Заголовки эти – «Похищение века», «Преступление века» – когда-то не сходили со страниц газет. Вся страна в ту пору готовилась отметить печальное событие, посвящённое гибели Солнца русской поэзии. А накануне этого события – года за два, за полтора – начались переговоры с Францией, которые, в конце концов, увенчались успехом. В Стольнограде открылась уникальная выставка – никогда ещё такого не было. На всеобщее обозрение были представлены два печально знаменитых дуэльных пистолета. Уникальные стволы. Ужасные. Ведь именно один из них – будь он проклят! – погасил Солнце русской поэзии. Это оружие, впервые привезённое из Франции, планировалось поначалу показать в Стольнограде, а затем уже перевезти в Северную Столицу, в мемориальную квартиру на Мойке, 12.
История с этими пистолетами сразу стала обрастать легендами и слухами. Кто-то говорил, что в Стольнограде в одном из залов выставки, где это оружие хотели спервоначала выставить на обозрение, потолок неожиданно рухнул. А кто-то говорил, что рухнули полы, и открылась такая дыра – преисподнюю видно, гиену огненную. Говорили, что это, мол, не случайно – это действует чёрная аура от пистолетов, стрелявших на Чёрной речке. А кто-то склонен был предполагать, что всё гораздо проще – бесценное оружие хотели выкрасть. Правда, это предположение было, пожалуй, самым неуместным: выставка охранялась так, что даже муха в комнату не могла залететь – сразу же срабатывала сигнализация. Выставка, тщательно охраняемая в Стольнограде, через неделю должна была переехать в Северную Столицу. И вот здесь-то случилось «похищение века, ограбление века» – пистолеты бесследно пропали.
Сыщики первое время бегали с собаками, искали очевидцев; за воротник хватали каких-то подозрительных субчиков, чтобы вскоре извиниться и отпустить. Происшествие это обсуждалось на каждом углу Стольнограда. И больше всего говорили о каком-то странном черномазом стороже – это, дескать, он, подлец, причастен к похищению века. Время шло, и разговоры потихоньку затухали – другие сенсации там и тут загорались по стране и по миру. О дуэльном гарнитуре не то, чтобы забыли, но – французы дали время на поиски пропажи. И вот тогда Азбуковед Азбуковедыч вместе со своим учеником сотворили дивную подделку – великолепную копию дуэльных пистолетов. А уникальный оригинал Старик-Черновик постоянно где-то прятал и перепрятывал, чтобы никто не умыкнул, не дай бог. И вот это оружие он с собою привёз в город Лукоморск. Он поначалу хотел пристрелить своего ученика, несбывшегося гения, который возомнил себя Златоустом и начал такое писать – хоть святых выноси. Но Старик-Черновик был до того старомоден, что не мог просто так взять да выстрелить. Он дуэль хотел устроить, настоящую дуэль, всё честь по чести.
«Не получилось! Ну, ладно! – Чернолик что-то вспомнил, глаза засверкали. – Не получилось это – получится другое…»
Достав оружие из тайника, он вернулся в каморку. Проверил пистолеты, порох, шомпол и всё остальное – всё было в рабочем состоянии.
Старик сел за стол и решительно вывел на чистом листе: «Приговор». Потом о чём-то глубоко задумался. Порвал листок, закинул в печь, где ещё тлели угли.
– Сволочи, – пробормотал, – за Музочку вы мне ответите.
Ишь, придумали – Музу в бордель…
Вчера Старик-Черновик определил Музарину в безопасное место – самолётом отправил туда, где были давние надёжные друзья, там будет Музарина жить как у Христа за пазухой. А у старика ещё дела, надо ему кое с кем повстречаться, поговорить по душам…
Взволнованно шагая по каморке, старик голову руками обхватил. Два человека ему не давали покоя: хозяйка гостиницы, бандерша Катрина и директор здешнего издательства по фамилии…
– А хрен его знает, какая фамилия. – Чернолик отмахнулся. – Про эту фамилию каменотёсы думают пускай, им предстоит фамилию эту вырубать на плите надгробия! Вы мне за внучку ответите!
Чернолик дождался темноты, затем принарядился как почтенный гражданин – белый костюм с иголочки, седой парик – и потихоньку, полегоньку покинул город Лукоморск. И никто не обратил внимания на то, что два громких преступления в городе произошли как раз накануне отъезда этого тихого почтенного гражданина.
Первое преступление – поджёг бывшего дома творчества, который теперь в народе назвали домом терпимости. (Поначалу думали – это шальная молния, но экспертиза показала: нет, поджог). А второе преступление было ужасным и одновременно «рядовым» с точки зрения криминалистики – ряд подобных преступлений уже был зарегистрирован в разных уголках страны.
Странные какие-то были преступления, господа и товарищи. Представьте себе такую картину. Современный издательский дом – с колоннами, с архитектурной лепниной, больше, правда, похожей на залипуху, потому что строить наша современная артель ни черта не может, но это, извините, к делу не имеет отношения. Так вот. Представьте себе издательский дом где-нибудь в провинциальном городе или даже посредине Белокаменной, или где-то в северной столице на берегу Невы. Этот дом, естественно, хорошо охраняется, ворона мимо не пролетит – укокошат из табельного оружия. А про человека постороннего и говорить не приходится – не пройдёт он, не проползёт и не просочится мимо охраны. И тем не менее…
– Как он мог проникнуть? – мрачно спросил человек из какого-то сыскного агентства города Лукоморска, рано утром примчавшийся на место криминала. – Как он мог проникнуть, если вы, по вашему уверению, ни на минуту за ночь глаз не сомкнули?
– Сам удивляюсь! – виновато лепетал охранник, бледный и вспотевший. – Как-то проник? Скотина.
– А камеры наблюдения? – расспрашивал сыщик. – Надеюсь, работают?
– А как же! – клятвенно заверил охранник, едва не крестясь. – Камеры это…в порядке.
– И что на мониторах?
– Да в том-то и дело… – Охранник развёл здоровенными своими «вёслами», на которых засверкали перстни с печатками. – Мы это… ленту прокрутили, а там… всё чисто…
Мрачнея, сыскарь направился в кабинет директора издательства. Кабинет богатый, навороченный от пола до потолка – роскошная мебель из красного дуба, кожа, позолота под Людовика XIV. На стенах – картины маслом. А на столе, можно сказать, картина киноварью.
На блестящей полировке дорогущего стола, на белоснежных бумагах упокоилась умная головушка директора издательства. Это был какой-то тихий ужас. Сыщик был молодой и всё ещё никак не мог привыкнуть «по-рабочему» относиться к смерти. Он смотрел на голову директора издательского дома и не мог уразуметь: как это так? Ещё совсем недавно сколько прожектов было в этой голове! Столько дерзких планов и мечтаний! И что же теперь? Белоснежные бумаги в головах директора словно бы залиты свежей киноварью, мерцающей в лучах восходящего солнца. А рядом с этой умной головою лежит и золотом блестит такая самописка, стоимость которой – как позднее выяснится – больше «Мерседеса».
Сыщик наклонился над каракулями, которые были, скорее всего, нацарапаны за минуту до выстрела.
– Приговор… – негромко прочитал суровый сыщик и стал выхватывать слова из короткого странного текста предсмертной записки: – Прошу никого не винить… Не искать… Я разучился писать по-русски и потому решил уехать в мир иной, буду там учиться, от пошлости лечиться… – Человек из сыскного агентства крякнул рассерженным селезнем и посмотрел на заплаканную секретаршу. – Это почерк директора? Слышите?
Секретарша – миниатюрная живая кукла вся в драгоценностях, в слезах, в помаде, с крепким запахом валерьянки, – заикающимся голосом подтвердила:
– Это почерк шефа… И подпись шефа…
– Понятно, – пробормотал угрюмый сыщик и совсем уже тихо прибавил: – А я так думаю, что это – почерк Цензора!
За спиною сыщика стоял кто-то очень ушастый – расслышал последнюю фразу.
– Извините, – напомнил ушастый, – но у нас теперь цензуры нету.
– А Цензор – есть! – тяжело и раздражённо ответил сыщик, поворачиваясь к помощникам. – Ну, что? Гильзу нашли? Нет? Я так и знал. А собака след взяла? Тоже нет? И это не удивительно. Почерк Цензора, чтобы ему ни дна, ни покрышки!
– А что это за Цензор? – заинтересовались работники издательского дома.
– Псих какой-то, маньяк, – раздражённо ответил сыскарь и отмахнулся: – Посторонних попрошу покинуть помещение!
Работники издательства, в одночасье оказавшиеся посторонними в своём издательстве, стояли в коридоре по углам, нервно курили и переговаривались о том, какие странные и страшные дела стали твориться в городах и весях нашей страны. Ведь этот случай – далеко не первый, о чём-то подобном уже писали и передавали из уст в уста. Но до поры до времени это казалось пустой болтовнею, досужими сплетнями. А теперь вот, когда самих коснулось, – теперь пришлось поверить во все эти россказни, которые сводились к тому, что на просторах нашей великой страны объявился какой-то сумасшедший Цензор, так его прозвали сыщики. Этот Цензор год за годом целенаправленно взялся обезглавливать самые престижные издательские дома, книготорговые фирмы и всё такое прочее, хоть как-то имеющее отношение к печатной продукции. Причём была одна такая закономерность: помешанный Цензор казнил только тех, кто распоясался до неприличия и многотысячными, многомиллионными тиражами распространял всякие пошлости, издаваемые чуть ли не в золотом обрезе. Дело это стало «резонансным», как нынче любят выражаться, и на поимку этого Цензора брошены были все лучшие силы сыскных департаментов. Да только, видно, мало каши ели эти «лучшие силы» – Цензор преспокойненько продолжал работать в разных уголках страны, и никто не мог сказать, где он завтра объявится.
Кошмарную новость о Цензоре пассажирам скорого поезда сообщил какой-то странный старичок, весь такой пушистый, облачённый в белое. И пассажиры, курившие в тамбуре, и пассажиры, сидевшие по своим купе, оживлённо стали обсуждать эту новость. Стали возмущаться нравами новой эпохи. И среди возмущавшихся больше всех выделялся «божий одуванчик», одетый во всё белое, да к тому же Белинский (фамилия была в билете). Старичок этот, Азбуковед Азбуковедыч, скрипел зубами, среди которых был один золотой, чрезмерно длинный, похожий на перо от самописки – наверно, стоматолог плохой попался.
О проекте
О подписке