Вечное: любовь и страсть; страсть и любовь. Где же граница между двумя сторонами сильных человеческих чувств?

Раньше и сегодня этот мучительный вопрос терзает души людей.

Где черт не сладит, туда бабу пошлет.

Русская пословица

I
Исчезнувший миллион

В полуверсте от города Монако, на высокой скале, возвышающейся над морем, среди почти тропической растительности, в роскошном саду стоит величественное здание казино Монте-Карло – этот храм человеческой алчности к легкой наживе.

От станции железной дороги в казино ведет, высеченная в гранитной скале, широкая лестница.

Перед казино большой двор, посреди которого мраморный бассейн с фонтаном, а по сторонам двора находятся великолепные здания Cafe и "Hotel de Paris", принадлежащих администрации казино.

За казино живописно раскинулись виллы и гостиницы, окаймленные апельсиновыми садами.

По берегу бухты расположен красиво распланированный город, над которым господствует старинный каменный замок, стоящий на высокой скале.

Вид замка чрезвычайно величественный.

Вся местность вообще восхитительна и невольно располагает к неге и наслаждению.

Недаром жажда золота, на которое в наш продажный век можно купить и то, и другое, доходит здесь до неутолимости.

Животворным источником, к которому припадают здесь люди своими воспаленными, пересохшими губами, служит казино.

Расскажем для непосвященных внутреннее расположение и порядок этого храма фортуны современных идолопоклонников.

Всякий входящий в первый раз в казино должен предъявить свою карточку и получить входной билет: суточный, недельный или месячный – смотря по желанию.

Билет выдается бесплатно.

По широкой мраморной элегантной лестнице посетитель входит в огромную с колоннами переднюю, называемую "La salle des pas perdus", по аналогии с залой, носящей такое же название в парижском "Palas de Justice", куда приводили осужденных на смертную казнь преступников, следы шагов которых в этой зале действительно терялись навсегда.

Злая, но верная ирония.

Направо от передней – читальня, дамская уборная, концертный зал и театр, где по вечерам бывают концерты и представления, а налево – игорные залы.

Всех игорных зал – три.

Это огромные, роскошно отделанные комнаты, которые с двенадцати часов дня и до одиннадцати часов вечера кишат самой пестрой и разнохарактерной публикой, съехавшейся со всех концов света.

Вся эта публика толпится вокруг игорных столов и проигрывает миллионы.

В первом зале помещаются два стола, также с рулетками, во втором – три стола с рулетками и в третьем – два уже с "trente et quarante".

При входе в игорные залы больше всего поражает царящая в них тишина, нарушаемая лишь звоном золота, которое собирают после каждого удара крупье специально приспособленными для этого грабельками.

Слышатся, кроме того, возгласы тех же крупье:

– Faite votre jeu, messieurs!..

– Le jeu est fait. Rien ne va plus.

Кругом каждого стола сидят играющие мужчины и женщины, а кругом их стоят в несколько рядов также играющие, не находящие себе места и принужденные играть стоя и бросать свои деньги на зеленое поле через головы сидящих.

От этой толкотни часто бывают недоразумения из-за ставок и споры между играющими, кончающиеся вмешательством администрации игорного дома, которая всегда старается умиротворить спорящих и часто даже уплачивает обеим сторонам, чтобы прекратить спор.

На каждом столе рулетки, или "trente et quarante" заложен банк в триста тысяч франков, а в случае если его сорвут, то немедленно закладывается опять такой же.

Ставки в рулетку от пяти франков до десяти золотых на номер и максимум на простые шансы пять тысяч франков.

В "trente et quarante" минимум ставка двадцать франков, а максимум двенадцать тысяч франков.

В рулетке тридцать шесть номеров и один нуль, так что всех шансов тридцать семь, но выигравшему на номер платится только в тридцать шесть раз больше его ставки, один же шанс, то есть нулевой, всегда остается в пользу игорного дома.

Вот на этом-то одном шансе и основаны все расчеты и барыши Монте-Карловского игорного дома, дающие ему несколько миллионов дохода в год и позволяющие содержать на его счет князя и его княжество.

Сезон 1893 года, ко времени нашего рассказа уже подходивший к концу, был очень оживлен.

Гостиница "Hotel de Paris" и другие отели Монте-Карло и Монако были переполнены приезжающими.

Большой наплыв играющих был из Ниццы, отстоящей в двенадцати минутах езды от казино Монте-Карло; железнодорожные поезда между этими пунктами ходят ежечасно, что дает возможность жителям Ниццы испытывать счастье.

Героем дня, "homme du joir", выражаясь языком публики Монте-Карло, был "русский князь" Петр Чичивадзе.

Высокий, статный брюнет, с красивым лицом восточного типа, с большими блестящими, как бы подернутыми маслом глазами, он казался человеком, которого природа-мать оделила всеми данными для беспечальной жизни, а потому облако грусти, всегда покрывавшее его лицо, вносило дисгармонию в общий вид блестящего юноши и невольно привлекало к нему внимание как мужчин, так и женщин, посещающих казино.

Многие мужчины сделали с ним знакомство и даже стали его друзьями, не разгадав, впрочем, тайну его загадочной грусти; они узнали лишь, что он человек, не стесняющийся в средствах, прекрасный собутыльник, чем не только не разъяснялся, но лишь затемнялся вопрос.

Что же касается до дам, кумиром, если не чувства, – чувство дамы оставляют за порогом казино, – то чувственности которых сделался "русский князь", то ни одна из них не могла похвалиться оказанным ей им малейшим вниманием.

Многие из посетительниц казино, – не отличающихся вообще строгостью нравов, – заговаривали с ним первые, но он взглядывал на них как-то испуганно и молча отходил, разжигая лишь любопытство.

Это был бы блестящий маневр ловеласа, но князь Чичивадзе был, видимо, искренен в своем почти паническом страхе перед представительницами прекрасного пола.

О нем стали слагаться целые легенды на романтической подкладке – его произвели чуть не в русские Раули-Синяя борода, мучившегося угрызением совести по поводу убийств своих многочисленных жен.

Его восточное происхождение делало эту сказку несколько более вероятной. Как бы то ни было, но "русский князь" был героем сезона.

Вскоре, впрочем, эпитет "русский" заменился эпитетом "счастливый", что еще более увеличило обаяние вечно печального князя.

Он стал выигрывать огромные суммы.

Рассказывали, что князь, по обыкновению, как бы по привычке, а не для игры, приходил в казино, ставил два золотых и, не смотря на результат, прекращал игру. Так было и в день начала его колоссального выигрыша.

Князь поставил на один из столов "trente et quarante" два золотых на черное и стал говорить с одним из подошедших к нему знакомых, не обращая, как всегда, никакого внимания на происходящее за столом.

Он был так увлечен разговором, что, кажется, даже совершенно забыл о ней.

Через несколько минут крупье обратился к нему с просьбой взять лишние деньги, сверх "максимума".

Князь взглянул на стол и увидел на месте, где он положил два золотых, целую груду золота и банковских билетов.

Во время его разговора черное вышло девять раз сряду, и два золотых превратились в двадцать тысяч четыреста восемьдесят франков.

Он взял часть выигрыша, поставив двенадцать тысяч франков опять на черное.

Черное снова вышло.

Он продолжал снимать после удара выигранные деньги, оставляя максимум, и черное все продолжало выходить и вышло еще одиннадцать раз подряд, так как князь выиграл более полутораста тысяч франков.

Такие серии, выходящие на один шанс – не редкость, но редко игроки пользуются ими, снимая свои ставки или переходя на другие шансы.

Красное в этот раз вышло только на двадцать первом ударе, и следующий был опять черный цвет, повторившийся опять четыре раза и давший князю еще четыре максимума, то есть сорок восемь тысяч.

Ему продолжало везти, в этот день он выигрывал почти каждый удар, так что в конце вечера был в выигрыше более трехсот тысяч франков.

С этого дня князь выигрывал почти ежедневно десять, пятнадцать, двадцать, даже пятьдесят тысяч франков. По приблизительному расчету князь Чичивадзе считался в выигрыше ко дню нашего повествования более миллиона франков.

Такой громадный выигрыш, видимо, не произвел на князя совершенно никакого впечатления – он был так же мрачен, угрюм, как и прежде.

Несмотря на это, всю Ниццу, Монако и Монте-Карло поразила весть, что князь Чичивадзе застрелился.

Самоубийства нередки в этом храме Ваала, требующего человеческих жертв, но кончают обыкновенно с собой проигравшие до последнего пятифранковика, да и то подчас, выпрошенного у приятеля, но чтобы застрелился человек, выигравший миллион – это было необычно в летописях Монте-Карло и непонятно его посетителям, для которых жизнь – золото.

Князь Чичивадзе застрелился в зале казино, у того стола "trente et quarante", за которым в такое короткое время ему везло такое колоссальное счастье. Револьвером, направленным в висок, он размозжил себе голову.

В кармане его платья нашли записку, в которой он просил никого не винить в его смерти, а выигранную в день смерти сумму выдать первому проигравшемуся после его смерти игроку, без различия пола.

Далее он упомянул об оставшихся в его письменном столе в "Hotel des Anglais" в Ницце десяти тысячах франков, которые он определил себе на похороны и для раздачи бедным города Ниццы.

О выигранном миллионе не было сказано ничего. Миллион исчез без следа. В день смерти покойный выиграл тридцать шесть тысяч франков.

II
В Ницце

– Вера, ты слышала?

– Что?

– Князь Чичивадзе сегодня застрелился в Монте-Карло, об этом говорит вся Ницца.

– Еще жертва…

– Чья?

– Ее… Чья же.

– А быть может, теперь ты ошибаешься?.. Если это жертва, то жертва Любы…

– Гоголицыной?

– Да.

– Не может быть… Не любовь же говорила в нем?

– Как знать.

Этот отрывистый разговор происходил в день самоубийства князя в одном из комфортабельных номеров "Hotel des Anglais" между вошедшим в номер мужчиной, среднего роста, лет тридцати пяти, с добродушным чисто русским лицом, невольно вызывавшим симпатию, с грустным выражением добрых серых глаз, в которых светился недюжинный ум, и молодой женщиной, светлой шатенкой, лет двадцати пяти, сидевшей в глубоком кресле с французской книжкой в руках.

Это были только что прибывшие из Парижа и остановившиеся в Ницце по дороге в Россию доктор медицины Осип Федорович Пашков и его жена Вера Степановна.

– Он проигрался? – спросила последняя, сделав небольшую паузу после загадочных слов мужа: "Как знать".

– Напротив, он за последнее время выигрывал ежедневно громадные суммы.

Разговаривая таким образом, оба супруга вышли на балкон, выходивший на красивую и широкую улицу "Promenade des Anglais".

День уже склонялся к вечеру, к одному из тех чудных вечеров, какие бывают только на юге. Теплый, полный влаги ветерок дул с моря.

Лучи заходящего солнца золотили темно-синюю гладь моря, сливавшуюся на горизонте с светло-алым небом, как бы переходящим в него по оттенку цвета.

Дневной шум уже стихал, и по почти пустынной улице изредка только проезжал экипаж или проходил прохожий.

Вдруг в конце улицы показалась толпа народа, сопровождавшая карету, медленно ехавшую и конвоируемую полицейскими сержантами.

– Это, вероятно, везут его! – первый догадался Осип Федорович.

– Кого? – испуганно спросила Вера Степановна.

– Князя… Он жил в этой же гостинице…

– Боже мой, как это тяжело, – прошептала она и ушла с балкона.

Пашков не ошибся.

Карета медленно прибыла к гостинице и остановилась у подъезда. Из нее вынесли труп князя с обвязанной бинтом головой, или тем, что осталось от нее после рокового выстрела, и понесли в занимаемое им отделение в бельэтаже.

Туда же прошли и полицейские, а вскоре прибыли и судебные власти.

Весь отель заволновался при известии, что привезли труп "счастливого князя", и толпа народа наполнила коридор, куда выходили двери занимаемого покойным отделения.

В толпе шли оживленные толки. Недоумевали о причинах такой развязки, строили предположения, одно другого невероятнее, одно другого фантастичнее.

С печальной улыбкой слушал эти толки и доктор Пашков, также спустившийся вниз и даже, ввиду его тоже русского происхождения, допущенный в апартаменты князя Чичивадзе.

Он, Осип Федорович, один, быть может, знал настоящую причину самоубийства "счастливого князя", но он молчал и вскоре вернулся в свой номер.

– Ну что, как? – спросила его тревожно Вера Степановна.

– Ничего, раскроил себе череп так, что узнать в нем красавца нельзя, – сказал Пашков.

В его голосе прозвучала, видимо, независимо от его воли, злобная нота.

Это не укрылось от его жены.

Она укоризненно покачала головой.

– Ося, стыдно… Ведь он мертвый.

Осип Федорович на минуту сконфуженно замялся, но потом произнес сквозь зубы:

– Но ведь и та… тоже умерла…

– Ты все ее любишь… – чуть слышно прошептала Вера Степановна.

В этом шепоте слышалась невыразимая душевная боль. Сказав это, она тихо отошла и медленно опустилась в кресло. Пашков бросился к ней.

– Что за мысли, моя дорогая, ты знаешь, что я с корнем вырвал это мое мимолетное прошлое и вернулся к тебе тем же верным и любящим, как в первые годы нашего супружества… Этот человек… его смерть… всколыхнула лишь то, что умерло ранее не только чем он, но и чем она…

Он обнял жену и посмотрел в глаза своими добрыми, честными глазами.

Она не устояла и потянулась к нему губами. Он запечатлел на них горячий поцелуй.

– Завтра же едем в Россию, – сказал он.

– Вот и отлично… А то признаться, я соскучилась…

– По ком? По родине?

– Вообще, да и по… Тамаре…

– Ты ангел… Но она в надежных руках… – окинул он жену восторженным и вместе благодарным взглядом.

– Все-таки…

В это время в дверь номера раздался стук.

– Entres, – произнес Осип Федорович, отходя от жены. Дверь отворилась и на пороге появился лакей.

– Вам посыльный еще утром доставил это письмо.

– Почему же вы доставили мне его только вечером?

– Виноват сменившийся утром швейцар… Он позабыл… Хозяин уже сделал ему выговор.

Пашков взял с подноса письмо, взглянул на адрес и побледнел.

– Хорошо, ступайте, – кивнул он лакею. Тот вышел.

– Что с тобой, Ося? – спросила Вера Степановна.

– Ничего, голубчик, мне только странно… Кто мог бы это писать? Адрес написан и по-русски, и по-французски.

– Мало ли здесь русских… Может быть, кто-нибудь из знакомых…

– Конечно, конечно! – проговорил Осип Федорович, вертя в руках запечатанный конверт, как бы не решаясь вскрыть его.

– Распечатай же! – нетерпеливо сказала Вера Степановна. Пашков раскрыл конверт, развернул письмо и стал читать.

Свет уже зажженной во время его отсутствия из номера лампы под палевым шелковым абажуром падал ему прямо в лицо, выдавая малейшее движение черт.

Вера Степановна не спускала глаз с мужа.

Письмо было, видимо, настолько интересно, что Осип Федорович читал его с особенным