Глава 2
Еще по маленькой

Время – двадцать пять минут первого. Иду по Греческой улице и смотрю во все глаза, чтобы не налететь на фонарный столб. Не знаю, как вам, а мне темные парижские улицы не прибавляют радости.

У Парижа есть свои особенности. Одни мне по душе, от других пробирает дрожь. Вообще-то, на нервы я не жалуюсь, и, как вы уже поняли, меня не так-то легко напугать. Но когда тусклый свет фонарей отбрасывает причудливые тени, в воздухе словно висит напряжение. Я ведь говорил про свою поэтическую натуру? Или нет?

Я очень верю в окружающую обстановку, особенно когда дело касается женщин. Почему? Не раз убеждался, что дамочки острее реагируют на обстановку, чем большинство парней. Была у меня одна работенка в Агуаскальентесе. Таких мест много, но я говорю про то, где горячие не только источники. Попалась мне там жгучая штучка, мексиканочка с испанскими кровями. Сумасбродная цыпочка, которой что прошлый четверг, что Рождество – один черт. Своевольная особа, до жути взрывная и с шестидюймовым ножичком в чулочной подвязке на случай, если ей вдруг не хватит слов.

Так вот, цыпочка по имени Кончита решила, что запала на меня, а другая куколка, от которой я сбежал неделю назад, вдруг сообщает Кончите: дескать, не раскатывай губу, он и тебя облапошит. Эта «доброжелательница» услужливо сообщает обладательнице шестидюймового ножичка, что пока она считала себя моей единственной, я вовсю пялился на девицу, которая танцует и поет в местном варьете.

Услышав это, Кончита выпучивает глаза, словно рассерженная крокодилица. Такого вынести она не в силах. Она хватает отцовское шестизарядное ружье, оставшееся со времен войны с испанцами, и выходит на охоту за Лемми.

Я в это время как раз стою под холодным душем в местном казино. Массажист, который ко мне неплохо относился, сообщает: мол, Кончита шастает вокруг с ружьем. Обстановка настолько наэлектризованная, что хватило бы на работу моторов канатной дороги.

Быстро соображаю и принимаю решение: заворачиваюсь в мексиканское пончо и надеваю сомбреро массажиста. Затем отдаю ему модный льняной костюм, который пару дней назад выиграл в покер у местного хмыря. Сдвигаю сомбреро так, чтобы прикрывало один глаз, и задворками пробираюсь на вокзал.

Сажусь на первый поезд, идущий через эти места. А в парня, которому я отдал костюм, всадили на рынке две пули. Он тоже умел чувствовать обстановку, но выводы сделал неправильные. Зато мне в таком деле важна каждая мелочь. Особенно если хватает мозгов разобраться в обстановке раньше, чем она разберется с тобой.

Иду, продолжая думать о Джеральдине Перринер. Слышал я, что малышка не только хороша собой, но и своеволия ей не занимать. Если так оно и есть, не удивлюсь, когда она устроит в клубе внеочередное празднование Дня независимости.

«Зидлер-клуб» находится в конце улицы, отделенный двориком. С тех пор как был тут в последний раз, заведение почти не изменилось. Я почему-то ожидал увидеть массу солдат, но ошибся. Все тот же вестибюль в турецком стиле с мягким красным светом. Все те же завсегдатаи – никчемная публика: на одних у полиции уже есть досье, на других вот-вот появится.

Отдаю гардеробщице плащ и шляпу и иду в самый конец вестибюля. Там на турецкий манер устроены ниши – уютные закутки со столиком и несколькими стульями в каждом. В последней нише, откинувшись на спинку стула, сидит дамочка. К ее платью прикреплены три гардении.

Вот я и увидел Джеральдину!

Могу вам сказать: у Сержа Нарокова губа не дура. Природа щедро одарила эту цыпочку.

Она среднего роста, в облегающем черном вечернем платье. Со спинки стула небрежно свисает большая меховая горжетка. Воротник платья, как любят выражаться писатели, изящно обрамляет подбородок Джеральдины. Кожа цвета пастеризованного молока, большие глаза. Парикмахер, делавший ей прическу, явно умеет обращаться с завивочными щипцами. Признаюсь, парни: если бы мне довелось рухнуть в угольную шахту вместе с этой дамочкой, я и не подумал бы кричать, даже услышав приближение спасателей. Лежал бы у ее ног, как собачонка.

Вхожу в нишу:

– Добрый вечер. Меня зовут Сайрус Хикори. Рад познакомиться, мисс Перринер.

Она смотрит на меня и улыбается. Улыбка грустноватая – такая сведет с ума любого впечатлительного парня. Голос низкий и мягкий, слова произносит неспешно и четко – прямо как ведущая радиоэфира.

– Присаживайтесь, мистер Хикори, – приглашает Джеральдина. – И мне приятно познакомиться с вами.

Предлагаю отпраздновать встречу и уже потом переходить к разговорам. Подзываю официанта и заказываю себе ржаного виски, а Джеральдине коктейль «Кловер-клаб». Дождавшись возвращения официанта с заказом, я задергиваю портьеру, усаживаюсь напротив Джеральдины, протягиваю ей сигарету и закуриваю сам.

– Вот что, мисс Перринер, – начинаю я. – Мы с вами не станем тратить время на разные вежливые пустячки. Давайте сразу к делу.

– Конечно, мистер Хикори, – соглашается она. – Думаю, сэкономлю вам немало времени. Поверьте, я хорошо понимаю отношение папы к нам с Сержем. Папа его сразу невзлюбил. Спрашивается почему? Всего лишь потому, что Серж русский и вдобавок граф. Папа старомоден, признает только американцев и ненавидит титулы. По его мнению, Серж просто-напросто авантюрист, нацелившийся на деньги семьи Перринер.

Она стряхивает пепел, сверкая бриллиантами колец.

– Естественно, папа не прав. Но он не желает слушать мои доводы, а уж тем более доводы Сержа. Он нам не верит. – Джеральдина награждает меня улыбкой. – Однако он может поверить вам.

– Вы так думаете? – спрашиваю я, изображая удивление. – Насколько понимаю, вы предлагаете встретиться с этим русским парнем, составить мнение о нем и, если он мне понравится, так и сказать вашему отцу?

– Совершенно верно. И будет замечательно, если встреча состоится как можно скорее. Еще лучше, если вы самым тщательным образом проверите происхождение Сержа. Ему нечего скрывать.

– Возможно, возможно, мисс Перринер, – отвечаю я. – Но сейчас я не настроен это обсуждать. Скажите, разве вы не забыли о ком-то важном? О Бадди?

Джеральдина утыкается взглядом в стол. Успеваю заметить слезы, блеснувшие в ее глазах.

– Это жестоко, мистер Хикори, – говорит она. – Конечно, я очень волнуюсь за Бадди. Я просто обожаю брата, но почему-то меня не покидает уверенность, что с ним все в порядке. Бадди далеко не впервые исчезает из дома. Могу насчитать не менее дюжины случаев, когда он куда-то уезжал и никто не знал, где он и чем занимается.

– Может, и так, – замечаю я, – но ничего подобного раньше не было. Даже если Бадди и удирал куда-то, всегда находился человек, который был в курсе, где ваш брат и как проводит время. А сейчас прошло больше четырех месяцев, и ни слуху ни духу. Он словно испарился.

– Знаю, – рассеянно отвечает Джеральдина. – Но я тут думала…

– О чем? – перебиваю ее.

Дамочка подается вперед:

– Мистер Хикори, я ничуть не удивлюсь, если в один прекрасный день Бадди явится домой в солдатской форме.

– О’кей. То есть вы полагаете, он хочет последовать примеру Кермита Рузвельта^[5] и отправиться на войну, вступив во французскую или английскую армию. Допустим, так и есть. Но тогда зачем ему скрываться?

Она пожимает плечами.

– Джеральдина, нам пора поговорить начистоту. Из-за пропажи Бадди ваш отец на грани помешательства. Он и за вас тревожится, но знает: худшее, что может случиться, – брак с русским казаком. Однако с Бадди все обстоит куда серьезнее. Если б вы видели, в каком состоянии я застал вашего отца в Нью-Йорке, то не были бы так спокойны. В голове мистера Перринера засела странная мысль, и когда я расскажу, что именно он надумал, возможно, ваши чувства к Сержу перестанут быть слишком пылкими.

Джеральдина больше не улыбается.

– Я слушаю, мистер Хикори.

– Расклад такой. От вашего отца я узнал, что Бадди собирался работать в правлении «Питтсбургской сталелитейной компании». Хорошая должность, о которой его сверстники могут только мечтать. И как раз в это время вы знакомитесь в Нью-Йорке с Нароковым. Похоже, вы с ним влюбляетесь друг в друга. Потом знакомите брата с Сержем. Трансконтинентальное детективное агентство провело расследование. Выяснилось, что с того момента русский граф делал все, чтобы находиться рядом с Бадди. Серж участвовал в тех же развлечениях, посещал те же места, что и ваш брат. Мы предполагаем, что мистер Нароков проводил с Бадди даже больше времени, чем с вами. С чего бы вдруг такой интерес к парню? Вывод напрашивается сам собой. Ваш отец считает: вся эта игра в любовь с вами была лишь прикрытием. В действительности Нароков изучал характер и привычки Бадди, чтобы потом провернуть его похищение и вытрясти из мистера Перринера, скажем, пару миллионов долларов в качестве выкупа.

– До чего нелепая мысль, – пожав плечами, заявляет Джеральдина. – Уверяю: папа вбил себе в голову какую-то чепуху и сам в нее поверил. Когда вы своими глазами увидите Сержа и пообщаетесь с ним, вы убедитесь в смехотворности предположений папы.

– О’кей, Джеральдина. Возможно, скоро мы все выясним. А теперь ответьте на вопрос: когда вы познакомились с Нароковым, это был его первый приезд в Америку?

– Да, – отвечает она. – Он давно хотел побывать в Штатах, но как-то не складывалось.

– Понятно, – говорю я, кое-что прикидывая в уме. – Сегодня… точнее, вчера вечером я послал вам с борта «Фельса Ронстрома» радиограмму с предложением встретиться здесь. Вы были одна, когда ее получили?

– Нет, – отвечает она, явно удивленная вопросом. – Я была с Сержем на ужине в моем отеле.

– И вы показали ему радиограмму?

– Да. Показала. Там не было ничего секретного. Что вас удивляет?

Улыбаюсь во весь рот:

– А вы, случаем, не знакомы с Хуанеллой Риллуотер? Очень обаятельная и смышленая дамочка и весьма недурна собой. Замужем за Ларви Риллуотером. Вам это имя тоже ничего не говорит?

– Нет, – отвечает Джеральдина. – Впервые слышу об этих людях.

– О’кей, – говорю я и закуриваю новую сигарету. – Нам не понадобится много времени и сил на проверку происхождения Нарокова. Она уже сделана. Этим занимался мой напарник из Трансконтинентального агентства, частный детектив Родни Уилкс. Он прибыл в Париж раньше меня и провел кое-какое расследование. Ему я тоже посылал радиограмму, пригласив на эту встречу. Жду его с минуты на минуту. Думаю, с его появлением разговор станет куда интереснее. Возможно, Уилкс расскажет все о вашем сердечном друге и его прошлом.

Джеральдина вновь пожимает плечами и улыбается. Кстати, парни, я говорил, что дамочка она очень даже красивая?

Затем я встаю, сообщаю ей, что должен ненадолго ее покинуть, выхожу из ниши и двигаю к входным дверям. Спрашиваю швейцара, появлялся ли здесь невысокий круглолицый джентльмен по фамилии Уилкс. Тот неуверенно отвечает, что народу проходит много, но, кажется, минут двадцать назад он видел человека, похожего на моего знакомого.

Возвращаюсь в нишу.

– Уилкса пока нет, – вру Джеральдине. – Но давайте подождем еще немного. Он обязательно подойдет. Наверное, ему сюда непросто добираться по темным улицам.

Джеральдина кивает, откидывается на спинку кресла и, как мне показалось, успокаивается.

Глядя на дамочку, задаю себе вопрос: а не ошибся ли старик Перринер, решив, что ее поведение – всего лишь уловка? Пусть Джеральдине всего двадцать шесть, но назвать ее наивной и ветреной дурочкой язык не поворачивается. О таких говорят: взрослая не по годам. Непохоже, чтобы кто-то мог напрочь вышибить из нее здравый смысл, тем более липовый русский граф.