Русская идея

В то время, как на российской земле происходило “строительство” коммунистического общества, когда между нациями советского государства стирались различия, и формировался новый тип - советского человека. В одном европейском городе Николай Бердяев пишет трактат "Русская идея", которым пытается осмыслить этапы появления и развития русской мысли в исторической ретроспективе и через призму религиозных исканий.

"Русская идея" - это почти учебник философской мысли России, которая появилась не так уж и давно, но во всей красе. Масоны, декабристы, идеалисты 30-ых, 40-ых годов, западники, славянофилы и многие другие. Все это породил XIX век - век расцвета не только русской литературы, но и параллельно с ней и русской мысли. Бердяев показывает градацию взглядов популярных и не очень популярных мыслителей России. При этом взгляды этих люди по-своему оригинальны и отличны друг от друга.

Он говорит о противоречивости русского человека, противоречивость его черт характера: страсть к деспотизму и анархизму, к смирению и к бунту, к жалости и к насилию. Он подмечает, что в России с одинаковым уважением почитались как святые, так и лихие разбойники. И эта противоречивость выражается и в метании русской мысли от одной крайности к другой. Он описывает и атеизм Белинского, и глубокую религиозность Хомякова, при этом обе эти философские черты называет очень русскими. Здесь и выражается эта противоречивость русской идеи.

Очень любопытна мысль о том, что анархизм является чисто русской идеей и куда более уместен в России, чем в европейских странах. Анархизм он обнаруживает чертой очень большого количества мыслителей любого крыла и правого, и левого, и глубоко религиозного, и атеистического. Достоевского он, например, называет религиозным анархистом. Он называет анархизм выходом из вечного искания русским народом Царства Божьего на земле

Анархизм противоположен не порядку, ладу, гармонии, а власти, насилию, царству кесаря. Анархия есть хаос и дисгармония, т.е. уродство. Анархизм есть идеал свободной, изнутри определяемой гармонии и лада, т.е. победа Царства Божьего над царством кесаря

Исконно русской чертой он также называет неприязнь по отношению к государству. И в этом находит очень забавнейший момент. В самой крупной стране мира, народ не любит своё государство.

При всем при этом Бердяев остается объективным. Будучи глубоко верующим и православным человеком он, не стесняясь, говорит о порочности церкви и разложении её изнутри, в то время как многие русские революционеры жили практически "святой" жизнью. Об отлучении Льва Толстого от церкви он говорит как о страшной глупости, а над органом это сделавшим (Св. Синоде) чуть ли не насмехается. Все это очень занимательно.

Большой вопрос, можно ли было признать Синод органом церкви Христовой и не был ли он скорее органом царства кесаря. Отказаться от Толстого значило отказаться от русского гения, в конце концов отказаться от русского призвания в мире.

Это произведение открыло мне множество имен, о которых я даже и не слышал раньше, но чьи взгляды имели очень оригинальную окраску. А его размышления над взглядами Достоевского и Толстого будут интересны любому почитателю их творчества. (Хоть он и безапелляционно называет Федора Михайловича антисемитом.) Ко всему прочему эта книга написана очень приятным и ясным языком, что делает чтиво захватывающим. Сразу видно, что на Бердяева значительное влияние произвели различные художественные литературы, которые помогли отточить ему свое перо.

P.S.

Русский народ - религиозный по своему типу и по своей душевной структуре. Религиозное беспокойство свойственно и неверующим. Русские атеизм, нигилизм, материализм приобретали религиозную окраску.

Партия Народной Воли была последним сильным проявлением старых революционных течений. Желябов был главным ее выразителем. Фигура героическая. Очень интересны его слова, сказанные им на процессе 1 марта: "Крещен в православии, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю. Эта сущность учения среди моих нравственных побуждений занимает почетное место. Я верю в истину и справедлиовсть этого учения и торжественно признаю, что вера без дел мертва есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, за право угнетенных и слабых и, если нужно, то за них пострадать: такова моя вера".

Сквозь труды этого патриарха русской философии я продирался без малого полтора года. Иногда было почти интересно, но по большей части я недоумевал зачем купил эту книгу. Если попробовать резюмировать идеи автора (неблагодарное, конечно, занятие), то получится что-то вроде: славяне и русские в частности - совершенно особый народ (-ы), которому (-ым) суждено вдохнуть в современное существование новый смысл и направить западную цивилизацию. Русские - противоречивый народ, славящийся своими крайностями. Он должен принести миру новое понимание христианства.
Как видно, идеи не сказать, чтоб очень новые. Достоевский говорил о чём-то подобном. Казалось бы, можно прочесть один раз, повысить самооценку и захлопнуть книгу, никогда более не возвращаясь к Бердяеву и только изредка его поминая добрым словом. Но тут начинаются детали. Оказывается, Бердяеву не нравятся ни капитализм, ни коммунизм, ни домократия, ни тоталитаризм. Нравится ему некая абстрактная свобода, которя внутри человека и не детерменирована внешним миром (или как-то так). И такую свободу может дать только религия, точнее: только христианство. Прочитав этот пассаж, я подумал:"И этот человек считается величайшим русским философом!"
С такой постановкой вопроса я в корне не согласен. Нет, конечно, позиция Николая Александровича имеет право на существование, её даже можно назвать интересной, но меня от подобного благолепия увольте.
Я хочу видеть свою страну великой и счастливой. И возгласы типа "Россия не создана для демократии" никак этому не помогают. И уж конечно я хочу её видеть светской - насчёт религии мне ближе позиция Зигмунда Фрейда (статья "Будущее одной Иллюзии").

Запоздалое письмо г-ну Бердяеву

Правда — в мелочах

Вроде бы общеизвестное место, но вы в своих трудах часто о нём забываете, наклеивая яркие ярлычки на русский народ, а в автобиографии — и на себя.
Недавно я прочёл несколько ваших книжек: "Самопознание", "Русскую идею" и "Истоки и смысл русского коммунизма". Знаете, название последней я бы изменил на "Истоки и религиозный смысл идей коммунизма в России". Согласен, название менее удобоваримо, но ведь обычно это мало смущает философов, верно? Теперь объясню, чем вызвано моё предложение.
Во-первых, вы утверждаете, что русскому народу присущи полярные черты: склонность к анархизму и вера в царя батюшку, мессианство, подчас перерастающее в национализм, и всеобщая коммюнотарность, жестокость и человеколюбие и проч. и проч. Лихо, лихо, Николай Александрович. Вы судите о нём, как об одном человеке, Пете, скажем, или Васе, забывая, что народ -- это нечто более сложное, более противоречивое и — что главное — в целом, в нём очень мало ярко выраженных черт.
Довольно просто проверить, присущи ли эти черты русскому народу, как вы говорите. Оглядываясь только на русскую историю, мы можем так сказать. Но посмотрите в сторону Европы. Её народы обладают не менее сложной структурой и ровно то же самое можно сказать и о них.
Вы доказываете, что русскому народу свойственно, к примеру, искание социальной правды, ожидание царства божьего на земле. Что же, разве не было это свойственно также равнинам Фландрии эпохи Лютера и Брейгеля Старшего, третьему сословию в 1789 году во Франции, Гарибалдьди и его краснорубашечникам? А чем коммюнотарность русского народа лучше мютюэлизма парижан в 1871 году?
В вашей книге указано, что народничество — чисто русское явление. Неверно: оно имело место и в Германии.
Во-вторых, вы говорите о тоталитарности мышления русского человека. Назовите мне любую революцию, произошедшую до 1917 года, где непросвещённое большинство не восприняло бы революции тоталитарно?
В-третьих, вы с пафосом открываете старую истину: революцию атеистов восприняли религиозно. До вас об этом заявил Есенин в "Инонии", Ходасевич в "Путём зерна" и. т. д., но в первую очередь Блок.

...Так идут державным шагом,
Позади – голодный пес,
Впереди – с кровавым флагом,
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.

В-четвёртых, прекрасный у вас стиль, типа "Толстой не так переживал проблему духа, как Достоевский... Тот был поменьше, тот побольше..." Вообще-то, по идее, мыслитель сначала объясняет о Толстом, о Достоевском, а уж потом кидается оценками; либо ссылок бы побольше накидал на худой конец.

У вас здорово получается рассказывать о русских мыслителях и литераторах. Порой мелькают очень прозорливые идеи, действительно профетические: о неразрывной связи и зыбкой грани между утопией и антиутопией, о реставрации кап. строя и. т. д.
Поймите меня правильно: я люблю русских и русскую культуру, быть может, не меньше вашего, но, чтобы вынести пристрастное суждение, необходимо быть беспристрастным в рассуждении. Нужна точность, а не летучие оценки и термины-ярлыки, наводнившие ваши книги, в т. ч. эгоцентричную автобиографию. Именно эгоцентричную, хоть вы и открещиваетесь от этого в предисловии. Снять с неё религиозный туман и что от неё останется? Тем паче, снимешь, и окажется, что она гораздо беднее "Опытов" Монтеня.
Отчуждение и социальность, барство и демократичность, трезвость и тяга к трансцедентному – этот набор есть у многих; "яд спасительных противоречий" терзает нас и зовёт вперёд. Не стоит ради этого звать св. дух.
К сожалению, ваша раздутость вредит нам, потомкам. Многие ссылаются на ваше авторитетное мнение, когда хотят оправдать поступки "великой мессианской ролью русского народа". Опомнитесь.