© Павел Шилов, 2020

ISBN 978-5-4474-5975-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы

Сиротинушка

Полночь. На небе яркая луна. На черёмухе у дома ни одна веточка не шелохнется. Алексей Расторгуев возвращается от девушки домой. Это по матери он Расторгуев, а по отцу?.. Вот уж двадцать два года, как он Расторгуев, но парень не отчаивается. Он любим, да и сам любит, а осенью у него должна быть свадьба. Домой он шёл не спеша, думал свою думушку, а перед глазами стояла его девушка Галина, небольшого росточка, ласковая и всегда улыбающаяся. На губах он чувствовал её жаркий поцелуй и радовался своему счастью. Ни что не омрачало его жизнь. Он вошёл в калитку собственного дома и увидел сквозь занавешенные окна свет в доме. «Почему же мама не спит? – удивился он. – Ведь уже поздно».

Дверь в доме отворилась, и на пороге появился высокий мужчина. Алексей взглянул в лицо незнакомцу, ощутив на миг толчок в сердце. Ему показалось, что этого мужика он уже где-то видел и знает его уже давно, но вот кто он вспомнить не мог. Мать стояла в коридоре, печально сложив на груди руки, и по щекам её текли две крупные слезинки.

– Кто это? – спросил Алексей у матери.

Мать долго молчала, а потом ответила:

– Сиротинушка.

– Ты что, мама? Какой сиротинушка?..

– Сиротинушка, он и есть сиротинушка.

– Толком скажи кто это, ведь уже глубокая ночь.

– Толком, толком, – рассердилась мать, – да отец твой кровный, вот кто.

– Как же так, ведь он погиб в автомобильной катастрофе сама сказала, – закипятился сын.

– Замолчи. Как я могла сказать тебе, что я пригуляла тебя, и чтобы ты тогда обо мне подумал? – вздохнула она с болью в голосе и зарыдала, да так горько, что сын не знал, как её утешить.

– Ты что, любила его? – спросил он примирительно.

Мать молчала, только слёзы обильно текли по щекам.

«До сих пор любит», – подумал Расторгуев о матери и притих. Говорить больше ему не хотелось.

Между свисающих ветвей черёмухи он увидел на скамейке мужчину.

– Мама, вона он сидит. Я пойду, набью ему морду, – сказал сын.

Мать очнулась, обвела его взглядом и, поняв суть дела, выдохнула с присвистом:

– Не смей! Он сам себя наказал.

– Скажи тогда хоть как его фамилия?

– Толя Гуляев.

– Пойду, загляну тогда в его глаза. Может быть, проклюнется в его душе что-то отцовское. И кому я обязан своей безотцовщиной.

– Иди.

Расторгуев вышёл, тихо прикрыв за собой дверь в дом. Он сел с краю скамейки рядом со своим кровным отцом. Молчали. Гуляев, глядя на парня, не выдержал:

– Чего, парень, такой кислый? Мне бы твои годы.

– А что бы ты сделал?

Гуляев сейчас посмотрел на парня внимательно, подумал: «Молод ты ещё, глуп, хотя тебе уже за двадцать», и выдавил из себя:

– Куль я пустой, понимаешь?

Расторгуев не ответил, злость и обида бушевали в нём. Он еле сдерживался.

– Эх, молодость! – погрустнел Гуляев, – сколько было всего. А какие были у меня красотки, боже!

Гуляев стал вспоминать женщин и девушек. В голове у Алексея стало мутиться, а Гуляев всё вспоминал и вспоминал. Лиза Расторгуева, вдруг услышал Алексей фамилию матери, год рождения, должность.

– Замолчи гад, – взорвался вдруг он, – как тебя только земля носит? Подонок!

Он уже хотел влепить хорошую оплеуху этому ненавистному человеку, но услышал голос матери:

– Алексей, не смей!

Расторгуев отпрянул, сплюнул и направился в избу. Мать за ним. На её лице было написано:

«Ну как он?»

– Куль пустой, вот как, – ответил словами Гуляева Расторгуев.

– Куль он и есть куль, – вздохнула мать и посмотрела на растрёпанную постель, стол, где стояли две стопки и початая бутылка водки.

– Где ты его сейчас откопала?

– Случайно встретились на дороге между деревнями. Он меня не узнал. Я сама его окликнула. Он приехал из Москвы в отпуск.

– Он женат?

– Не знаю.

Мать и сын подошли к окну. Анатолий Гуляев так же сидел на скамейке и смотрел себе под ноги, потом медленно поднялся и пошёл.

Мать прошептала:

– Сиротинушка.

– Куль пустой, – продолжил сын.

Вскоре фигура Гуляева пропала за деревянными избами.

– Алексей, жениться-то думаешь? – спросила мать.

– Осенью, – ответил Алексей, – деньги на свадьбу копить надо.

«Хорошо, – подумала мать, – дай бог, чтобы сын был счастлив».

На востоке стало подниматься яркое солнце, оно осветило сад, веранду, скамейку, и то место, на котором только что сидел Анатолий Гуляев.

– Ходит, как неприкаянный по земле, без души, без сердца. Такая уж его миссия на этом свете. Сиротинушка, – всхлипнула она, потрепав свои длинные чёрные волосы, распущенные по плечам, и по щекам её текли крупные обильные слёзы. В то время ей было где-то чуть-чуть за сорок.

Взгляд старухи

Конец сентября. Я выхожу дворами на улицу Советская. Чтобы перейти её, нужно пропустить целый поток машин, идущих на большой скорости. Падают жёлтые листья и, кружась в воздухе, медленно оседают, исполнив последний свой долг пребывания на земле. Из-за девятиэтажных домов косыми лучами светит солнце. Поток машин не кончается, а мне так не хотелось идти к переходу, это очень далеко. Я спешил. Но машины всё шли и шли, будто со всего мира на этой улице

– Мальчик, ты что делаешь? Ведь ей тоже больно, – донёсся до моего уха нежный женский голос.

Я обернулся. В пятнадцати метрах от меня трёх – четырёхлетний крепыш с упрямым упорством прыгал на черепахе, которая, выпустив из своего защитного панциря голову и лапы, была неподвижна. Рядом стояла легковая машина. Высокий мужчина, убрав руки в карманы, холодными глазами смотрел на сына.

– Папа, чего она? – поджав обиженно губки, крикнул маленький истязатель.

Отец ленивой вальяжной походкой подошёл к старушке и, не мигая, долго пялил на неё свои водянистые глаза. Потом взял сына за плечи и сказал:

– Проваливай, бабка. Я рощу сына настоящим мужчиной. Хлюпать, да сюсюкать – женское дело.

«Постой, постой, – подумал я, – да это ж Колька Зверев, с которым я сидел за одной партой в деревне. Ну и дела!.. Оказывается и он перебрался в город».

Наши взгляды встретились. Он отвернулся, как будто меня не узнал, взял сына за руку, сел в машину. Двигатель взвыл, и «Волга» резко рванулась с места. Старушка подошла к уже мёртвой черепахе, взяла её в руки и стала палкой копать ямку.

– Успокойся, мать, – просипел я тихо и положил ей руку на плечо.

– Молодой человек, что же это такое? – всхлипнула старушка. – Наверное, человек образованный, денежный, а душа!..

Я выпрямился. И чтобы не видать её глаз, пошёл. Мне было стыдно сказать, что с этим человеком я когда-то сидел за одной партой. Когда же это было? Лет пятнадцать назад, кажется. Прошли годы, мы стали взрослыми, но так ли? Основа жизни – детство. Что заложили там, то и будет в дальнейшем. Я чувствовал спиной взгляд старой женщины, и мне было нестерпимо больно, как будто не Зверев разрешил топтать черепаху своему сыну, а я сам прыгал и воинственно кричал и теперь меня уличили в постыдном. Душа плакала, мол, не я это, не я. Но чей-то давно забытый голос утверждал обратное: «А вспомни ястреба, которого вы поймали у реки. Что вы с ним тогда сделали. Забыл? Ну, всё понятно. Да, молодой человек, слаба у тебя память. Он готовил палюшку, чтобы сжечь птицу, а ты в это время с побитым носом в сторонке стоял. Нет бы попытаться убедить приятеля, ведь вы с ним когда-то были близки».

– Я всё, что мог, сделал, – оправдывался я, – против силы не попрёшь. Как он мне врезал!

– Врезал, и ты отступил – мужчина!

И тут я понял, что опять во мне стали бороться, как в детстве, совершенно два разных человека. Один ставящий всё под сомнение человек, другой покладистый и симпатичный, которого все уважают и любят. «Уйди от меня», – чуть не крикнул я ему, но во время очнулся, так как находился в автобусе и все бы меня посчитали за умалишённого. Я оглянулся, не смотрят ли на меня люди, но кто подрёмывал, кто разговаривал с соседями.

– Трус ты, Валерка Кожин, трус, – опять издевательски выдохнул тот другой человек. Как он во мне появился, сам не знаю. Видно, учительница по литературе глубоко сумела в мою душу посадить семена: «Прежде что-нибудь сделать, взвесь. Если событие свершилось, дай ему оценку». Наанализировался на свою голову, породил в себе задиру, постоянно вставляющего палки в колёса моих мыслей. Ох! Как раньше хорошо жилось без анализа.

– В споре рождается истина, – говорила учительница Валентина Ивановна. – Но вопрос – с кем спорить, с приятелем, да, а если с самим собой?

– А всё же найду его и набью ему морду, если в детстве был слаб против него, то сейчас я уже ему не уступлю, служил в армии, в совершенстве владею приёмами защиты.

– Ты что, с ума спятил? – заговорил вдруг тот другой я. Ты что дитё?

– Так что же мне делать? – развёл я руками.

– Действовать. И как можно быстрее. Его не сумел воспитать, сына удержи.

Я попытался было встретиться с ним. В гор. справке взял его адрес, но к моему огорчению он уехал всей семьёй на юг. А потом в суматохе повседневности забыл о его существовании, но когда на меня накатывалось, я ощущал взгляд старухи, и тогда думал, что обязательно схожу к нему и поговорю. А что ему сказать, что? У него машина «Волга». Он просто может выгнать меня, не разговаривая.

Так я и не сходил. Не ровня он мне, не ровня. Он привык топтать слабых, а мне жаль каждое живое существо. У нас в деревне считалось, кто убьёт ядовитую змею – сорок грехов долой. Откуда это пошло, не знаю. Целое паломничество было на змей у ребят. Мы тогда не хотели думать, просто шли и били. Правда, я пытался палку под удар подставить или шумнуть, чтобы убегали они. Вскоре меня ребята раскусили и не стали брать с собой, дразня обидным прозвищем змеёныш. Я убегал или бросался в драку на обидчиков, но всегда был бит. Колька Зверев был предводителем змеиных набегов. У него было чутьё на змей. В нашей местности их было множество. И если ему удавалось захватить змею живьём, то он ножом надрезал небольшое деревцо и зажимал её в щели, потом прыгал около её и хохотал. А если рядом был муравейник, то балдёжь его был троекратен. Он палками прижимал к земле змею, потом рукой брал её около головы и бросал в муравейник. Встревоженные муравьи набрасывались на неё. Змея извивалась, шипела, издавала звуки, но уйти не могла. Через некоторое время от неё оставалась одна кожурка.

– Моя работа, – проходя мимо муравейника, – похвалялся Зверев.

И вот как-то приехав в деревню, я пошёл за грибами. Проходя мимо старых муравейников, на одном из них я увидел змеиную кожурку. Она была ещё довольно свежая. «Колька опять здесь поработал, – подумал я, – ни как не может успокоиться. Ах, мерзавец!» Я увидел взгляд старухи. Он был тревожный и печальный. Её серые пронзительные глаза излучали боль и обиду на меня. И забыть этот взгляд было невозможно. Я долго стоял около этого муравейника, нахлынувшие чувства не давали мне сдвинуться с места. И тут, кто бы мог подумать, я ощутил на своём плече чью-то тяжёлую руку. Конечно, я вздрогнул. Передо мной стоял улыбающийся Колька Зверев, раздобревший, с сияющими чёрными глазами.

– Ха, – прорычал он, – какая встреча, Валерка Кожин. Давай обнимемся да поцелуемся, ведь мы друзья детства. Ты видишь, какая работа – сорок грехов долой. То-то!.. Как бы сквозь лес я опять увидел взгляд старухи. Он от меня чего-то требовал, чего-то просил.

– Николай, зачем ты это делаешь? – спросил я его. – Взрослый человек.

– Эх, Валерка, Валерка! Ты так ничего и не понял. Да я помогаю слабым. Сколько бы эта змея сожрала лягушек, птиц. А я вот грохнул её и дело в шляпе.

– А черепаху зачем твой сынок растоптал в городе?