Неожиданные ощущения.
Поначалу у меня была почти полная иллюзия, что я читаю «made in China»-приквелы к «Террору» и «Друду», поскольку в «Желании» были те же персонажи – Чарльз Диккенс, Уилки Коллинз, Джон Франклин и его леди Джейн, даже Френсис Крозье мелькнул… Правда, их характеры раскрывались непривычно и, надо сказать, вовсе не с традиционной лирико-эпической стороны, скорее, наоборот, так что постепенно вырисовался почти фрейдовский сюжет.
Хотя истории большинства персонажей задумывались как драматические, сам роман мне показался вялым, фрагментарным (Р. Флэнаган в «одну телегу впрял» и северную экспедицию Франклина, и сентименальную туземную повесть, и Диккенса с его любовницами и тараканами), а его конец – предсказуемым. Самоконтроль белых европейцев, противопоставленный природной хтоничности тасманийских туземцев, должен был где-то обломаться, и автор почти равнодушно, с очень холодным и злым рассудком описал нам эти линии излома, внушая, что никто не свободен от своих желаний, желания могут быть очень разрушительными, нередко они затрагивают свободу и ломают судьбы других людей, а утрата самоконтроля может стать причиной многих бед, открывая, как ящик Пандоры, простор похоти, предательству, лицемерию и разнузданной агрессивности.
В романе разворачиваются сразу несколько «желанных» линий: леди Джейн проводит свой «эксперимент» с чернокожей сироткой Матинной, не смея признаться себе в тоске по материнству и легко манипулируя людьми во имя собственных желаний; Джон Франклин, поддавшись низменным чувствам, уезжает в экспедицию, одновременно спасаясь от навязчивых пигмалионских желаний жены сделать его таким, как ей хочется, и презрительно давящей в нем собственные ленивые стремления; Диккенс, актерствуя, сублимирует непреодолимое влечение к юной актрисе. Все находятся под властью своих желаний и почти все, отдаваясь им, в авторской интерпретации выглядят довольно гадко.
Кажется, что Р. Флэнаган исподволь, но все же по-проповеднически настойчиво, отстаивает всеобщее человеческое равенство, показывая, что все люди, и европейцы, и туземцы, равны и слабы перед лицом своих желаний: туземцы по своей природе не знают иного двигателя жизни, чем внутренние хотения, но и европейцы недалеко ушли по тропе цивилизации, и тоже теряют разум перед их мощным зовом, забывая не только основы морали, но и самих себя. Всё в романе звучит прямолинейно и безальтернативно, почти как обвинение. Ну что ж, мы и до Р. Флэнагана знали, что покров цивилизации и культуры на биологической природе человека очень тонок, и сила желания легко и пренебрежительно рвет его в клочья. Но что же нам делать с нашими непреодолимыми желаниями? Если очень хочется, то… можно? Нужно? Нельзя? Каковы, по Р. Флэнагану, перспективы желающих, в том числе и чужой жены, раба, вола… да просто другого человека себе, для самого себя? Что и зачем человек должен противопоставить своим желаниям? В чем его путеводная звезда на пути к саморегуляции? Но если у автора нет какой-то своей версии спасения от желаний и собственной философии спасения, побуждающей преодолевать внутренние порывы, то зачем он это писал, а мы – читали? Так что под конец ко мне прокралась крамольная мысль: может быть, Р. Флэнаган не просто книгу писал, а сублимировал либидо?