«Этот роман как один из видов духовной практики современного мира. В нём есть и чуть-чуть, поисков возвышенного, и немножко порно… вебкам порно».

Николас Мваники (Nicolas Mwaniki)

«ЦЕЛОВАТЬ БОГА В ГУБЫ»

роман в четырех книгах

Книга первая – «Ника Шестикрылый Серафим»

Книга вторая – «Алина Ангел Ангелина»

Книга третья – «Ксения Чужестранка и ее Престолы»

Книга четвертая – «Далеко не святой Николас»

Книга первая «Ника Шестикрылый Серафим»

Глава 1

«Я спешил. Мне хотелось встретить Нику, при ее выходе из супермаркета. Или хотя бы успеть перехватить ее по дороге. И чтобы все было как бы неожиданно. Случайная встреча, способная изменить две человеческие судьбы. Встреча, из которой вырастает большая любовь на всю жизнь.

Я знаю, что Нике очень нравится, когда, встречая её, увидев её издалека, я начинал махать руками и бежать навстречу к ней. Но она всегда немого смущалась и даже пыталась меня ругать, за то, что я так бурно и при всех проявляю свои чувства.

Я забирал у нее сумки. Из таких хрупких и красивых рук. В свои, мужские, жилистые, проработанные в спортзале, руки.

А она особенно нежно, обеими руками, держалась за меня, и пальцами, как будто случайно, трогала мои рельефные мышцы. И мне казалось в это мгновение, что Ника на секунду прикрывала свои глаза, жмурясь от своих же ярких чувств романтики и счастья, которые переполняли ее, и она особо секретно улыбалась сама себе.

Мы с ней, прекрасная влюбленная пара, шли домой, в наш коттедж. Прохожие смотрели на нас, и им становилось чуточку светлее и теплее на сердце от нашей любви.

А Ника, очень счастливая, шла, прильнув ко мне, и всё рассказывала и рассказывала свои невероятные истории, то ли придуманные ей, то ли прочитанные в книгах, в каких-то не наших книгах, книгах, которые издаются в других параллельных вселенных.

Дойдя до угла улицы, я услышал шум. Сердце мое нехорошо забилось, я не выдержал, рванул вперед, побежал.

Выбежав на проспект, я увидел…

Я увидел только Нику. Как она лежит у своего Серафима.

Она лежала на его корнях, корнях этого старого красивого дерева. Лежала Ника нелепо, театрально, как-то слишком драматично и фальшиво наиграно. Невозможно было поверить, что все, что происходит реально, что всё это, правда.

Нику сбил байкер. На большой скорости. И от удара она отлетела на метров пять и с силой, головой, ударилась о ствол дерева. Она ударилась о своего Шестикрылого Серафима, и так сильно, что на стволе дерева осталась вмятина.

А вокруг суетились люди, вызывали полицию и скорую, помогали мотоциклисту, оказывали ему первую помощь. У Ники никого не было. Уже не было. Люди отошли от Ники. Отходили от нее, как-то странно крадучись и виновато сутулясь, удалялись прочь.

Я подбежал, подошел, через силу и неуверенно приблизился к Нике.

Опустился перед ней на колени, как будто просил у нее прощения, за всю эту странную ситуацию. Я приподнял ее голову. Посмотрел в ее лицо. В её уже бледное, но столь прекрасное и родное мне лицо.

Это была мгновенная смерть.

Моей ладони стало тепло и влажно от крови, но я все держал и держал ее голову. И я как-то особенно нежно, но в тоже время пристально, напряженно и упрямо всматривался в ее лицо.

Я хотел сфотографировать, запечатлеть, запомнить Нику в этот ее последний миг, присутствия здесь, чтобы всю свою жизнь помнить этот момент разлуки с моим самым любимым человеком, ибо я знал, что Ники со мной уже нет. Она еще здесь, но и уже не со мной, не с нами.

Или может я просто хотел запомнить эти синие огромные глаза, которые широко раскрыто смотрели в бездонное красивое осеннее нью-йоркское небо.

И глаза Ники в тот момент были намного глубже и бездоннее этого неба.

И в них, в этих бесконечно красивых глазах, раскрыв свои шесть крыльев и сияя духовным светом, был четко виден Шестикрылый Серафим.

Я понял, Ника уходит, и Высший Ангел сопровождает ее. Теперь она принадлежит другому миру, миру вечности и любви, а мне остается мир, в котором, за одно мгновение, погасли все добродетели.

И я должен принять её смерть, благословить и отпустить ее из своей жизни. Ну, может быть не прямо сейчас, но все равно должен буду это сделать…

Так я запомнил Нику, и как она покинула нас. Меня.

Моё сознание отказывается принимать, что Ника оставила этот мир совсем по-другому.

Она уехала. Ее уговорила подружка поехать на один из океанских островов и поработать там хостес в караоке баре. Даже не поработать, а больше отдохнуть на океане, на прекрасных пляжах, щедро обласканных теплым солнышком и покрытых белым серебристым песком, и, с грациозно нависающими над бирюзовыми волнами теплого океана, пальмами.

Рай на Земле и никак иначе.

Поэтому Ника и согласилась. Как я ее не отговаривал. Она отпраздновала со мной и всеми своими друзьями свой двадцать первый день рождения и с подружкой улетела на неделю-две. Только потом, по приезду сюда, ее подруга рассказала мне историю смерти Ники.

Историю, которую я не могу принять. Запомнить. Знать.

Историю о том, как быстро на Земле рай может превратиться в ад.

По прилету и приезду на место, у девчат отобрал все документы. В это время на остров заехала залетная наркомафия. Нику с подругой и других хостес девушек насиловали. Всей бандой. И всех больше досталось Нике. Она была самая красивая и самая не сговорчивая. Она всегда сопротивлялась до последнего. И поэтому, они насиловали ее особо жестоко, иногда сразу по 5 и 7 человек, мучая, избивая её, особо извращенно издеваясь над ней.

К утру следующего дня, эти ублюдки просто запинали мою Нику до полусмерти, отвезли ее на катере за несколько миль от берега, привязали камень к ее ногам и просто сбросили её ещё живую, в океан.

Незадолго, перед смертью, как бы чувствуя свой скорый уход, Ника просила подружку передать мне, что она любит меня и носит моего ребенка.

Нет. Не было. Не хочу слушать думать и помнить. Я ничего не знаю…

А когда подружка мне рассказала эту историю, я увидел, как мои руки превратились в могучие клешни, которые созданы для того, чтобы легко перекусывать железные фонарные столбы.

«Это ты ее уговорила лететь туда, на смерть!» – прошипел я.

И я, этими клешнями, взял за хрупкое горло эту девушку, и приподнял ее. А она, с посиневшим и перекошенным лицом, вися и не красиво дрыгая ногами прохрипела: – «Пощади!»

Она описалась. От ужаса. А я жестоко улыбнулся в глаза ее и…

Я услышал голос в моем сердце. Услышал приказ, который невозможно ослушаться. Приказ отпустить её.

Силы гнева оставили меня в одно мгновение, и я разжал свои руки, а так хотелось сомкнуть эти клешни и увидеть, как через мгновение, ее голова покатится, оставляя за собой на земле кровавый алый след. Но я отпустил ее и взял слово, что всё то, что она рассказала, что этого всего не было. И не могло быть. Я же сам видел, как погибла моя Ника, мои любимые Никушонисы. Нику сбил байкер, почти на моих глазах. И она погибла мгновенно.

А я всё прихожу и прихожу к этому дереву, к ее дереву, к ее Шестикрылому Серафиму. Прихожу каждый месяц в то число, когда погибла моя Ника. Обнимаю дерево. Говорю с ним. И в память о Нике повязываю две ленточки на его ветви.

Почему две?

Не понимаю, откуда у меня взялась уверенность, в то, что у нас с Никой должна была родиться доченька. Вот если бы Ника была жива, то точно, мы родили бы девочку. Такую прекрасную маленькую Принцессу. И мы ее с Никой – очень любили. Баловали. Играли бы с ней. Расчесывали волосы и укладывали спать. А на ночь, я читал бы ей самые добрые в мире сказки. Я же сказочник. И я знаю много прекрасных сказок.

И нашу дочу, мы назвали бы Надя, Наденька, Надежда.

Но как-то не случилось… И нет надежды…

И говорю я с Серафимом, и шепчу я ему свои сказки. Обнимаю его. Трогаю его ствол и глажу кору, вдыхаю этот пьянящий древесный терпко-горький аромат. И я чувствую в этот момент, что Ника здесь рядом, что она во мне, в моем сердце.

А я, кончиками своих пальцев, всё ищу и ищу на стволе вмятину, то место, в которое Ника ударилась своей головой, но не могу ее найти, как будто и не было никогда ни вмятины, ни Ники, ни наших с ней отношений, вообще ничего не было.

Так и стоим мы у дороги. Я и дерево.

И мои горячие слезы отчаянья пустой жизни без любви, капают на корни Шестикрылого Серафима…»

Глава 2

Лечу над Атлантическим океаном. Подо мной многокилометровая бездна воздушного пространства. Я сижу в удобном кресле авиалайнера, и в перерывах между дремой и приемами пищи, праздно думаю о смысле жизни, при этом, перелистываю, просматриваю, почти не вчитываясь, электронные страницы своей новой книги.

Поднимаю глаза: через проход, от меня, в кресле сидит красивая в своей старости бабушка. Такая вся седая и в очках, а в руках у нее спицы. Она что-то там вяжет. А может это и не бабушка вовсе, а моё Время. Сидит рядом со мной, словно добрая святая Вечность, иногда посматривает на меня по мудрому и с любовью, и незаметно для меня, всё создает и создает причудливые кружева моей будущей жизни.

Но что мне моя будущая судьба, когда я с настоящей не смог разобраться. Не разобрался и в своем малодушии, скоренько так, всё и вся бросил, и улетел в чужие, но, почему-то, такие притягательные дальние дали.

Вот пытаюсь сейчас умственно работать над своим новым романом. Перечитываю, обдумываю, хочу нащупать его канву, суть событий.

Недавно, за день до отлета, я начисто написал первую главу. Перевел ее из состояния черновика в чистовик. Начало книги, в создании своего произведения, для меня не самое сложное. Оно как бы само появляется на свет, приходит извне, и ложится на бумагу. А вот дальше…

Первые страницы пришли ко мне в родительском доме, куда я заехал попрощаться с мамой, папой, всеми родными близкими мне людьми и местами.

Я знал, что я улетаю и не вернусь. Билет в один конец. И родители это также понимали. Я им этого не сказал. Но они это почувствовали.

Как все странно и грустно. Уходить из этого мира они будут без меня, а я даже не провожу их в последний путь до погоста. И вся эта жестокая тайная нелепость придавала неповторимый вкус наших встреч, бесед и расставаний.

Пожил перед отъездом у родителей.

Да. Родители. Когда они у тебя есть, ты даже не задумываешься что это и счастье, и удача.

Отец и мать.

Через них мы приходим в этот мир, через них с нами говорят все наши предки, весь наш род. Да, много что идет через родителей, например, отец, помогает своему ребенку в становлении как личность, учит его выбирать, ставить перед собой цели и добиваться их. Считаю очень важным в жизни иметь цели, желания и мотивации, определенные именно тобой. Сам всё решаешь и сам несешь за свои решения ответственность. Мать же, вносит в жизнь своего дитя культуру жизни, осознанность своего бытия, учит любви и гармонии. Баланс и любовь, да кто же будет спорить, что это бесценные состояния жизни. Доброе мягкое благородное наше сердце, это всё забота о нас нашей мамы.

Не важно, родные родители или приёмные, или ребенка растило общество, там сын полка и в этом роде, но отец и мать, желательно чтобы были в жизни каждого человека.

И очень хорошо и правильно получать от отца и матери их слова одобрения, поддержку, согласование на жизненно важные вехи своего пути.

Ну, это все, конечно, в идеале.

Вот и я получил их благословение и добрые слова напутствия, попрощался с домом, где родился, провел детские, юношеские годы и отправился в путь.

Улететь, оставить свою страну, это только мой выбор и мое решение. Хотя я люблю отчий дом и много чего интересного здесь сделал. Но пришло время прощаться. И это как семейный разлад. Моя личная любовная ссора с моей родной землей и со всем, что мне так близко и мило. И я не могу внятно объяснить, почему я навсегда отсюда улетаю. Мне здесь всё дорого. Но бывает же такое, что люди любят друг друга, а расстаются. Дураки?! Я так не думаю! Любовь в разлуке – самое сильное состояние любви, и, наверное, каждый, рано или поздно стремиться испытать эти немыслимые яркие всеобъемлющие чувства.

Да и вообще, как мы действуем в этом мире? Откуда приходит некая пока еще совсем незначительная и незаметная для нас идея. Очень тонкая глубинная эмоциональная вибрация, которая для нас самих пока и незаметна. И вот она растет внутри нас почти автономно и вдруг она завладевает нашим сознанием, и начинает повелевать нами, и мы неотвратимо, принимаем решение следовать только этому желанию. И каким-то образом из неоткуда, берутся же, на это силы, воля, возможности, всё это, как мотивация, как нечто извне, входит в нас, точнее в это самое желание, и оно становится для нас же – приговором.

Особенно когда мы совершаем ужасные и непоправимые ошибки в жизни. И никто и ничто нас при всем при этом, не может остановить.

Например, предательство. Супружеская верность, родственные узы, дружба, любовь, деловые отношения или просто данное обещание. Да многое что еще, чему или кому, мы склонны изменить.

И, даже, возможно, неверность, это и есть самое большое наслаждение здесь, и у нас. Как сладостно, быть в состоянии измены! В измененном состоянии. Думаю, многие стремятся к этому состоянию своего личного бытия. Но получается это не у всех.

Есть люди, которые совершив предательство, чувствуют, что, там, глубоко в сердце, голодный волк совести пожирает их ягнят тихого спокойного счастья. А сама измена, им почему-то, никакого удовлетворения не приносит. И перед грозящей опасностью потери последних капель своих человеческих радостей, эти люди начинают раскаиваться в содеянных ими коварствах. И больше так не поступают. Но это какие-то не правильные люди. Есть же – неправильные пчелы, и есть, как эти пчелы – люди. Неправильные. Люди, которые встали на путь чистоты и преданности, и кайфа от предательства им уже не видать, как своих ушей.

Человек-предатель, это не пчела. Это скорее муха. Он, тоже любит сладкое. Но не только его. Такого человека всё время тянет ещё на что-то, что как-то странно и отвратительно попахивает. Например, на измену, кидок, обман. И совершив этот проступок, он живёт с этим, купается в нем, лелеет его в своем сердце и получает от своего коварства – большое наслаждение. Но, как правило, люди с сознанием мухи, они – маленькие. Людишки. И проступки их – маломерны. Живут они в череде незначительных пакостей. И их предательство уже стало их истинной сутью, сокровенной частью их бытия, их любовью и религией, их тихим восторженным счастьем.

Чуть-чуть обмануть, пренебречь, недовесить, не перезвонить, поругаться на продавца или официантку, пообещать и не выполнить, да просто обидеться и не прощать, или о чем-то важном забыть, или забить на что-то, это всё, как кусочки невидимого дерьма, которое мы оставляем после себя. Говнеца-то нашего не видно, оно же ментальное. Но после нашего присутствия, еще долго может попахивать. Мы, в этом мире, оставляем свой след. Да. Часто еще пока наш след в виде испражнений. Но это уже след. Это – проступок, но уже почти поступок. Главное здесь не переборщить и не сделать что-то реально дерьмо-глобального. Но у кого-то и это получается. Кто-то же должен быть мухой-царем! Царь-Муха, звучит гордо!!!

Считаю не совсем деньги или идеология заставляют предавать интересы своей страны. И не всегда секс является главным условием измены в любовных отношениях. И так далее.

Думаю, причина кроется в природе нашего сердца, нашей души. Эта природа, она наша суть и она особенная, она пограничная.

Мы можем, если хотим, быть верными, и тогда нам место, точно не здесь, а в каком-нибудь другом мире, возможно, в некоем идеальном состоянии бытия, в котором мы живем в чистом своем сознании. Живем вечно и счастливо.

Чистое сознание – это наше изначальное положение.

И мы можем, если хотим, изменить свое это состояние чистоты, и войти в настроение измены.

Первый шаг.

Мы сначала должны предать себя. Изменить необходимо сначала себе самому. Необходимо замутнить свое сознание, опьянить себя иллюзией условности и обособленности. Необходимо включить у себя функцию обусловленности. Только тогда с её помощью, нам становится возможным видеть данные миры, которые ярко сверкают миллионами гранями эгоистичного самоудовлетворения. Мы привлекаемся всем этим великолепием, которое направляем только на себя, на своё счастье, на свои наслаждения. Нам, для всех этих наших игр в царстве эгоизма, для полной достоверности этой искусственной для нас жизни, выдаются специальные, тонкие и грубые материальные тела. И мы уже способны находится здесь, жить здесь и навечно пропадаем, в этих не наших мирах. И мы уже не видим, что все эти сферы бытия, потому так и ослепительно сияют, что находятся во тьме. Черный фон, что может быть лучше, чтобы полностью проявить все цвета. Пусть эти цвета, цвета иллюзии. Посмотрите на ночное небо, усеянное миллиардами сверкающих звёзд. Оно – прекрасно!

Мы привлекаемся идеей личного эгоцентричного счастья в состоянии сепаратизма. Мы видим себя – в центре всех миров, и нам начинает казаться, что всё вращается вокруг нас, и что всё создано для нас. И более того. Наши желания превращаются в наши вожделения, в стремления к своему личному индивидуальному наслаждению. И мы всем этим пытаемся манипулировать. Привязываемся ко всему этому. Запутываемся в собственных ложных пониманиях, ощущениях и умозаключениях. И всё! Нам уже отсюда не выбраться. Никогда. И счастье наше спорно. Да, по своей сути мы вечные. Но нас заставляют думать, что мы не те, кем являемся на самом деле. И вот мы уже рождаемся и умираем. Раз за разом. И все, кто нам так дорог, кто является продолжением нашего Я, они тоже, увы, умирают. И еще, мы постоянно – стареем, болеем и теряем. Обязательно теряем всё, что нам так дорого. И наше бытие, это миры потерь, шоков и страданий. А бытие, говорят, определяет сознание. Вот мы поэтому, всё время в шоке, вот мы всё время и страдаем. И делаем так, чтобы и все вокруг страдали. Но они и так страдают. Да еще вовсю стараются, чтобы страдали и мы. Вселенская веселуха, мировое соревнование, кто кому больнее сделает. И реально, мы не пониманием что вообще происходит с нами и вокруг нас. И всё это результат предательства себя. Своей изначальной природы. Вот так и начинается великий и благородный путь от неотвратимого исхода до триумфального возвращения.

И сейчас у меня состояние исхода. Мини исхода. Я пытаюсь поменять свою судьбу. Это как говорят мудрые – хочешь изменить судьбу, смени страну проживания. А здесь я меняю и страну и даже целый континент.

Не так давно, я увидел, что и моя жизнь, тоже предатель. Я предаю свою жизнь. Это я понимаю и меня это устраивает. Но оказывается, и моя жизнь предает меня. Каждое прожитое здесь мгновение я – увядаю. Более того. Я почувствовал, что смерть приближается ко мне. И я уже впал пока еще в тихую, но истерику.