© Николай Иванович Литовка, 2020

ISBN 978-5-4498-1098-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Литовка Николай Иванович

Воспоминания об Атлантиде

Полтава 2016

«Вначале было слово. И слово было у Бога, и слово было Бог» (1 от Иоанна)

(Выдержка из ученой беседы)

– То вы, куме, спрашуйте и не стесняйтесь. Я, конешно, многого не знаю, а то, что знал, порою стал подзабывать. Оно конешно, дело понятное, что я, человек-то не молодой, а скорее как бы совсем наоборот, а в то же время еще и того, не совсем и старый еще, вроде бы. То подсыпайте же в свою миску вареники, пока не остыли полностью. Да вы уж совсем обижаете. Не один вареник, а хотя бы с десяток, а потом в сметану, а далее куда уж им полагается. Так вы спрашуете, что было вначале – курица или яйцо? Это я как раз знаю. Я, кажись, думал над этим и, размышляя логически, отвечаю на ваш вопрос. Вначале было яйцо! Ось послушайте, как было дело. Яйцо это попало в подходящий климат. Как бы по-нынешнему в инкубатор, и начало портиться. И я тут согласен с тем философом, который как-то метко подметил: «Когда яйцо портится, появляется цыпленок». До чего же умны и наблюдательны, случались раньше философы! Нету сейчас таких философов наблюдательных и умных. Так вот, из яйца того появился цыпленок, а уже дальше, при достаточности и разнообразии кормов, этот цыпленок вырос в курицу, потому что никто его не съел глупого. Кажись, ему повезло. Да! Ага, вас куме, еще интересует, откуда взялось это яйцо? Отвечаю – это уже второй вопрос, и этого как раз я не знаю. На первый вопрос я вам, кажись, ответил. А на второй не могу. Как-то на досуге я поразмышляю, и отвечу на ваш второй вопрос, куме. То наливать горилки еще по одной? Или же как? Вам нельзя? Жинка заругает? А мне ничего. Мне можно. Меня моя не заругает. То я выпью, а вы закусывайте да продолжайте вопросы спрашивать, а я пока еще ничего себе, то про все что знаю, отвечу вам. Вы не смотрите, что я немного того, немного выпивши. Вы интересуйтесь что, и ежели есть какие сомнения, то мы все разъясним! Читал ли я Библию? А как же! Читал и Старый Завет и Новый. А читая, опять же размышлял и, со многим согласен. Не со всем, что написано в ней, согласен я, не со всем. Вот, как можно согласиться с таким: « Не заботьтесь о завтрашнем дне. Живите как птичка божья. Она же не сеет и не жнет, а Бог ей все дает». Как же так можно что бы ни сеять и ни жать? Откуда же тогда, к примеру, возьмутся вареники и горилка? Ну, вы куме, теперь мне объясняйте. А я закушу варениками. Та нужно сказать жинке моей, пусть еще вареников подсыплет тех, что горячее будут. Вареники, куме, тем вкуснее, чем горячее и свежее будут. Когда же они постоят долго да остынут к тому же, так это уже не те вареники. Не вкусные. Не люблю я таких… Вот пока я закусывал, а вы говорили, так мне вроде было все понятно и даже приятно вас слушать. Правду все-таки многие люди говорят: « Умного человека слушать, что мед кушать». Мне теперь самому понятней стало, откуда птички питаются, то есть корм себе добывают. И я с вами соглашаюсь, что Библию умные люди писали. Я бы так ни за что. Бывало письмо куда-нибудь и то, пока его сочинишь, пока напишешь. А там, в Библии, ого, сколько всего и в Старом, и в Новом Заветах! И откуда, скажем, в человеке, сколько всего берется? Ага, вы говорите правильно, и я с вами соглашусь, и скажу, что трудно просто так вот из ничего сесть и написать. Это вы куме, правильно подметили, что Новый Завет писался как бы под влиянием Старого. Я бы так сразу и не додумался до этого. Тогда позвольте и мне задать вам вопрос: « А под каким влиянием писался Старый Завет?». Да подсыпайте же еще вареники в миску свою, и если уж горилку не пьете, то хоть закусывайте. То вы, куме, не можете вот так сразу мне ответить? Ну, ничего, я, как ни будь сам поразмышляю, на досуге…

Воспоминания об Атлантиде
Гетман

«…Чтобы вы были совершенны, во всей полноте без всякого недостатка». (Соборное послание святого апостола Иакова)

Чуть в стороне от той дороги, по которой едут с Лубен на Полтаву, верстах в десяти за рекой Псел, примостился хутор в живописной долине. Вдоль по той долине протекал такой себе небольшой чистый ручеек, а по обе стороны ручейка того росли зеленые деревья и кустарник. А среди деревьев и кустарника, и на необозримых степях округи той, находили себе жилище и корм, всевозможные звери и птицы. Селились и жили в местности той также и люди, в своих селах и хуторах.

Хутор, что в той живописной долине находился, и о котором пойдет речь, состоял всего из одной большой добротной хаты на две половины, да около десятка других построек, поменьше, для домашнего скота и птицы и для прочих хозяйственных надобностей. Владел тем хутором сам гетман. А поскольку гетман приезжал на хутор свой лишь для отдыха и охоты, то постоянно жил с женой и двумя своими сыновьями, и хозяйничал на хуторе том, такой себе человек по прозвищу Лихварь, а по имени Петро. Петро тот во всей округе той слыл хозяином зажиточным. Имел он своих пару коров, пару волов, откармливал несколько свиней да выпасал с десяток овец. Также по двору у него бегало великое множество домашней птицы, как то: индюков, гусей, уток и кур. Пахал он земли где-то около пятнадцати десятин и засеивал поле свое рожью, пшеницей, просом, овсом да гречихой – потому-то и были у него на столе всегда и хлеб, и каша, да и колбаса тоже. А уж тот человек, который хоть когда-нибудь, видел поле его, то всегда дивился хорошей урожайности всего того, что было посеяно на нем. Уж точно ни у кого в округе той не было таких урожаев ни на пшеницу, ни на гречиху, ни на просо, ни на остальное.…» А может, знает человек этот что-то такое?», почесывал себе затылок местный селянин, глядя на богатое поле Петра. Для гетмана выкармливал он пятерых добрых коней. Частенько пару коней он впрягал в повозку, для поездки по различным домашним и хозяйственным надобностям. А чтобы управляться с таким не маленьким хозяйством, нанимал на весенне-летнее время, он работников, а в остальное время года управлялся со всем этим хозяйством своей семьей. Да, к слову будь сказано, еще летом пасли его скот, за подобающее вознаграждение, два или три подростка, с ближайшего села.

Просыпался Петро, по укоренившейся своей привычке, рано утром и принимался один ходить по хозяйству. И если кто сторонний понаблюдал бы за ним, пусть даже не очень опытный, и тот бы понял, как продумано и ладно делает Петро всю работу селянскую. Позже подымал он сыновей своих и жену свою. Все вместе они становились в светлице перед иконою, и Петро вслух прочитывал молитву, не забывая креститься именно там, где это и полагалось, а семейство его привычно делало за ним все то, что делал он сам. В их семье грамоту знали Петро да еще оба его сына. Из-за этого частенько к ним на хутор наведывались селяне, что жили в селах и хуторах поблизости, с всякими своими просьбами, касательно, например, письмо прочитать или еще, извещение какое, а то и просто посидеть поговорить с ученым человеком.

По воскресеньям все семейство его садилось на выездную телегу, и телегу эту везли откормленные лошади в ближайшее село до церкви. И Петро, и семейство его считались в округе той людьми набожными, потому что почитали они все праздники церковные и не пропускали ни одной церковной службы. Правда с другой стороны, среди некоторых селян, ходили-таки слухи о том, что мол, знается Петро с самим нечистым. Сплетничали об этом и женщины и мужчины тоже.

– Вы знаете, бабоньки, как посмотрел недавно Петро в мою сторону, то в глазах его как будто огонь светился. Я со страху-то и не помнила, что и делала потом весь день, после взгляда его такого, – говорила одна.

– А на меня он тоже смотрел, так верите, уснуть не могла до утра. Порчу навел какую-то, наверное, – рассказывала вторая.

Заметить лишь можно по этому поводу, что достоверно никому не было известно, знался или нет с нечистым Петро, но то, что мужчина он был видный так это факт. Сам-то он был под два метра ростом, да и плечи имел достаточной ширины. Здоровьем обладал он хорошим, а к здоровью своему и силой большой, как раз под рост и сложение свое. Но чтобы дрался с кем или же, замечен был, в чем, ни будь нехорошем так это ни-ни…. Беря во внимание последнее, все-таки большинство селян, округи той, сходилось на том, что набожным человеком был Петро, хотя ходили, же и обратные слухи, распространял, же кто-то их. Да, и еще было замечено, что отличался он внешне от остальных селян местности той, и это тоже был факт. Лицо имел он как бы с легким медным оттенком и волосы темные. Казалось, что под такой цвет лица и волос гармонировали бы глаза карие, но нет, глаза имел он синие и яркие. Разговаривая же, он иногда как-то коверкал некоторые слова, как будто трудно ему было выговаривать их правильно. Забавно, в общем-то, выговаривал он отдельные слова. С акцентом как будто, что ли. А то бывало, говорит, говорит, а потом вдруг внезапно задумается, умолкнув, и подыскивает каким же дальше по смыслу должно быть слово в речи его. А иногда, наверное, забывшись, начинал он петь совсем на чужом, каком-то языке. Но песни его, такие, звучали не долго. Петро, как бы опомнившись, также внезапно прерывал свое пение, как и начинал его.

А еще умел Петро погоду предсказать, и местные селяне хорошо знали про это. К, примеру, будь сказано, спрашивали они его:

– А, как оно, пан Петро, весна сего года, ранней или поздней будет?

И если он отвечал, что после праздника Теплого Алексея потеплеет, то таки и правда, становилось теплее после праздника этого. Или:

– Ох, и лето жаркое сего года! И когда уже оно Бог дождя пошлет?

– А на третий день по обеду ожидайте хорошего дождя! – говаривал, бывало, Петро. И таки точно. На третий день в обед, с неба лил дождь.

А еще, умел лечить он людей настоями из трав всяких. И если случалось, что хоть кто из жителей местности той заболевал, то тот первым делом шел за помощью к нему, к Петру. Потому как, во-первых, плату ни из кого за свое лечение он не брал, а во-вторых, больные, после лечения у Петра, почти всегда все выздоравливали. Приезжали лечиться у него не только простые селяне, но и люди при чинах. Говорят, лечил он и полковника миргородского, и писаря из Полтавы и, конечно же, все семейство гетмана.

А еще, по рассказам некоторых селян, имел Петро Лихварь одну странную особенность…. Но кто, скажите, поручиться за тех селян, что такое рассказывали и что именно то, и была правда? Я бы так очень сомневался. Хотя, как говорится, не бывает дыма без огня и опять же все от Бога и все в руках Божьих. Так вот, некоторые селяне рассказывали, при этом клялись и крестились, что будто бы видели, как Петро летал. Но не в ступе летал, нет, и не на метле, как это в сказках бывает, а летал он в чем-то круглом, что светилось белым светом и жужжало…. Вот, как об этом рассказывал один селянин, сидя в той корчме, что по дороге на Полтаву.

– Возвращался, значит, я от кумы моей Явдохи, домой. Это та, что живет в селе Коржи верстах в десяти отсюда. Если кто из вас знаком с ней, то тот не даст соврать мне, если я скажу, что кума моя Явдоха гостеприимная, хозяйственная, да еще и сама по себе ничего, красивая еще женщина! Так вот, и случилось мне тогда погостить у нее три дня. Время летнее, кажись, и дома работы много, и кажись, уже я и с Явдохой попрощался и горилки на дорогу выпил да потом возьму, лягу под вишнями в саду, отдохнуть, и не замечу, как и усну. А когда проснусь, Явдоха снова за стол кличет. Ну, на третий день уже не стал я ложиться под вишнями, а торбу с гостинцами за плечо, палку в руки и, выпивши стакан Явдохиной горилки на дорогу, уже после этого прямиком домой пошел. Прошел я половину своего пути, а может и больше того. Устал, да и перекусить захотелось. Присмотрел я дерево, то, что поветвистее остальных росло, сел в тени его, достал из торбы коржа да сало и закусываю себе не спеша. Съел я и коржа и сало (Ох и вкусной же еда эта мне тогда показалась). Прислонился я потом спиной к дереву, ноги вытянул, пусть отдыхают, да и задремал, или забылся сидя. И слышу я, как бы сквозь сон, или забытье мое, что жужжит что-то недалеко от меня, то ли это шмель, то ли муха большая не пойму. Я глаза открыл, посмотрел туда-сюда и увидел, но не шмеля, а что-то круглое, как миска очень большая в воздухе летит, и свет от нее белый исходит снизу. Миска зависла невысоко над землей, смотрю – выходит из нее Петро тот, что у гетмана на хуторе живет. Вышел он, осмотрелся по сторонам, и меня увидел. Я хотел, было подняться да рот открыть, что бы поздороваться с ним. Попробовал привстать, но не могу. Чувствую, как будто связал кто меня. Рот открыть тоже не могу. Вот такое со мной приключилось! А Петро походил вокруг, да травы нарвал какой-то, а потом сел с травой той в миску свою, посмотрел на меня и палец к губам своим приложил: «молчи, мол, человек». Миска его зажужжала сильнее, поднялась в воздух, засветилась снизу ярко, да и скрылась за деревьями. А я потом еще продолжал сидеть, не мог подняться вот так сразу, словно околдовал меня кто. Потом ничего, отпустило. Поднялся я, торбу за плечо, палку в руки и уже без отдыху до дому своего дошел. Встречал позже как-то я Петра Лихваря и здоровался с ним, а вот спросить, как это так, что он летал по воздуху, я не посмел. И хотел, кажись, но не получалось никак спросить его об этом.

Тот, кому приходилось слушать рассказ такой, или ему подобный, сразу же и сам спешил рассказать что-нибудь похожее, но свое. Большей частью это сводилось к пересказу ранее услышанной им, от кого ни будь, необычной истории. И начинался такой рассказ чаще всего со слов: «А вот, святая, правда, дед мой, царство ему небесное, рассказывал, как видел он…».

А все-таки, дорогой читатель, неспроста же гетман выбрал именно Петра Лихваря для ведения хозяйства на своем хуторе. Нет неспроста. Надо полагать, что не только лишь таланты селянина-хозяйственника, но и другие, нам не ведомые его таланты, сыграли в этом деле свою роль. И надо полагать, что хозяйничать на хуторе у гетмана было достаточно желающих, но выбран-то был он, Петро.

Гетман приезжал на хутор свой не часто, а так – два или три раза на год. Приезжал он по обыкновению с сыновьями, или с друзьями своими. Петро, в таких случаях, седлал гостям самых красивых коней, и они днями охотились на бескрайних степях и долинах. И как- то всегда получалось, что без охотничьей добычи домой они не возвращались. То ли добычей такой был вепрь, то ли лось, то ли дрофа, то ли иная какая дичь. Заблудиться же в местности той никак было нельзя, ибо местность та примечательна была тем, что имелись там пять высоких земляных курганов. А, взобравшись на любой такой курган, без труда можно было определить, в какой стороне находился хутор гетмана. Или же, кто увидит курганы те, то тот уже знал, что и хутор гетмана близко. Кто и когда насыпал курганы те, никто не ведал в местности той. Не знал этого и сам гетман. Остановит, бывало, он на вершине кургана, коня своего, да и смотрит куда-то вдаль, задумавшись. А какие просторы открывались с его вершины в ясную погоду! Вон туда направо река вьется, поблескивая на солнце среди деревьев, налево вдали лес зеленеет, а если прямо смотреть – то степь и степь туда вдаль, где и с небом она сливается. Красивый край, необыкновенный! Еще бывало, задумается гетман, задавая себе вопрос, как появились курганы эти? Зачем, кто и для каких целей проделал такой огромный труд? Сколько народу трудилось, насыпая их? «Кому-то видать, нужны были курганы эти. Неспроста же их насыпали. Служили они службу какую-то непонятную ныне никому», – приходила гетману мысль такая. «И какой первоначальная высота была курганов этих? Уж Бог его знает, сколько уже им лет, а они еще вон какие высокие. Словно пирамиды египетские, только земляные, ибо нет камня поблизости». Гетман много слышал про пирамиды в Египте.

В один погожий осенний день приехал гетман на хутор свой с двумя своими взрослыми сыновьями и в сопровождении десяти молодых казаков. Спешившись, казаки стали заботиться конями. Сняли с них сбрую, дали им воды попить. Сыновья Петра принесли для коней овес. Сам гетман и Петро, после взаимных приветствий, закрылись на гетманской половине хаты и долго о чем-то разговаривали. Жинка Петра уже и обед приготовила, и покормила казаков, сыновей гетмана, и своих двоих сыновей, а гетман с Петром все еще не выходили из гетманской половины хаты и о чем они вели разговор, никто не знал.