Дочь луны

Самаэль уверил меня, что ответ мы найдем в Уруке, во владениях старых богов, где в полноводной и плодородной дельте появилась на свет Ашера. И – тут он, по обыкновению, подмигнул – мой провожатый точно знал, к кому следует обратиться.

Мы поплыли по стремительным водам Евфрата в похожей на тазик лодчонке-гуффе, украденной у купца, что грузил вино под стенами белокаменного города Мари. Мул, наш невольный пассажир, так и остался на борту.

Стоит ли рассказывать о блистательных городах, на которые мы глядели с нашего суденышка, о кочевниках, улепетывавших что есть мочи на конях от пыльных бурь на отдаленных равнинах? Нет, рассказ мой долог, а времени мало. В своем повествовании я задержусь лишь однажды – на Вавилоне, где мы остановились среди камышей, чтобы переждать палящий полуденный зной. Там, осаждаемые полчищами комаров, мы наблюдали строительство башни – зиккурата, поднимающегося уровень за уровнем к самому небу вопреки силе притяжения и здравому смыслу. Рабочие сновали, как муравьи, таская по крутым мосткам поддоны со свежеобожженными кирпичами.

– Долго не простоит, – заметил Самаэль.

Он откупорил очередной кувшин купеческого вина, и мы улеглись на дно хрупкой скорлупки нашего суденышка, увернувшись от хвоста мула, отгонявшего мух.

* * *

В царственный город Урук мы прибыли к самому рассвету. Над прибрежными болотами высоко поднимались мерцающие в розоватом свете городские стены. В гавани целое полчище купцов выгружало вино, мед, финики и масло из качавшихся на воде гуфф, походивших среди камышей на опрокинутых черепах.

Мы навьючили оставшееся вино на мула и последовали за толпой через огромные деревянные ворота, которые вели в город. Внутри Самаэль увлек меня в переулок и повел мимо дверей, открывающихся в полутемные комнаты, где при слабом утреннем свете сидели женщины, склонившись над ткацкими станками, а на подоконниках на прохладных камнях нежились кошки. Свернув за угол, мы оказались на большой площади, полной народу. Был базарный день. В переполненных клетках свистели куропатки. Мимо нас пронеслась собака, держа в зубах обрезок мяса, утащенный у мясника. В поисках источника божественного аромата свежего хлеба мой взгляд упал на огромные общественные печи, выстроившиеся вдоль одной из сторон площади.

– Туда! – Самаэль указал на широкую лестницу рядом с печами. – Вон тот храм.

Мы словно вступили в иной мир – город внутри города. Невероятных размеров зиккурат поднимался над центром квартала, окруженный невысокими известняковыми домами и тенистыми двориками. Многочисленные служители храма натирали до блеска мраморные плиты, из незаметного закутка доносились бой литавры и женское пение, и над всем этим стоял аромат тлеющих веток сирени.

Самаэль знал наверняка, куда идти: мимо вереницы молящихся с подношениями, мимо мастерских горшечников и красильщиков тканей, к огромному хранилищу. Груды зерна возвышались перед нами; вдоль стен выстроились бочки, наполненные гранатами, финиками, орехами и миндалем, мешки с чечевицей, нутом и бобами. Никогда прежде мне не доводилось видеть такого изобилия! Город с населением в пять тысяч мог бы продержаться на этих запасах всю жизнь, так и не познав мук голода.

Я отвела мула полакомиться огурцами из корзины. За время путешествия от Мари я успела привязаться к животному. В своем невежестве оно напоминало мне другое нелюбознательное создание – Адама, которому прогресс был милее мудрости.

Мы прокрались дорожками, проложенными среди гор снеди, к двери в дальнем конце помещения. Пылающие факелы освещали переплетение невысоких коридоров, уходивших под землю.

– Она настаивает, чтобы я пользовался входом для слуг, – сообщил Самаэль. – Так даже лучше.

Коридор выровнялся, потом пошел вверх, разделяясь на более широкие и лучше освещенные залы. Путь вился подобно лабиринту. Наконец простые стены сменились штукатуркой, расписанной фресками. У массивной кедровой двери Самаэль остановился и постучал. Створка бесшумно распахнулась на петлях, и он провел меня в комнату, наполненную густым запахом сандалового дерева.

* * *

Она появилась перед нами, материализовавшись из дыма, высокая и казавшаяся еще выше из-за копны волос, уложенных на голове огромными завитками, которые скреплялись гребнями из слоновой кости. Вдоль спины локоны спадали до пояса, умащенные маслом и благовониями. Ее поразительные глаза были подведены пигментом из ляпис-лазури, а ресницы подкрашены сурьмой; одеяние переливалось, усыпанное тысячами крошечных жемчужин. В сравнении с ней я выглядела бледно. Она была великолепна.

– Сам-аэль. – Ее глубокий голос напоминал перекатывающиеся океанские волны. Она коснулась его щеки: – Как же я скучала по тебе, буря сердца моего. Что это на тебе? Ты похож на нищего. И кого это ты привел? Симпатичную рабыню? – Красавица без особого интереса окинула меня взглядом с головы до пят.

– О жрица! – Мой спутник поцеловал ее в губы, крепко прижав к себе. – Нет ли у тебя вина? Промочить горло с дороги.

Она хлопнула в ладоши, призывая служителя, отвела нас к тахте, покрытой шелковыми подушками, и села, притянув к себе Самаэля и усадив его рядом с собой. Мальчик с опахалом из страусовых перьев поспешил занять место за спиной хозяйки. Когда та обняла Самаэля, целуя его в лоб и щеки, я с трудом сдержала смех. Очень уж он походил на комнатную собачку.

– Рабыня может сесть, – махнула она рукой в мою сторону. – Где ты был, ангел мой?

Самаэль откашлялся.

– Она не рабыня. – Он взял жрицу за руку, отодвинув ее ладонь от своего бедра. – Это Лилит, бывшая супруга мужчины по имени Адам. Дитя великой Ашеры и великого Яхве.

Юная девушка в одеяниях шафранового цвета поставила на стол кувшин вина и блюдо с медовыми лепешками, после чего ушла, пятясь назад и не отрывая взгляда от пола.

Жрица разлила напиток и пробормотала благословение, а потом, преломив медовую лепешку, произнесла:

– Сколько раз тебе говорить, Самаэль? Для меня твои Ашера и Яхве – лишь богохульство.

Я отважилась присесть на край тахты и вцепилась пальцами в выбеленное на солнце руно, чтобы собраться с силами.

– Мы полагаем, моя госпожа, что Святая Матерь Ашера когда-то была богиней в Уруке, – отважилась произнести я.

– Вы ошибаетесь, – рассмеялась она. – Наши боги не покидают этого прекраснейшего и величайшего из городов. Здесь они получают самые богатые подношения, молитвы на всех языках. Для их удовольствия в любой час дня и ночи курятся благовония. На новолуние в жертву приносят чистейшего белого теленка, проливая его кровь в их честь.

– Боги идут туда, куда их зовут, жрица. – Самаэль опрокинул второй кубок вина. – Если кто-то из жителей Урука решил покинуть город, разве не могла Ашера последовать за ними?

Я встала и начала осматривать покои, похожие на пещеру. Стайка девушек в желтых одеждах, выстроившаяся у дверей в ожидании распоряжений госпожи, напоминала весенние крокусы. Бассейн в центре зала окружали рулоны льняных тканей, горшки и тонкошеие вазы. Я взяла в руки изящный алебастровый горшочек и понюхала его: драгоценное нардовое миро, которое верблюды везли сюда с далекого Востока. Я спрятала горшочек в складках своего одеяния.

– Дело в том, что Ее нет, – сказала я. – Она пропала.

– Какое мне дело до этого? – Жрица утратила интерес к Самаэлю и откинулась на большую подушку с кубком вина в руке.

– Те, кто забрал Ее, сказали, что Она у своей сестры, – пояснил Самаэль. – Я подумал: может, ты знаешь, где искать Ее сестру?

Жрица допила вино.

– Я же сказала: не знаю я вашу Ашеру!

Она швырнула кубок через весь зал, и сосуд разлетелся на тысячу кусков. Одна из девушек тут же бросилась сметать осколки.

– Прошу простить мое невежество, госпожа, – с поклоном обратилась к ней я, – я всего лишь чужестранка. Скажите, а кому вы поклоняетесь?

– Ты и в самом деле не знаешь, где находишься, дитя? Это храм луны в Уруке. Он посвящен Нанне, богу луны, и Нингаль, богине луны. Я их верховная жрица.

На низком столике в углу покоев стояла открытая резная шкатулка с табличками. Из футляра, сделанного из слоновой кости, торчали несколько стилосов. Один из них лежал поперек недописанной таблички, словно жрица только что отложила его, когда мы вошли.

– Расскажите мне о вашей госпоже Нингаль.

Жрица вдохнула.

– Она великая владычица. Дочь Нингикуги и бога воды Энки. Мать Уту, бога солнца. – Красавица поигрывала кроваво-красным сердоликовым ожерельем, которое обвивало ее горло. – Нингаль живет в пространстве между водой и сушей и посылает мне сны, которые я пересказываю как пророчества.

– У нее есть сестра?

Она бросила на меня ленивый взгляд.

– Нет.

– А кто такая Нингикуга?

– Богиня камышей, дочь Ану, бога неба, и Намму, матери всех богов. – Жрица посмотрела мне в глаза. – Вот у нее много сестер.

– Вы пишете? – Я показала на столик.

Она встала и подошла ко мне, остановившись у самого столика.

– Я пишу молитвы. Гимны богам, которые поют по всему царству Шумера.

– Кто это? – кивнула я на изображение, вырезанное на каменной стене над столиком: обнаженная женщина с крыльями за спиной и с царственной осанкой стояла перед деревом, и по обе стороны от нее разлеглись два леопарда. На ее диадеме блистала вечерняя звезда.

Жрица покраснела. Она собрала рассыпанные таблички и убрала стилосы в футляр. Потом обернулась к Самаэлю:

– Как ты смел?! Разве можно приводить сюда своих любовниц, чтобы они допрашивали меня, словно блудницу?! Будь ты проклят! Чтобы тебе жить лишь в тени!

Самаэль вскочил и обнял ее.

– Душа моя, я бы не попросил, если бы это не было так важно.

Мне не хотелось смотреть, как он ее целует. Они были красивой парой.

– Идем, Самаэль, – позвала я. – Не следовало сюда приходить. Она не поможет.

Он оторвался от жрицы, поцеловав в лоб, и с мольбой уставился на изображение, вырезанное в камне. Служительница луны смягчилась.

– Это Инанна, – произнесла она, – старшая дочь Нанны и Нингаль, Царица Небесная, повелительница четырех четвертей мира.

«Царица Небесная»? Сердце у меня дрогнуло.

– Моя госпожа, – выдохнула жрица, глядя из-за спины Самаэля на вырезанное изображение. Когда она завела молитву, от звуков ее голоса я затрепетала, словно пшеница на ветру.

 
Дочь луны,
Рожденная на небе,
Вскормленная на земле.
 

Неужели это наша Ашера? Неужели она появилась здесь, в Уруке?

 
Ты кружишь по небу,
Ты охватываешь землю.
Ты поднимаешь воды,
Ты даешь волю ветру.
Славься, великая госпожа,
Сияющая и высочайшая!
Ты обладаешь силой старых богов.
 

У меня перед глазами пронеслось видение. О божествах, проживших целые эпохи, принимая разные формы и обличья, становясь все новыми проявлениями первичного, древнего Духа творения. Инанна была Ашерой, и обе они были Создательницей, кружившей над водами на заре времен.

Мы с Самаэлем переглянулись. Жрица окончательно потерялась в экстазе.

– А у нее… – начала я, но она не дала мне договорить.

– Да, да! – резко бросила она. – У нее есть сестра: Эрешкигаль, царица подземного мира.