Довёл её до дома, подниматься не стал. Совершенно буднично попрощался:

– До завтра.

Растерянность и сожаление промелькнули в её глазах.

– Лиля, обещаю тебе, что больше никогда не стану писать ничьих имён, кроме твоего.

Кажется, Павел попал в «десятку». И то, что коснулся губами щеки, было встречено благодарным вздохом.

Трудно сказать, помогла ему сестра или наоборот, когда пресекла их с Лилей «бесполезные шатания», навязав в спутницы малютку-дочь. Оленька, спокойный уравновешенный ребёнок, обычно посапывала в коляске, с которой Лиля управлялась довольно умело. Павел старался держаться поодаль: слишком двусмысленная ситуация его смущала. Да и Олег подлил масла в огонь, с каким-то пошловатым подмигиванием кивнув на коляску:

– Поаккуратнее с драндулетом, глядишь, и вам он ещё пригодится.

Лиля откровенно потешалась над щепетильностью Павла: вряд ли кто-то мог заподозрить в ней, тоненькой юной девочке, мать спящего в коляске довольно упитанного младенца. И всё-таки Павел чувствовал себя на таких прогулках не в своей тарелке. К тому же, он не уставал удивляться подруге – наблюдая, как Лиля поправляет сбившийся чепчик или как крепко, но бережно прижимает к себе племянницу, когда он заносит коляску в подъезд. «Очевидно, умение обращаться с детьми в каждой заложено от природы».

Изменившийся характер прогулок, однако, сослужил Павлу и добрую службу: ситуаций, подобных той, на пляже, больше не возникало. Он мог любоваться Лилей, не приближаясь к черте, переступить которую было бы проще, чем не переступить…

А во сне он видел Магду. И душой рвался в далёкую и недоступную Германию…

…Где осенью родилась черноглазая девочка. Чему очень радовалась её мама, и совсем не радовались новоиспечённые бабушка и дедушка, добропорядочные старорежимные бюргеры. Но поскольку дочь у них была единственная, а лет им было давно за полста, то с появлением «незаконной» внучки пришлось всё же смириться. К тому же, в их роду было столько разных кровей, что почему бы не добавиться и русской?

А ни о чём не подозревающий Павел вкалывал на заводе. И видеться с Лилей с наступлением осени приходилось довольно редко: его посменная работа накладывалась на её уроки. В субботу вечером, как правило, разгребались завалы: Павел натаскивал подружку-гуманитария в точных науках. Его лаконичные и чёткие объяснения, которые даже Олег воспринимал с воодушевлением, на Лилю нагоняли сон.

– Как можно разобраться во всей этой тарабарщине, не понимаю, – капризно тянула она.

– Но это же – вот, вот и вот, – горячился Павел, рисуя свои непонятные значки и формулы.

– Не все же такие вундеркинды, как ты, – ехидничала девчонка и смотрела вызывающе-завистливо. Непонятно, когда Павел всё успевал, но контрольные в институт относил всегда раньше срока. Как не развиться комплексу неполноценности!

– Да разберёшься, это ты сегодня просто переутомилась, – примиряющее говорил Павел и предлагал «проветрить мозги». И поникшая от занятий Лиля на глазах оживала, становясь собой – шаловливой кокеткой. Её толстая русая коса начинала мелькать то тут, то там: процесс сборов был стремителен. Павел с удовольствием следил за ней, млея от чисто случайных прикосновений.

Эта огромная, кажущаяся непреодолимой преграда – выпускные экзамены! – какой враг рода людского выдумал их? И что за утончённое изуверство – готовиться к ним и сдавать в самые прекрасные дни года, когда всё расцветает, благоухает и жаждет! И даже такие поздние цветочки, как Лилька, начинают потихоньку пробуждаться. Ей уже нравится брать Павла под руку. И во взгляде проскальзывает что-то новое. И Олег неспроста выговаривает ей что-то недовольным тоном, замолкая при появлении Павла. И – «хороша, чёрт возьми!» – слышит вдруг парень однажды вслед своей подружке из уст подвыпившего мужичка, который откровенно любуется ею. А плутовка хитро прищуривается и звонко хохочет, запрокинув головку, когда слышит об этом отзыве. И вскипает кровь от кажущейся насмешки. И от ревности. И от любви.

– Ты похож сейчас на безумца, – тихо говорит Лиля, внезапно обрывая смех.

Павел берёт её косу и оборачивает вокруг своей шеи.

– Я повешусь, если ты не перестанешь улыбаться каждому встречному, – обещает он. Лиля отнимает косу:

– Только попробуй! – задиристо кричит. – Только попробуй! Я тогда, эгоист ты несчастный, непременно завалюсь на физике, не говоря уже про алгебру.

И опять непонятно: как к этому относиться? Чего она ждёт от него? Какой реакции? Когда ёрничает, а когда искренняя?

Добросовестно, по многу часов в день корпела над книгами перед каждым экзаменом: хотелось доказать «мистеру Всезнайке», что и она не лыком шита. И эксплуатировала Павла нещадно, требовала, чтоб сразу после работы приходил консультировать. А он, после утренней смены, начинавшейся в шесть, был голодным и чумазым выжатым лимоном, и язык заплетался, и глаза были красные от недосыпа: накануне в половине двенадцатого отпустила его беспощадная Лилька. Светлана охала и качала головой, подсовывая тарелку с едой брату под нос, прямо на разложенные тетради. Лиля с возмущением их отодвигала и нетерпеливо смотрела на жующего Павла, ожидая ответа на мучающий её в данный момент вопрос из квантовой физики. И Павел отвечал, с трудом ворочая непослушным языком и едва удерживая тяжёлые веки. И опять только поздним вечером удавалось избавиться от назойливой мучительницы. Это когда он уже в полусне неразборчиво бормотал Лильке лекцию, не реагируя на вновь заданные вопросы.

Но по привычке ли, по чьему-то злому умыслу, а не поставили выпускнице по ненавистным предметам вожделённой «четвёрки». Разгневанная, сразу из школы понеслась Лилька на берег. Ветрено было, река бушевала, кидалась брызгами. И Лилька бушевала, в тон ветру выкрикивая самые «страшные ругательства».

Павел нашёл её не сразу. Она, разлохмаченная, обрызганная свирепой волной, не менее свирепо глянула исподлобья.

– Да! Вот такая я бестолковая тупица! – бросила ему в лицо.

– Ну и что! Я люблю и такую!

Ей послышалось? Павел специально не очень громко произнёс. Но её внимание отвлекла бумажка, которой помахал парень.

– Это повестка! У нас осталось всего несколько дней.

Что за повестка?! О чём он?

Павел подошёл вплотную, на ухо ей объяснил – порывы ветра усиливались, волны били о берег всё оглушительнее.

– Я ухожу в армию.

И школа провалилась в тартарары, и этот ненастный берег. Лилька всхлипнула и бросилась Павлу на шею. Её тонкие цепкие руки, которые оказались неожиданно сильными, обнимали так отчаянно, так крепко. Всё её упругое гибкое тело, до последней, казалось, косточки, впервые так явственно им ощущалось… Ветер больно хлестал её мокрым подолом по их ногам, трепал за волосы, швырялся каплями и твёрдыми песчаными крошками.

В Лилькиных полузакрытых глазах Павел заметил томную поволоку и нерешительно тронул её губы. Она не отстранилась…

Весть о скорой разлуке разбудила её либидо? Или испугалась, что так и останется нецелованной – неизвестно, сколь долго? Или не хотела запомниться Павлу закомплексованной недотрогой?

Тысячи труб победно гудели в его ушах: свершилось! Желанен! И сладко замирало в груди – в предвкушении… И чувствовал, как податливо тает в его объятьях опьянённая поцелуями милая мучительница… И он, конечно, откроет для неё тот ни с чем не сравнимый мир, который ему пришлось однажды покинуть – не по своей воле…

Но что за мерзкая булавка пытается уколоть Павла всё это время? Какая навязчиво колючая мысль пробивается сквозь радужные? Продралась, негодная. Растопырилась, загородила собою путь к блаженству. Нет, не может он поступить так, как поступили с ним – показав, подразнив, отобрав. Слишком хорошо помнится Павлу та безысходность, та вселенская пустота, что обрушилась на него после отъезда Магды. Даже о самоубийстве как-то задумывался – он, стойкий к жизненным невзгодам. Не подло ли кидать в эту пропасть не подозревающую о подвохе доверчивую девчонку?.. А он перетерпит. Пересилит себя и в этот раз.

Он целует её глубоко – «по-взрослому», нежно касается пальцами пылающих щёк. Телепатически почти слышит звуки желания и страха, рвущиеся из её души. Отрывается и шепчет в самое ухо:

– А дальше – после свадьбы.

Лиля склоняет голову ему на плечо. Он перебирает спутавшиеся волосы… И оба только сейчас замечают, что успокоился ветер и их обступили со всех сторон поздние сумерки.

Переглядываются с растерянными улыбками – точно очнувшись от наваждения. Медленно возвращаются, обнявшись…

Облачко набегает на лоб девушки.

– Покажи повестку, – просит она и считает по пальцам оставшиеся дни. Делает недовольную гримаску. Искоса, с затаившейся хитринкой взглядывает вдруг на Павла.

– А что ты сказал перед этим?

Парень, ясное дело, изображает полное непонимание.

– Да это ветер шумно дул, тебе послышалось, – неискренне отпирается он. Но его насмешливые глаза!

Лилька бодается виском и хихикает:

– Врёшь! Всё ты врёшь!

– Конечно, вру, – шепчет Павел, целуя её в подъезде… Куда так некстати вошёл Олег. Лиля ойкнула и сбежала – вверх по лестнице, домой. Мужчины остались одни. Олег неодобрительно крякнул, не отрывая взгляда от носков своих ботинок.

– Скоро в армию, – показал Павел повестку.

– Тем более, – буркнул Олег. Его неприветливые стальные глаза буравчиками упёрлись в чёрные спокойные глаза Павла. Который на невысказанный вопрос покачал головой:

– Нет.

– Что «нет»? – хорошо поняв, всё-таки ещё утяжелил свой взгляд Олег. Его дальний родственник – по линии жены – метнул из-под бровей гневную молнию.

– Я не сделал с твоей сестрой то, что ты сделал с моей, – ровно, с расстановкой произнёс «нагловатый юнец», как в тот момент про себя окрестил его визави. Уверенной неспешной поступью правого Павел прошагал к выходу. Олег проводил его высокую спортивную фигуру почти неприязненным взором – слишком независим, слишком горд… Но ведь и серьёзен, трудолюбив, ответственен. И понятно, почему девчонки типа Лильки сохнут по таким. Понятно, а неприятно, чёрт возьми! И как хорошо, что светленькая мягкая Светлана ничем не похожа на своего несгибаемого братца.