современники принимали стареющего Герцена за типичного москвича, сохранившего за границей все характерные черты жителя Первопрестольной: «На всем моем долгом веку я не встречал русского эмигранта, который по прошествии более двадцати лет жизни на чужбине… остался бы столь ярким образцом московской интеллигенции 30-х годов на барско-бытовой почве. Стоило вам, встретившись с ним… поговорить десять минут или только видеть и слышать его со стороны, чтобы Москва его эпохи так и заиграла перед вашим умственным взором. Вся посадка тела и головы, мимика лица, движения, а главное – голос, манера говорить, вся музыка его интонаций – все это осталось нетронутым среди переживаний долгого заграничного скитальчества…»
Славянофилы в своем неприятии Северной столицы доходили до гротеска: «Первое условие для освобождения в себе пленного чувства народности – возненавидеть Петербург всем сердцем своим и всеми помыслами своими».
исследователи А. Руга и В. Кокорев. В ходу был обвес «с походом», когда товар отправлялся на весы с
твенная, легкомысленная, дерзкая, скептическая, очень умная и даже мудрая по-своему, но без всякой психологической глубины, без способности к рефлексии и анализу, почти без морального чувства, с религией, всецело приспособленной к государственно-практическим целям. Эта эпоха оглушала себя громом побед и громом литавр; упивалась наслаждениями в полном сознании их непрочности и мгновенности; тратила силы, не считая; не боялась смерти, хотя любила жизнь до безумия». Девятнадцатый век принес Москве лишь одно серьезное испытание, нашествие двунадесяти языков, но и после него столица быстро оправилась, кружилась в танце, гуляла в летних садах, заседала в кабаках. Некоторые историки раздвигают границы XIX столетия, перенося начальный этап в 1793-й год, а финальный – в 1914-й. Необыкновенное по силе потрясение заставило эпоху дворцов проститься с миром навсегда.
XIX столетие представляется какой-то интермедией гуманности между двумя актами кровавой драмы. То была эпоха чув
заработная плата заставляет его ютиться по вонючим и многолюдным квартирам, где не только читать, но и мыслей-то собрать с трудом можно, питаться скудной пищей и т. п.» В 1899 году было проведен
день: «…В этом году было выпито все, кроме Москвы-реки, которая избегла злой участи, благодаря только тому обстоятельству, что она замерзла. В и прочих злачных местах выпито было столько, что дрожали стекла, а в «Эрмитаже», где каждое 12 января, пользуясь подшефейным состоянием обедающих, кормят завалящей чепухой и трупным ядом, происходило целое землетрясение. Пианино и рояли трещали, оркестры не умол
Осколки московской жизни», бесценную энциклопедию почти всех городских явлений той поры. Впрочем,
О проекте
О подписке
Другие проекты