсолютно свободен в выборе пути, взаимодействие отдельных людей привело к выполнению обязательных для общества заданий.

Еще раз коротко напомню отличительные черты капитализма: погоня за капиталом, накладывающее ограничения главенство рынка, а также распределение власти между двумя взаимосвязанными, но независимыми секторами, частным и государственным, которое может быть очень полезно, но может и принести вред. К этому списку, впрочем, стоит добавить способность к адаптации и введению инноваций, которая создает целый спектр возможностей для капитализма — в зависимости от интенсивности накопления капитала, степени свободы, отпущенной рынку для осуществления своей деятельности, а также от места проведения границы между частным и общественным. Поэтому, несмотря на их внешнюю схожесть, мы имеем дело с целым набором капиталистических обществ. Чтобы убедиться в справедливости этого утверждения, достаточно посмотреть на грандиозный разрыв между успешными в социальном плане (в большей степени, чем в экономическом) Скандинавскими странами и образцовым с экономической точки зрения, но катастрофическим, с точки зрения обычного человека, капитализмом американским. Так, выплаты руководителям крупнейших американских корпораций вдвое превышают аналогичные суммы во Франции и Германии, тогда как показатель социальной мобильности бедных в Америке едва ли не вдвое ниже французского и немецкого и едва ли не втрое ниже шведского. Первая часть сравнения указывает на культуру, выстроенную вокруг алчности, вторая — на степень безразличия общества к своим проблемам.

Хайлбронера называют социалистом, наверное, поэтому в книге будет уделено достаточно внимания бедным слоям населения, без идеализирования капитализма как высшей ступени человеческого развития.

К концу подходит XVI век — эпоха постоянного расширения английского могущества. Королева Елизавета отправляется в триумфальное путешествие по собственным владениям — но ее ждет горькое разочарование. Она восклицает: "Повсюду нищие!" Наблюдение весьма странное, ведь еще за сотню лет до того английская сельская местность в основном населялась возделывавшими свои земли крестьянами — составлявшими гордость всего королевства йоменами, которые принадлежали к крупнейшей в мире группе свободных, независимых и процветающих граждан.

Масштабы и влияние огораживания на нашу историю трудно переоценить. Бунты против него начали вспыхивать еще в середине XVI века; одно такое восстание унесло около трех с половиной тысяч жизней. В середине XVIII века этот процесс еще продолжался, а завершился он лишь столетие спустя. В 1820 году, почти через пятьдесят лет после американской революции, герцогиня Сазерлендская отобрала у 15 тысяч человек в общей сложности около 794 тысяч акров земли, завезла туда около 131 тысячи овец, а в качестве компенсаций сдала каждой из выселенных семей около двух акров самой никчемной земли.

Истинной трагедией является то, что произошло с крестьянами. Лишенные права использовать некогда общую землю, они больше не могли зарабатывать на прокорм семьи"фермерством". Стать фабричными рабочими им было не суждено — ведь тогда еще не было никаких фабрик. В результате эти люди сформировали самый несчастный и угнетенный из всех классов — аграрный пролетариат, а в тех местностях, где рабочих мест в сельском хозяйстве недоставало, они просто-напросто становились бродягами и попрошайками, в отдельных случаях — ворами. Пришедший в ужас от повсеместного распространения нищеты английский парламент предпринимал попытки локализовать проблему: скудные пособия приковывали бедноту к конкретным приходам, а в отношении бродяг предписывалось применять телесные наказания и клеймения.

Новая философия принесла и новую проблему: бедняки должны были по-прежнему жить в нищете. Почти все сходились во мнении, что стоит нищим перестать быть таковыми, как они вполне могут отказаться выполнять свои рабочие обязанности без существенного повышения в вознаграждении за труд."Для счастья общества… необходимо, чтобы большая его часть пребывала в невежестве и нищете", — писал Бернард Мандевиль, самый чудной и вместе с тем самый проницательный комментатор общественной жизни начала XVIII века. Разумеется, глядя на дешевизну труда в английском сельском хозяйстве и промышленности, авторы-меркантилисты одобрительно кивали головой.

Только слепой мог посчитать работавших на хлопкопрядильных фабриках детей и работодателей, которые давали первым постель и пропитание, а в обмен эксплуатировали их, равноправными участниками рынка.

Ричард Аркрайт, успев сколотить небольшой капитал на торговле женскими волосами для париков, изобрел (или украл) прядильную машину. Уже когда машина была готова, он обнаружил, что за нее некого поставить. У местных рабочих не хватало"необходимого проворства", чтобы управляться с процессом; работа по найму все еще презиралась, и были случаи, когда капиталист едва успевал достроить фабрику, как ее уже сжигали дотла, повинуясь слепой ненависти. Аркрайт был вынужден прибегнуть к услугам детей,"ведь их маленькие пальчики такие подвижные". Более того, не привыкшие к независимой жизни фермера или ремесленника, они с большей готовностью адаптировались к распорядку фабричной жизни. Аркрайту приписывали человеколюбие: неужели занятость детей не поможет облегчить страдания"бездоходных бедняков"?
Да, если что и занимало умы публики, не считая смешанного с ужасом восхищения фабрикой, то именно повсеместное присутствие нищих. В 1720 году их численность в Англии составляла полтора миллиона человек, факт тем более потрясающий, что население страны в то время едва ли достигало 13 миллионов. В воздухе витали разнообразные проекты спасения, большинство из которых были рождены отчаянием. Все сходились в том, что винить надо неизлечимую леность бедняков, и испытывали ужас от того, насколько нижние слои подражали высшим. Шутка ли — рабочие даже пили чай! Народ предпочитал пшеничный хлеб привычному ломтю хлеба ржаного или ячменного!....философия Адама Смита была принципиально иной." Ни одно общество, без сомнения, не может процветать и быть счастливым, если значительнейшая часть его членов бедна и несчастна", — писал он.

Если не считать пособий самым бедным гражданам, во времена Смита ни о каком социальном обеспечении и речи не шло. Государство беззастенчиво блюло интересы правящих классов, и вопрос был лишь в том, кто — промышленники или землевладельцы — должен находиться в более привилегированном положении.

Итак, книга состоит из 10 глав и в первой рассказывается об эволюции экономики до Адама Смита, о том, как развивалась торговля в Европе с 1305 года, какими были моральные ограничения алчности в давние времена, как строго соблюдалось единообразие в производстве тканей, как наказывали нарушителей, например, тех, кто использовал недопустимое количество нитей. Мотив получения прибыли, как пишет автор, вовсе не был присущ человечеству изначально, а первые капиталисты, если не считать королей и небольшого количества семей-исключений, были скорее изгоями общества.

Дело происходит в Бостоне, на дворе 1639 год
Мы становимся свидетелями судебного процесса. Некто Роберт Кейн, «давний проповедник Евангелия, человек высокого происхождения, обеспеченный и бездетный, по велению совести приехавший благовествовать о Христе», обвиняется в ужасном преступлении: он получил более шести пенсов прибыли с одного шиллинга — возмутительное вознаграждение! Суд решает, должно ли отлучить грешника от церкви, но ввиду его безупречного прошлого в итоге смягчается и отпускает его со штрафом в двести фунтов. Несчастный господин Кейн столь потрясен, что публично, «со слезами признает свою порочность и алчность». Разумеется, главный священник Бостона не мог упустить столь удачную возможность с пользой употребить этот пример сбившегося с пути грешника и в воскресной проповеди, ссылаясь на жадность Кейна, обрушивается на негодные принципы торговли. Среди них и такие:
1. Человек может продавать по произвольно высокой цене и покупать так дешево, как только сумеет.
2. Если человек теряет в море, или по любой иной причине, часть своего товара, то он может поднять цену оставшейся части.
3. Человек может продавать по той же цене, что купил,даже если он заплатил очень много…
Все это порочно, от начала до конца порочно, надрывается священник; искать выгоды ради выгоды — значит оказаться во власти страшного греха: алчности.

Во-первых, идея пристойности (не говоря уже о необходимости) системы, основанной наличной выгоде, еще не укоренилась в умах людей. Во-вторых, отдельный, самостоятельный экономический мир еще не вырвался из социального контекста своего времени. Мир практических сделок до сих пор неразрывно связан с миром нашей политической, общественной и религиозной жизни. Лишь после того, как они окончательно разъединятся, жизнь человека станет представлять собой более-менее привычную для нас картину. Это разъединение не досталось нам даром — за него велась очень долгая и изнурительная борьба.

Идея, согласно которой каждый работник не только может, но и должен постоянно стремиться улучшить свое материальное благополучие, была по большей части незнакома многочисленным представителям нижних и средних слоев египетского, греческого, римского и средневекового обществ и начала проникать в сознание отдельных людей лишь в эпоху Ренессанса и Реформации. Почти во всех восточных культурах она отсутствует как таковая. Неотъемлемой характеристикой нашего общества эта идея стала настолько же недавно, как, скажем, книгопечатание.

Даже для первых американских колонистов сама идея о том, что преследование собственной выгоды можно считать заслуживающей право на существование или даже мало-мальски полезной целью в жизни, казалась измышлением дьявола.

Тот факт, что средневековый мир не породил рыночную систему, легко объясним: населявшие его люди не могли даже представить себе абстрактных элементов производственного процесса. В отсутствие земли, труда и капитала Средние века были вынуждены обходиться и без рынка; без рынка же (оставим в стороне живописные ярмарки и базары) развитие общества определялось волей местных царьков и традициями.

Боязнь всего новаторского и необычного охватила не только кучку насмерть перепуганных купцов. Капитал единым фронтом встал на борьбу с переменами, а на войне все средства хороши. Несколькими годами раньше в Англии изобретателю революционного вышивального станка было не только отказано в патенте — Тайный совет настоял на уничтожении зловредной машины. Во Франции поступающий из-за границы набивной ситец угрожает благосостоянию швейной промышленности. Меры по отражению атаки приняты — гибнут около 16 тысяч человек! Только в Балансе по обвинению в торговле запрещенным ситцем семьдесят семь человек приговорены к повешению, пятьдесят восемь — к колесованию, а шестьсот тридцать один отправлен на каторжные работы, и лишь единственный счастливчик был отпущен на свободу.

Будет тут рассказ и об изменении общественной философии: сначала в век географических открытий большое распространение получили идеи меркантилистов, считающих наиважнейшим могущество государства и ставящим золото во главу угла. Но к XVII веку основным источником жизнедеятельности стали называть трудовую деятельность.

Человек, часто говорят нам, отличается от всех других живых существ своей сознательностью. По-видимому, следует понимать, что нам недостаточно создать общество и жить в нем; человек обязательно старается убедить себя, что обитает в лучшем из всех возможных обществ, а сложившиеся внутри него правила хотя бы частично отражают правила, установленные Провидением. Как следствие, каждая эпоха рождает своих философов, апологетов, критиков и реформаторов.

Остальные главы посвящены отдельным ярким представителям экономической философии: Адаму Смиту, пастору Мальтусу и Давиду Рикардо, утопическим социалистам – Роберту Оуэну, Сен-Симону, Фурье, Джону Стюарту Миллю, создателям коммунизма Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу.

Будет тут рассказ и о «машине по получению удовольствия» Элжуорта, о представителе официальной викторианской экономики Альфреде Маршалле, а так же об экономическом «подполье», куда автор относит Фредерика Бастиа, Генри Джорджа, «изобретателя» империализма - Джона Аткинсона Гобсона (чей анализ экономической ситуации в мире значительно повлиял на Владимира Ленина).

Не менее любопытно было прочесть и о критике общества авторства Торнстейна Веблера, об идеях государственного вмешательства в экономику Джона Мейнарда Кейнса и о его противнике о Йозефе Шумпетере, который считал, что экономическая депрессия - «полезный холодный душ для капитализма», но в целом сомневался в том, что в долгосрочной перспективе капитализм сможет выжить.

Книгу можно долго цитировать, так как она открывает читателю массу нового, особенно человеку, не изучавшему экономику и полагающему, что это скучноватая наука о кривых спроса и предложения. Так что рекомендую ее любителям истории и интересных биографий, тем, кто хочет узнать об изменении экономического подхода за последние несколько веков в общем и о том, на каких экономистов стоит обратить внимание, чтобы изучить подробнее их труды.

Я бы никогда не прочитала эту книгу, если бы не некто с графским титулом. Именно благодаря ему книга появилась у меня дома, настойчиво подсовывалась под нос где-то 10-15 раз в сутки, появлялась то в кровати, то перед монитором, то чуть ли не в тарелке супа как бы невзначай, а басовитый голос на фоне механически гудел: "Читай-читай-читай". Крепость моих читательских списков была взята обыкновенной настойчивостью. Хотя, если разобраться, зачем бы мне читать "Философов от мира сего"? Экономика меня не слишком интересует. Более того, она меня не интересует вообще, и как большинство простых смертных я считаю её весьма занудной.

Хайлбронеру удалось поколебать мою уверенность в том, что экономика скучная. Даже название уже очень и очень недурственное, "Философы от мира сего", значит, противоположность "обычных" философов, которые явно не от сего мира. Крепко стоят на ногах, вращаются в мире материальном, при том ещё цепко в этом материальном мире держатся за идеи бабла. Я, конечно, утрирую — экономика вовсе не "наука о бабле", но, тем не менее, это одна из основных тем. Но всё же бес с ним, с названием, самый цимес-то внутри.

Чего боится человек, плохо знакомый с экономикой и открывающий труд по истории экономической философии? Правильно, что он ни черта в этом не поймёт. Мои страхи рассеялись в дым после первой пары глав. Автор пишет легко и очень понятно. Предельно понятно. Настолько понятно, что даже мне понятно, а я редкостный тупнила иной раз. Более того, Хайлбронер умудряется сделать это всё интересным, правда-правда. Не настолько, чтобы хохотать в голос, выписывать тонны цитат и рассылать их всем знакомым по аське, захлёбываясь восторгом, нет. Хайлбронер начинает издалека, подбирается тихой сапой... Сначала идёт биография того или иного персонажа, причём все как на подбор редкостные чудаки и эксцентричные любопытные товарищи. Потом потихоньку биография выливается в рассказ о его трудах, ведь рано или поздно труды возникают в биографии... И вот ты уже читаешь про добавочную стоимость, диалектический материализм и всё тебе понятно. Потому что началось с хиханек-хаханек и кулстори о том, как чувак вместо шляпы на ходу вдруг надел сковороду или в 4 года начал изучать древнегреческий.

Неожиданный вывод: несмотря на узкую специализацию, эта книга была бы полезной для общего развития каждому второму читателю. Или даже каждому полуторному, резать так резать. И дело не столько в том, что в жизни может понадобиться знание Адама Смита, Карла Маркса (которых мы худо-бедно, а кто-то и весьма достойно, узнаём на слух) или Шумпетера (которого уже вспомнит далеко не каждый). Дело в том, что это очень показательно — любой материал можно подать так, что он станет интересным для широкого круга лиц. Главное, подойти к этому со страстной увлечённостью и без предубеждения.

Дефицит - это экономическое понятие, знакомое каждому. Так уж вышло, что внятные и интересные книги по экономике находятся в самом настоящем дефиците, а монографии по истории экономической мысли и вовсе можно перечесть по пальцам . Даже в 1953 году, когда Роберт Хайлбронер вынашивал замысел "Философов от мира сего", коллеги отговаривали его, ссылаясь на обширность предмета (200 лет исследований) и занудность большинства экономистов. Но упорный американский профессор утёр нос сомневающимся, представив эволюцию политэкономии в портретах наиболее известных её отцов, пророков и могильщиков. По счастью, экономика относится к так называемым "хронологическим" наукам (термин я выдумал только что), т.е. хорошо изучается простым историческим методом, когда отчётливо наблюдаются рождение, пики активности, кризисы мысли. Можно выделить общепризнанные ключевые сочинения, пожурить явных бездарей и т.п. Стройность авторской концепции и популярность изложения обеспечили книге большие тиражи и многочисленные переиздания. Изучим эти два слагаемых чуть подробнее.

Для тех, кто не в теме:
Книга состоит из глав, посвящённых великим экономистам, а также появлению экономики в жизни общества и современным её перспективам. Чтобы читатель не заскучал, рассказы приправлены изрядной долей юмора, милыми бытовыми подробностями, порой личными воспоминаниями автора. Мы можем узнать о забавной рассеянности Адама Смита, очаровательных манерах Джона Мейнарда Кейнса, смешном акценте и оригинальном плаще Йозефа Шумпетера, лекции которого в Оксфорде автору посчастливилось посетить. Есть и совершенно фантастические персонажи, вроде сумасшедшего Шарля Фурье, предсказавшего Земле 80000 лет жизни. Иногда Хайлбронер подходит к границе, за которой начинается копание в грязном белье (упоминание о жене Маркса, делившей тюремное ложе со шлюхой), но в последний момент изящно выруливает на основной мотив, и мы его прощаем. Собственно экономические проблемы разобраны доходчиво, без пренебрежения к читателю. Может быть, наивно предполагать, что книга кого-то заставит поступить на экономический факультет, но пробудить интерес к экономике и учёным прошлого она точно способна.

Для тех, кто в теме:
"Философы от мира сего", т.е анализировавшие повседневную жизнь и поведение людей рациональные мыслители, каждый по своему писали о противоречиях и будущем капитализма. В простом и изящном мире потребителей Смита, порхающих, как бабочки, над цветочным полем рынка, вскоре всё рушится. Всему угрожает перенаселённость (Мальтус), инертность землевладельцев-бездельников (Рикардо), алчность фабрикантов (Маркс), неоправданные траты на роскошь (Веблен), отсутствие экономической централизации (Кейнс)...Удивительно, как при всех трудностях капитализм сумел выжить и распространиться по всей планете после краха коммунизма. Видимо, из великих экономистов получились дурные предсказатели. Что касается недостатков, можно отметить главы об утопистах и викторианцах как наименее запоминающиеся. Жаль, что не освещены взгляды Милтона Фридмана и Пола Самуэльсона, хотя это объясняется годом первого издания книги. Ну и, по традиции, для автора практически не существует экономической мысли за пределами Англии и США. В его защиту скажу, что это практически правда.

Общая оценка:
Если хотите узнать, почему на работе вам так мало платят, Хайлбронер расскажет.

Я учился в замечательной школе, но с экономикой у нас не сложилось. Сперва не было учителя. Затем на педагогическом поприще дебютировала молодая девушка, которая боялась всего, а паче прочего — учеников. Встречи с демоническими гимназистами она не вынесла и отправилась работать то ли в другую школу, то ли в другую сферу, то ли просто с горя ушла в декрет. Затем была учительница, которая плохо контактировала с классом, невыносимо скучно преподавала и вообще, такое ощущение, не вполне владела собственным предметом. Короче говоря, со школьной скамьи мы с экономикой были довольно далеки друг от друга. К чему это я? «Философы от мира сего» - это книга про экономику. Вернее сказать, про зарождение и эволюцию экономической мысли.

О том, что перед нами экономический бестселлер, вы можете узнать и без меня, а я попробую объяснить, почему эта книга им стала.

Не любой бестселлер хорошо написан, и не всякая хорошо написанная книга возглавляет списки наиболее продаваемых изданий (простите мне этот трюизм), но «Философы от мира сего» - тот случай, когда кривая писательского таланта встретилась с кривой коммерческого успеха в нужной высокой точке. Казалось бы, что интересного можно поведать об экономистах: родился, написал трактат-другой, думал так-то, не был согласен с тем-то, порицал того-то, умер тогда-то. Одним словом, тоска.

«Философы» выполнены в замечательно нескучной манере, очень живо и увлекательно рассказывают обо всем вышеперечисленном, искусно переплетая забавные и печальные биографические моменты с собственно экономическими. Однако это ни в коем случае не книга-пересказ — это книга-рассуждение. Главное, пожалуй, ее достоинство в том, что читатель постоянно чувствует вовлеченность в процесс: автор словно берет его под руку и, неспешно прогуливаясь по парку, рассказывает о чудаковатом Сен-Симоне, мрачноватом Веблене или блестящем Кейнсе, посвящая собеседника в их концепции столь занимательно, что тот успевает лишь восхищенно хлопать глазами. Это прекрасное ощущение сопричастности позволяет вам забыть про полный и беспросветный экономический дилетантизм, с осознанием которого вы открывали книгу, и жадно и радостно глотать главу за главой. За чтением «Философов» вас не посетит ощущение, будто автор относится к вам с пренебрежением: вы интересны ему как слушатель и партнер (и, возможно, как будущий коллега по цеху), пусть даже первая ваша ассоциация на фамилию Смит — бывший футболист «Лидса».

Строго говоря, эта книга — прекрасный выбор как раз для тех, кто имеет об экономической науке смутное представление. Присущая стилю Хайлбронера смесь мудрости и дружелюбия позволит таким людям (себя я, конечно же, тоже причисляю к ним) без всяких проблем погрузиться в новую для них область знаний и вынырнуть с желанием поплавать еще.

Я прочел книгу за пару дней (при моей скорости чтения это практически равносильно забегу Усэйна Болта или Мишель Дженнеке) и пребываю в полном восторге. Меня ни в малейшей степени не удивляет, что «Философы» за минувшие полвека переиздавались семь раз. Расстраивает только тираж прошлогоднего издания на русском — печальные 3000 экземпляров. Я бы на вашем месте поспешил.

Дело в том, что владеющий умами людей обладает властью большей, чем ее способен дать меч или скипетр: именно поэтому наши герои определяли очертания мира и управляли им.

И вся книга в таком же духе. Бла бла бла важнее экономистов нет никого бла бла бла. Нет, я ничего не хочу сказать плохого или оставить экономистов недооцененными, но это все здорово мне напомнило университет и некоторых преподавателей, которые тоже были вот так зациклены на исключительной важности своих любимчиков. Это здорово раздражало.

А так вообще "Философы от мира сего" книга неплохая, если бы не постоянные вкрапления экономической теории. Многовато текста из учебников и маловато самих экономистов. Я то ожидала, что сейчас будет повод похихикать над Смитом и прочими. Ну да, у меня в планах не было становиться специалистом по истории экономики, я всего лишь хотела узнать, кто из великих экономистов забывал надеть ботинки перед выходом из дома и прочие милые сдвиги.

Ну да ладно. Зато я точно могу сказать, что никогда бы не взяла эту книгу в руки, если бы не "Новая рулетка". Такие вот сюрпризы иногда здорово скрашивают вечер-другой. Язык у Хайлбронера и правда отличный, не зря его все так хвалят. Но в остальном мы не совпали. Я скучала и постоянно проверяла, сколько там осталось до конца. И дело даже не в том, что мне претит такая упертость в теме "моя наука лучше всех". Наверное, меня просто обидели его постоянные нападки на философов (которых он, видимо, бы назвал не от мира сего).