Дороги ее всегда ведут к смерти,
И пути ее – пути греха.
Ступает она в сторону Шеола.
Кто войдет туда, никогда не вернется,
И всех, кто следует за ней, поглотит Бездна.
Свитки Мертвого моря
Его лицо появилось у меня перед глазами, закрывая солнце.
– Вот ты где! – произнес радостный голос; солнечные лучи отбрасывали гало вокруг черных кудрей незнакомца.
– Да, я здесь, – ответила я, продолжая лежать неподвижно.
Он опустился на четвереньки надо мной.
– Не пора ли вставать? Ты уже давно тут лежишь. – Он по-кошачьи склонил голову набок.
– Тебе-то какое дело?
– Я тебя искал.
– Кто ты?
– Да ладно. Мы же знакомы, Лилит.
Его лицо скрывала тень, и черты было трудно различить. У плеч солнце отражалось от кончиков сложенных крыльев. Но такого ангела я не знала. У него не было ни мрачной физиономии Сеноя, ни насупленных бровей Сансеноя, ни по-волчьи острых зубов Самангелофа. Я приняла протянутую мне руку, чтобы подняться.
Нет, он был мне вовсе незнаком. Разве можно забыть такое лицо? Прямой нос, медового цвета глаза, небрежная щетина на квадратной челюсти. Полные божественные губы изогнуты подобно тугому луку. Он был величествен и казался воплощением несравненной красоты.
– Зачем ты искал меня?
– Мы, изгнанники, должны держаться вместе, – улыбнулся он.
– Ты тоже изгнанник?
– Самый первый из них. – Он горделиво вскинул подбородок.
Я снова присмотрелась. Что-то смутно знакомое, не более.
– Может, ты меня и не помнишь, но наверняка слышала обо мне, – подмигнул он. – Ибо я Самаэль, ангел смерти! – Он скрестил руки на нагой и, по правде говоря, великолепной груди.
Я молча покачала головой.
– Послушай, может, продолжим разговор в тени? – Он прищурился на солнце и кивнул в сторону одинокого чахлого кипариса, которого я прежде не замечала.
Я последовала за ангелом. Едва мы устроились под деревом, царапая спины о сухой ствол, он поцеловал мне руку.
– Прости, – сказала я. – Не знаю никакого Самаэля.
Жаль было видеть столько разочарования в его преданно щенячьих глазах.
– Лилит, – вздохнул он. – Перестань играть со мной в игры. Я столетиями искал тебя. А теперь, когда нашел, не прогоняй меня, чтобы остаться в жалком одиночестве.
– Столетиями?
– Больше тысячи лет! С тех пор, как ты покинула рай. Как и я, если уж на то пошло.
Разве такое возможно? Ладно бы две недели, ну три – но столетия?
– Разве такое возможно?
– Неужели ты не знаешь, что для нас время течет иначе? За один день на небесах в мире смертных могут пройти сотни лет.
– Сколько минуло небесных лет?
– О, всего ничего.
– А сколько в мире смертных?
– Боже правый, Лилит, понятия не имею. Я не веду счет за людишек.
– Значит, я теперь… бессмертная?
– Мы оба, – ухмыльнулся он.
– Но… как? Почему?
– Потому что ты ушла. Избежала проклятия Яхве. Он сказал: «в прах возвратишься». Для всего человечества так и есть, но не для тебя.
Я облизала губы, ощутив на них вкус удовлетворения.
– А если Он и меня проклянет?
– О, наверняка попытается. – Самаэль отбросил непослушный локон от глаз. – Но Он лишь местный бог, не обладающий большой властью. У него мало последователей за пределами его крошечных владений.
Я задумалась над его словами, разглядывая пыль под ногами.
– Тогда скажи мне: что случилось в мире с тех пор, как я пришла сюда?
Он подобрал опавшую веточку кипариса и провел перистыми листочками по верхней губе.
– Немногое, – задумчиво произнес он. – Адам испытал многие скорби в мире за пределами Эдема. Он пахал землю, которая рождала терний и волчцов не меньше, чем хлеба. Никакого больше волшебного плодородия! Он питался лишь тем, что выращивал в поте лица своего тяжким трудом на полях. А потом он умер.
– Адам мертв? – к собственному удивлению, спросила я, не ощутив той сладости мести, которую могла бы испытать.
– О, не беспокойся, – махнул рукой Самаэль, – он дожил до почтенного возраста: девятьсот тридцать лет.
Девятьсот тридцать? Несмотря на упоминание о том, как течет время на небесах, мне до сих пор не верилось. Я огляделась. Просто пустыня и ущелье; тот же красный песок и голубое небо, как и прежде. Отсвет зелени вдали выдавал редкое дерево, горная гряда подрагивала в мутном мареве. Все было точно так же, как и в тот день, когда я пришла сюда. Вокруг не было и следа жилищ или присутствия людей.
– А ты… – продолжал Самаэль. – Вижу, ты отказалась от участи ходить на чреве твоем и питаться прахом.
Я не обратила внимания на его слова.
– А Ева? Она еще жива?
– О нет. Она умерла раньше Адама. Но никто не знает, сколько лет ей было: никто не запомнил. Она всего лишь мать человечества. Ее скорби умножились многократно, в ужасных муках рожала она потомков своих.
– Мать? У нее были дети? – Весть обожгла меня, словно огнем.
Самаэль прилег на бок, аккуратно сложив крылья за спиной, и беззаботно подпер голову рукой. Я обратила внимание, что ангелы начали носить набедренные повязки с тех пор, как Сеной, Сансеной и Самангелоф, грубые и нагие, рассекали небеса, словно наемные головорезы Господа.
– Тебе понравится, – улыбнулся он. – У них было двое сыновей: землепашец и пастух. Такие же тщеславные бестолочи, как и их папаша. Вечно ссорились. Однажды пастух принес Яхве более ценный дар, первенца от своего стада, и тогда брат убил его и был проклят.
Самаэль разразился хохотом. Воистину, он был прекрасен, когда смеялся: глаза мерцали, идеальные зубы цвета слоновой кости поблескивали, грудь сотрясалась от каждого раската хохота.
– Нет… – наконец смог произнести он и поднял три пальца. – Трое сыновей. После первых двух родился третий, и от него, Сифа, теперь происходят племена человеческие.
– От него… А из чьей утробы? – спросила я.
– Да кого заботят утробы? – усмехнулся Самаэль. – Я здесь не за этим. Слишком много времени потрачено на поиски, чтобы болтать с тобой о родословной человечества. – Он посмотрел мне в глаза и вдруг взорвался, задыхаясь от гнева: – Не верится, что ты меня не помнишь! Я наблюдал за тобой в саду, где ты была с этим олухом Адамом. Неудивительно, что ты от него ушла. Ты с самого начала была венцом творения. Никто тебя не превзошел, никто не сравнился с тобой. С тех пор не было женщины подобной тебе. Эти, – он пренебрежительно махнул рукой куда-то вдаль, в направлении невидимых долин, наполненных шатрами из козлиных кож, стадами и пастухами, от которых я бежала, – они безропотны и скучны. Мне надоело, невыносимо надоело хитрить с этими женщинами, да и с мужчинами, чего уж там, чтобы они возлегли со мной. Они стареют так быстро и так ужасно. Сегодня юные девы, завтра рыхлые матроны. Стройные юнцы превращаются в пузатых мужиков. Они слабеют и дряхлеют, Лилит. Они толстеют. – Он разочарованно скривился, а потом лениво коснулся ногой моей щиколотки: – И погляди на себя. По-прежнему в полном расцвете. Твоя красота никогда не поблекнет. Я никогда не забывал о тебе. Да и как тебя забыть?
Его стопа скользнула от щиколотки выше, к внутренней стороне моего бедра.
– Твой плод никогда не засохнет на лозе. Твоему цветку не суждено увянуть и опасть. Твоя ягода всегда останется спелой и желанной. – Словно в подтверждение своих слов, он чуть надавил на пылающее от жара место, где сходились мои ноги. – Идем со мной, Лилит. Нас ждет прекрасная жизнь. Мы будем играть в прекрасные игры!
Его близость распалила меня сверх всякой меры. Я уже давно не знала мужчины, а этот, рядом со мной, был прекрасным образчиком своего пола. Я вдохнула его запах: мускус и амброзия, мед и пот. Его крылья трепетали в тревожном ожидании, набедренная повязка оттопырилась.
Он покрыл меня поцелуями от макушки до пяток, задержавшись у промежности.
– Представь себе, Лилит, каких высот мы достигнем в ангельском блуде! – промурлыкал он, не скрывая вожделения. – Навеки!
Сказать вам правду?
Он и впрямь заставил меня ощутить себя венцом творения.
– Я тебя вспомнила, – вырвалось у меня.
Там, под кипарисом, мы с ним и в самом деле достигли высот ангельского блуда, говоря его словами. Небесная страсть достигает пиков, непостижимых для смертных. Она острее, чище и ослепительнее, чем дано познать обычным мужчинам или женщинам. Именно тогда я окончательно и бесповоротно увлеклась Самаэлем, почувствовав неутомимость его тела, прикосновение его губ к моей коже, собственное дыхание и ощущения, когда все закончилось.
– Я однажды увидела тебя, – сказала я. – В ветвях рожкового дерева. Приняла тебя за птицу. Но ты рыдал.
Самаэль дернулся подо мной, взмахнув рукой.
– Я не плакал!
– Плакал.
Мне тогда показалось это странным. Но в Эдеме странным было все. Плачущий голубь с красивым бородатым лицом был не более необычен, чем пшеница, которую не нужно сеять, или яблони, никогда не цветущие, но всегда усыпанные плодами.
– Я уже знал, что уйду, – признался Самаэль. – Знал, что Он хочет меня наказать. Боялся никогда больше тебя не увидеть.
– За что же Он хотел тебя наказать?
– Да как обычно. Ты не хуже других знаешь. Я воспротивился Ему.
– Как?
Сгущались сумерки. Вдали сверкали горные вершины. Заходящее солнце подсветило жилу поблескивающего зеленью малахита на самой высокой из вершин. В небе мерцала розовым восходящая звезда – та, что принадлежала Ашере.
– Долго рассказывать, – ответил Самаэль. – Точно хочешь узнать?
Я положила голову ему на плечо и попросила продолжать.
– В начале я был один, – произнес он. – Когда земля еще была безвидна и пуста, когда не было тверди небесной, когда не было горизонта, я был ликом тьмы на водной глади. Несчетные эры, неизмеримые эпохи ничего не менялось. Само время было недвижимо. Ты не представляешь, какая это была скука! Потом в глубине что-то зашевелилось. Камень затрещал, на поверхность вырвались раскаленные газы, а потом из воды и пламени, из двух противоположностей, возникло нечто. Над водой, изможденный, возник Дух. Из бесформенности образовалась материя. Дух творения воскликнул: «Да будет свет!» И стал свет, вырванный из меня, отделенный от меня на веки вечные. Я наблюдал за тем, как возникает мир: как бьют фонтаны и поднимаются горы, как появляются очертания морей и земной тверди. Я видел сотворение травы, семян растений и плодовых деревьев. Появились первые твари: мельчайшие формы жизни, невидимые глазу. Потом пошли медузы, губки, улитки. Я видел огромных ящеров, бродивших по земле; видел появление зверей – как чистых, что жуют жвачку, так и нечистых, с неразделенным копытом, – китов и всяких живых существ, пресмыкающихся по земле. Видел, как появились птицы, что парят под твердью небесной, бездыханные рыбы, что плодятся и размножаются в воде. Много времени прошло, прежде чем я увидел первых людей. Не вас, – он положил ладонь мне на руку, – еще не вас. Они были другие: больше походили на обезьян, чем на людей, и скорее кричали и рычали, чем говорили, но со временем научились ходить прямо и по-своему общаться. И все это время я наблюдал, как Дух меняет и разделяет. Он перестал быть безликим, обрел личность, когда появились первые люди. Он проявлялся в бесконечном многообразии форм, существуя одновременно в разных местах. На протяжении бесконечных эпох в сознании тех, кто задумывался о Творце, им была Она, Создательница. Мать всего сущего, с тяжелыми грудями и широкими бедрами. Когда люди осознали роль отца в создании новой жизни, у Нее появились спутники, первые боги-мужчины: сначала младшие, но постепенно обретающие старшинство. По мере развития жизни и опыта человечества, Матерь разделилась на целые пантеоны. Она проявлялась как богиня земли, как боги небесного грома и сверкающие владыки моря. Она стала воплощениями мудрости, природы и озорства, памяти, войны и музыки, которые были призваны и созданы из божественной сущности того самого первого Духа творения людьми, которые нуждались в поддержке свыше. Воплощения имели разную природу и разные качества соответственно времени и месту, и каждое обладало собственной важностью, а их добродетели отвечали нуждам людей, которым служили божества. В Эдеме Дух вселился во Владычицу Ашеру и во Владыку Яхве, раздельных и равных, тогда еще не ставших непримиримыми врагами. Они создали тебя и Адама по собственному образу и подобию, как создали и рай, в котором вам предстояло жить. Вы должны были стать новым началом, вершиной творения. Впервые с тех пор, как из меня вырвали свет, я был не одинок.
Я затаила дыхание, словно сама носилась по бескрайней вселенной. Все, что мне казалось известным о мире, вдруг рассыпалось в прах. Покинув рай, я узнала, что мир намного больше Эдема, что и в других местах люди живут и процветают. Но величие откровения Самаэля ошеломило меня. Как не были первыми мы с Адамом, первым не был и Яхве, и даже сама Святая Матерь Ашера! Их тоже породила другая сущность – Дух творения, рожденный самой землей. Сколько же всего существовало в мире задолго до того, как люди сделали первый вдох! Эдем и все, что я знала, оказалось всего лишь одним из уголков этого мира – отдельной нитью в необъятном полотне творения. Это поражало!
Самаэль заметил мое замешательство.
– Я еще не закончил. – Его легкие пальцы пробежались у меня по спине. – Больше того: я только начал.
– Говори дальше. Расскажи о своем неповиновении.
Он сделал глубокий вдох и продолжил:
О проекте
О подписке
Другие проекты