На перемене пили у Мадам чай, и не выдержала, поделилась вчерашней идеей про балласт.
Лиля сразу отмахнулась:
– Дай хоть поесть спокойно, без политики.
Мадам пожала плечами:
– Народ в принципе не может любить власть.
– А почему, по крайней мере, не может уважать? Как в Швеции, Норвегии, Дании, – не сдавалась я. – Там может, а у нас – нет?
– Ну, во-первых, ни я, ни ты в Швеции не жили и даже не были, а потому, кого там уважают, не знаем. Во-вторых… Знаешь, есть такое «правило Брейлека»: доверяй лишь тем, кто может потерять столько же, сколько ты сам.
– То есть должно быть общество равных?
– Сплошь аллегории, – фыркнула Лилька. – Вот еще одна на крайний случай, если вдруг у вас закончатся: сытый голодному не товарищ. Надо разъяснять, кто есть кто? Ты что, не понимаешь, что дядечек из твоей передачи на самом деле все устраивает? Зачем ломать систему, которая их кормит?
Обидно, но, получается, я все-таки глупее их.
Ну тогда мне и глупые вопросы задавать не стыдно:
– А оно вообще возможно, общество равных?
– Если все станут одинаково честными и порядочными, – откликнулась Мадам. Подумала и добавила: – Или их заставят быть честными и порядочными. Или это будет выгодно. Вот теперь и решай, возможно или нет.
Она допила чай и, вздохнув, поставила чашку на стол:
– Равенство, братство… В теории-то все красиво, только на практике ничего не получается. Вот, к примеру, Прудон. Как он говорил? «Собственность – это кража». Правда, он имел в виду крупную собственность. А мелкую, наоборот, защищал, полагал ее основой вечной и незыблемой. Главными помехами считал цены и деньги, поэтому товары предлагал не продавать, а обменивать; предлагал создавать банки, дающие беспроцентные ссуды. Даже попытался открыть один такой, но…
– Ой! – влезла опять Лиля. – Позвольте догадаться! Неужели банк прогорел? А ведь такая классная идея – работать задарма! Он что, дурак, этот Прудон?
– Не дурак, а идеалист, – поморщилась Мадам. Ее тоже коробила Лилина резкость, но замечаний она не делала, понимала, что бесполезно. – Кстати, в середине девятнадцатого века у него было много сторонников, особенно на родине, во Франции.
– Отнять и поделить всегда много желающих.
– А вот тут ты ошиблась. Революцию Прудон отвергал, рассчитывал, что производства постепенно перейдут артелям и кооперативам.
– Ага, уже вижу очередь из олигархов, – усмехнулась Лиля. – На коленках ползут и умоляют: пожалуйста, заберите у нас заводы, скважины, шахты, яхты, особняки. Хотим жить как все, в «хрущевке» на пятидесяти квадратах… Точно – идеалист. Нет, все-таки дурак.
Выходит, даже глупости – и то придуманы до меня.
А если не глупости? Иногда думаю: если я, мама, дядя Витя можем не воровать, не убивать, не обманывать, то почему этого не могут другие? А если могут, значит, все-таки возможно оно – светлое будущее?