Чудная баба

Проснувшись однажды утром после беспокойного чтения пьес Садур читатель обнаружил, что он у себя в постели застыл в одно целое: в дурака. Цельного, круглого. Совершенного в своем роде дурака. И дураку тому уже не до чтений-обсуждений и не до прочих радостей интеллигентских. Ему скорее катиться надо золотым шаром подальше от городов больших, катиться по усталой сырой земле, раскидывая гнилую картошку да увиливая от босоногой Убиенько, подмигивая коту Фалалею да деду Андрейке, по садам буйноцветущим, мимо избушек-развалюшек да замков ложноготических, долго-долго вдоль Волги-матушки на остров Чардым, а потом дальше, дальше, по следу рысьему (видели же её? ушки домиком, лапки колечком), за поля, за рощи, за снега, туда, где слегка поблескивает деревушка. Лишь бы к кому живому когда-нибудь, лишь бы по живому, не по рельсам. Рельсы для дурака – смерть. Рельсы, они вообще – смерть. Случись только машинисту от белого света отворотиться да на мертвечину графика глянуть, вжух – и из одного дурака уже два полудурка. А на полудурках далеко не уедешь. Но ты, машинист, ехай пока, ехай, не об тебе пока речь. Без рельсов-поездов жить можно. А без дурака – никак. Ничо же нету кругом. Одни стихии. Катится себе дурак и тем мир вокруг себя творит. Было ничего, а глядишь – уже и что-то. Нелепое. Дурацкое. Но ведь как-то крутится. А на пустыре видели карусель? Ржавая. И ключик потерян. Это наш мир и есть. Мир красивый же. Галактика… говорили… чтоб вам не скучно было. Игрушки вам давали. У вас же мозги. Вам же думать надо. Надоело! Все! Хватит!

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Замза обнаружил… Ой, кажется, слова не из этой сказки. Но сам Франц Кафка где-то здесь. Близко. Только глаза закрой и руку протяни.

Если бы только он родился попозже и пожил в пространстве, где Кафку делают былью с упорством, достойным лучшего применения. Где конституцию ту просмеяли. Где смешно на французский ум. Где на всякий ум – смешно. Если бы Кафка почаще читал Гоголя, которого он, как известно, очень любил. Но и про Чехова не забывал бы. И про Салтыкова-Щедрина. Если бы пережил Вторую мировую. Если бы узнал, зачем инженеров посылают «на картошку», что такое «прогрессивка», кто такие Щорс, Черномырдин и «новые русские». Если бы дожил до полётов в космос и увидел, что жизнь человеческая от этого никак не изменилась. Разве что мир стал расшатываться. Мир любит, чтоб человек по нему сам ходил, а не в ракете носился. Жизнь – что она такое? Миг. И человек честно заполняет свои миги. Ну, или как умеет. Был землемер, стал бульдозерист. И вокруг то ли люди то ли муляжи. И одиночество. И тоска. И кто-то снова в прежней позе: щека на рельсах, а зад к звездам. И если бы Кафка подумал… Нет, ни былое ни думы не годятся для этих широт. Проверяли уже.

Если бы Кафка прекратил думать. Если бы почувствовал. Если бы Кафка стал женщиной.

Эх, чудная бы вышла баба.

Нина Садур свои драматические произведения называет русская народная галлюцинация. Уже только поэтому хочется прочесть её пьесы. А еще потому что интернет пестрит такими отзывами как "литературный высер", "клиническая идиотия", "талантливый автор", "гениальный драматург нашего времени". Неоднозначность всегда привлекает.
Герои Нины Садур одновременно и реальные, и метафизические. Кого-то это может раздражать, но мне наоборот понравилось вместе с автором и ее сумасшедшими бабами и мужиками балансировать между реальностью и мистикой. Повествование захватывает и погружает с первых же строчек. Диалоги простые и ёмкие. За одной фразой, за одним словом и даже междометием чувствуется богатый кругозор автора, его неравнодушие к миру и к людям. В героях Нины Садур узнаешь себя, своих соседей, родственников и друзей. Характеры, психотипы и модели поведения такие же как сотни и десятилетия назад. Но кто-то проходит мимо, кто-то замечает и кивает, а другие берут и создают картину образов и ситуаций, которые с точностью копируют нас сегодняшних, наш страх перед смертью, страх одиночества, неразделенной любви и непонимания. Если ее пьесы и абсурд, то такой, какой мне сейчас необходим, чтоб посмотреть на сытую жизнь под другим углом. Если бы наш городской драматический театр поставил спектакль по одной из пьес Нины Садур, я однозначно сидела бы в первом ряду.

Добро пожаловать в театр! Спешите, представление уже начинается. Хотите ли вы заглянуть за занавес реальности и полюбоваться адскими безднами. Эй, вы там, в первом ряду, какой ад ходите увидеть? Полный удушливого дыма с привкусом горелого мяса, мучительной страсти, освещенной искрами костров инквизиции на руинах мертвого города? Или может быть вам более по нраву холодный ад, занесенный снегом, продуваемый вьюгами и вмерзший в глыбы льда? Замерзший вам нравится больше? Хороший выбор, кому нужна эта жара!

Поприветствуйте нашу труппу! Каждый из них стопроцентный грешник. Вы только посмотрите на их страдания! Вы говорите, что каждый из них говорит о своем, не слушая реплики собеседника? Как будто кто-то из вас хоть раз слушал других. Каждый вмерз в свою глыбу льда и не может, не то, что пробиться в окружающий мир, но и услышать ближнего своего. Так и кричите каждый о своем, как обезумевшие.
Ну что, вы возмущаетесь, что ничего не понятно? Поначалу всегда трудно. Лишь те, кто смогут найти в себе силы продолжить познавать смогут увидеть, как хаотичное полотно расцветает тонкими линиями идей и смысла. Отбросив всю образность и, оставив лишь обнаженный скелет сюжета, истории станут понятными и обыденными. Но когда все просто и понятно, это уже не так интересно. Куда лучше проникаться смыслом, стилем и образами и понимать произведение в процессе, чем наблюдать уже препарированный и красиво разложенный по тарелкам продукт, приготовленный автором, заботящимся о том, что бы читателю не пришлось перенапрячься.

Вы, в дальнем ряду, вам скучно? Каждый выходное такое у соседей-уродов видите? А может не соседи виноваты? А может и все немного такие? – одинокие дети, опустошенные «серости», контуженные и отчаявшиеся, застрявшие в беспросветной «бытовухе», готовые вцепиться в горло ближнему ради некой непостижимой мечты. А как быть иначе, столкнувшись со льдом непонимания, когда не понять, с живым ли человеком ты говоришь или лишь с искусно сделанным муляжом, созданным для тебя на просторах обновленного мира, чтобы хоть как-то оправдать это существование. А может вы и сам муляжи, являющиеся насмешкой над живым человеком, не способные к сопереживанию и пониманию друг друга. Единственной защитой вам служат стены родного дома, каким бы он ни был: роскошным замком, тянущимся к небу, как немая мечта о полете, разваливающимся сарайчиком, квартирой в доме полярников слепыми окнами смотрящей в город, которого уже нет или отнятые обманом 35 квадратных метров. Эти стены, кажется, возведены, не для того, что бы сквозь них не прорвался внешний мир, а чтобы не выпустить в мир, свое внутреннее «я», свои чувства и мечты. Для таких героев уже не будет счастливого конца, не выйти за стены, не разбить лед. Так и останутся в своих замкнутых мирках, смотреть на чуждый безумный мир вокруг, который так и не смогут понять.

Выступление окончено, занавес падает на сцену. Включившийся свет, освещает пустой зал, заполненный сломанными марионетками, вдалеке слышен свист вьюги…