Цитаты из книги «Зов кукушки»

В контору он вернулся около восьми. Лондон в этот час был особенно дорог его сердцу: рабочий день окончен, окна пабов, как драгоценные камни, лучатся теплым светом, на улицах кипит жизнь, а солидное постоянство старых зданий, смягченное огнями фонарей, внушает поразительную уверенность. Ковыляя по Оксфорд-стрит с упакованной раскладушкой, он так и слышал их мягкий шепот: ты не один такой. Семь с половиной миллионов сердец билось в этом старинном холмистом городе, и многим было куда больней. Магазины закрывались, небо окрашивалось цветом индиго, а Страйк утешался бескрайностью города и собственной обезличенностью.

Как и любой вменяемый британец, Страйк знал о смерти Лулы Лэндри больше, чем ему хотелось или требовалось. Когда тебя со всех сторон грузят такой историей, ты волей-неволей впитываешь факты и составляешь собственное мнение, подчас настолько предвзятое, что у тебя даже не остается морального права войти в число присяжных.

Кто на кокаине сидит, у того мозги из ноздрей вытекают

Non ignara mali miseris succurrere disco. Горе я знаю – оно помогать меня учит несчастным. Вергилий. Энеида. Книга первая[6]

Этим волшебным утром все чувства Робин обострились до предела; на нее произвело такое впечатление это белое как мел лицо, виденное лишь долю секунды, что она, увернувшись от столкновения лишь на какой-то сантиметр и проводив глазами быстро скрывшуюся за углом темноволосую незнакомку, с портретной точностью запечатлела в памяти этот облик. Бледное лицо запомнилось не только своей необычайной красотой, но и особым выражением: злобным и в то же время довольным.

все дышало ухоженностью, которая достигается только большими деньгами.

Несчастлив тот, чья слава его несчастья прославляет.

Forsan et haec olim meminisse iuvabit. Может быть, будет нам впредь об этом сладостно вспомнить[20]. Вергилий. Энеида. Книга 1

Оно и видно, – попросту сказал Страйк. – Разве ни в чем не повинный человек стал бы сидеть и слушать такие вещи? Он бы давно возмутился и ушел.

За окнами раздавались звуки Лондона, живого во всякое время суток, грохочущего и рычащего наполовину как человек, наполовину как машина.