Книга отражает стремительно формирующуюся культуру соучастия, когда человек не в силах осознавать себя приложением к чему-то фундаментальному и незыблемому. Ему нужно быть непременно в центре творения, оставить свой след, отпечаток, полюбоваться собственным продуцированием. Впрочем, работа Нины Саймон очень подробно воспроизводит и анализирует практический опыт максимально широких проявлений партиципаторности в культурных учреждениях.
Будучи инициатором этих практик, Саймон не без восторженности приводит солидные примеры успеха и прочувствованно описывает неудачи. Текст наполнен эмоциями, но при этом все в нем атрибутировано, проиллюстрировано, аргументировано и зафиксировано. Шаг за шагом автор показывает формирование культуры соучастия в исторической перспективе, позволяя высказываться авторам, не стесняется обилия статистических данных, которые могли бы убедить читателя в несомненной полезности описываемого явления. И благодаря этому становится ясно, что партиципаторность во многом давно перестала быть экспериментом, нарушителем заведенного порядка в культурных институциях. Но она не всесильна и не может войти в каждый музейный дом.
По сути, партиципаторность успешно и продуктивно возникает там, где нет неприкасаемых артефактов. В первую очередь библиотеках, где взаимодействие с фондами посетителей является первоочередной задачей. Далее на очереди центры и музеи, посвященные какому-либо явлению или не имеющие культурных ценностей, особо охраняемых памятников в качестве объекта показа. В США довольно много таких учреждений, частных и муниципальных. Вот там фантазия сотрудников может ограничиваться только бюджетом и техническими возможностями. Экспозиции по новейшей локальной истории, милые краеведческие выставки, исследования в области человеческих чувств, отношений, общественных явлений, научно-экспериментальные центры вполне пригодны для того, чтобы посетитель чувствовал себя творцом повседневности, мог управлять окружающим его пространством, вносить вклад в собирательство предметов, фактов, мнений.
Одни из самых интересных и трудных в реализации разработок соучастия относятся к выработке у посетителей критического мышления и развитию дискуссии. Вот здесь не пострадают и традиционные экспозиции, выстроенные в строгой научной форме. Как найти способ дискутировать посетителей, открыто сопоставлять свой личностный опыт с зафиксированным научным знанием? В книге нет прямых ответов, но есть примеры схем, моделей и наблюдений, которые могли бы преобразовать молчание музейных залов. Здесь, отмечает Саймон, важно соблюсти ту грань, когда игровой партиципаторный момент не скатывается в необязательное развлечение, отвлечение от слишком серьезных и сложных тем, дающих посетителю лишь иллюзию действия и вовлеченности.
Интегрировать соучастие в музейную ортодоксию нередко практически невозможно. Можно отчасти винить снобизм сотрудников, нежелание отвлекаться от рабочих схем ради призрачного результата, к которому нужно идти через дополнительные затраты. Поэтому автор мечтает о создании исключительно партиципаторных пространств, где соучастие было бы не приложением к основной миссии и функциям учреждения, а его смыслом. Но если присмотреться, то такие учреждения, во всяком случае, в наших отечественных реалиях, уже существуют – это клубная система, когда люди занимаются творчеством под руководством опытных педагогов и тренеров, организуют выставки (в том числе на профессиональных площадках), концерты и прочие хакатоны. В них есть элемент профориентации и направление преимущественно на молодежь. Но наблюдения автора книги показывают, что наиболее активной и перспективной аудиторией партиципаторных идей и проектов является именно эта возрастная группа.
Но всё же потакать индивидуальным интересам каждого посетителя, носиться с уважением к его взгляду и мнению – довольно порочная практика. Если человека не интересует ничего, кроме самого себя, то никакие партиципаторные практики не сделают для него музей интересным.