© Наталья Тимофеева, 2016

© Наталья Тимофеева, фотографии, 2016

Редактор Наталья Тимофеева

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Огонь то гас, то разгорался…»

 
Огонь то гас, то разгорался,
Глотая жухлую листву,
А вдоль забора вечер крался
И ветра трогал тетиву.
 
 
Под шорох звёздной канители
И запах почек налитых,
Ночные птицы тихо пели
О наших радостях земных…
 
 
Весна скользила в платье белом
С воздушным током вдоль дорог,
Река по камушкам звенела,
И оживал в деревьях сок,
 
 
И было так тепло и ленно
В граале кратера Балкан,
Что кровь вином бродила в венах,
И без вина был сумрак пьян.
 
 
И не мечталось, не грустилось,
Не вспоминалось невпопад,
Лишь тень минувшего густилась,
Дымами овевая сад.
 

«Звезда горит над тьмою мглистой…»

 
Звезда горит над тьмою мглистой,
В колодце мира тишина.
Молитва к матери Пречистой
В дыханье вечера слышна.
 
 
В весеннем юном откровенье
Распахнут замерший простор.
Застыло вечности мгновенье
В кольце величественных гор.
 
 
И, словно в мягкой колыбели,
Земля лежит в ладонях сна.
Ей нежным ветром-менестрелем
Благая весть принесена:
 
 
Назавтра сгинет морок зимний,
Синичья даль загомонит,
И синевой гостеприимной
Её красоты осенит.
 
 
Взойдут, белея, первоцветы
На изумрудных берегах,
И даль, в цветение одета,
Тот час забудет о снегах.
 

«Как старый фавн, блажит февраль…»

 
Как старый фавн, блажит февраль,
Перебирая ветра струны.
Завзятый пьяница и враль,
Он чертит на заборах руны
То снегопадом, то дождём.
Раскосо щурясь на рассвете,
До нитки раздеваясь днём,
Он винограда студит плети.
Встречая аиста полёт,
Он навзничь валится на траву
И пчёлам прошлогодний мёд
Подносит на леток. Суставы
Корявых веток вкривь и вкось
Жестикулируют, судача
О том, что в мире повелось
Жить февралю, блажа до плача…
 

«Эхо судьбы моей, долгое и заводное…»

 
Эхо судьбы моей, долгое и заводное,
Словно орган, с перебором звучит вдалеке.
Тени прошедшего ум бередят, беспокоя
И не давая сегодня прожить налегке.
 
 
Блудная дочь, хлопочу и ни в чём не нуждаюсь.
Лучше не так, – барахла я копить не хочу…
Снова на маленьких саженцах трогаю завязь,
Ласково с ними беседуя, жизни учу.
 
 
Пасынки режу, жалея до боли сердечной
Веточки тонкие, их отделив от ствола…
Всё не случайно и, может быть к счастью, не вечно,
Я тоже пасынком Родины прежде была.
 
 
Смерть очень сильно старалась, но вслед не успела
Бросить последние в спину «прощай» и «прости».
Мёртвой водой заживила я грешное тело,
Сердце – живой окропила, и страх отпустил.
 
 
Ангеле чистый мой, ангеле добрый и святый,
Будь за плечом, не остави мой здешний приют.
Я позабуду со временем ад мой. Когда-то
Нас с тобой трубы небесные ввысь призовут.
 
 
Чувствуя крыльев твоих белоснежных опору,
Жду я прощенья пред небом, души не тая.
Боже, терновый венец Твой пришёлся мне впору.
Спасе, спасибо Тебе, – на всё воля Твоя!
 

«Затерянность, сиротство, невозвратность…»

 
Затерянность, сиротство, невозвратность…
Под этой тусклой белой пеленой
Теряет эхо звончатую кратность,
Крадясь и тихо шаркая за мной.
 
 
Есть у него особые привычки —
На каждый закоулок по одной.
Случись, оно на чёртовы кулички
Потащится хромулей записной.
 
 
Идём, идём, чего уж там, негоже
От эха отпираться своего,
Я чьим-то эхом состоялась тоже,
А из меня-то эхо – ого-го!
 
 
Я в молодую так звучала бытность,
Что улиц тесен мне казался крен.
И отражала всей собою слитность
Родных просторов и домашних стен.
 
 
Мне говорили – цельная натура!
Походка – ветер, неприступен взор,
А голос – в нём слышна колоратура
Ручья, что водопадом льётся с гор…
 
 
Прошли года, куда-то всё девалось,
Черты мои смягчились, голос тих,
От прежней, той, не многое осталось,
А что осталось, делим на двоих…
 
 
Но знаю я, тебе со мной не скучно,
Иначе б ты за мною не кралось.
Сегодня мы с тобою неразлучны,
А завтра, может, разойдёмся врозь.
 
 
Я заленюсь и стану чай с корицей,
На звёзды глядя, пить и колдовать,
Чтоб молодой кому-нибудь присниться,
И звонким эхом прозвучать опять.
 
 
Чего стоишь, шагай же, недалече
Брести с тобою нам сегодня в ночь.
Фонарные покачивают свечи
Туман белёсый, что кружить охоч
 
 
В предгорьях сонных. Млечная дорога
Над нами эхом музыки земной
Тревожит твердь и дремлющего Бога,
От нас укрытых белой пеленой…
 

Зеленоглазая река

 
Акварельные горы на утреннем небе размыты,
Их волнистые линии еле наметил туман…
И петляет река серебристой змеёй деловито
Меж холмистых равнин, чей убор золотист и багрян.
 
 
Холодна и подвижна, несёт со скалистых уступов
Свой небесный поток, в нём осенние листья кружа,
Словно пряжу прядёт облаков, отражения спутав
Ив, самшита и граба, прозрачна, чиста и свежа.
 
 
Ах, красавица Янтра, земное творенье святое,
Ты струишься, бежишь, унося за туманы печаль…
Зелены твои очи, а солнца вино золотое
Под напев твой качает у дна золотую кефаль…
 

«А вчера разразилась буря…»

 
А вчера разразилась буря,
Ветер окна пытался выбить,
Он трепал на дворе осоку,
Он пускался бездумно вскачь
И со всей молодецкой дури
Принимался орехи сыпать,
Заходя по-над склоном сбоку,
Разводя по округе плач.
 
 
Он нагнал на меня отваги
Передумать про всё, что было,
Он поплакал дождём немного
Из подбитых закатом туч…
А камин без хорошей тяги
Ел огонь не в пример уныло,
И тянуло из-под порога
Пряной свежестью с горных круч.
 

«В аллеях лиственниц заснеженных…»

 
В аллеях лиственниц заснеженных,
Где все тропинки замело,
Я грежу о краях отверженных,
Где воздух ломок, как стекло.
 
 
Я грежу о нездешней вольнице,
Сиянье радуг ледяных,
О необъятной светлой горнице —
Просторах гулких и пустых.
 
 
Там, средь бескрайнего безмолвия,
Где лишь торосы, да пурга,
Ветра подобно белым молниям
Втыкают в синие стога
 
 
Свои трезубцы закалённые
И дышат нежностью земной,
И вновь летят, неутолённые,
На свой невиданный разбой.
 
 
А здесь всё тише, бесхребетнее,
Бескровней, вялостней, теплей,
И я сама всё безответнее,
А путь мой глуше и темней.
 
 
Где абсолют – наперсник холода,
Алмаза крепость – силы грань,
Не может сердце быть расколото,
Как пустотой его ни рань.
 
 
Моё дыхание у вечности —
Один воздушный пузырёк,
Что меж землёй и небом мечется
И так от Севера далёк…
 

«Без исповеди с причастием…»

 
Без исповеди с причастием
Два года копчу окрестности.
Цветы поливаю с тщанием,
Не принятым в этой местности.
 
 
Здесь больше всё куры с козами,
Да огурцы над тыквами,
А я засадила розами,
Да пальмами двор утыкала.
 
 
Лоза моя вся усатая,
Ни дать и ни взять – красавица.
А юго-восток пассатами
Здесь очень своими славится.
 
 
Дожди мою крышу вымыли
Кислотами с радиацией,
Но в целом, неплохо приняли
Вальяжность мою с прострацией.
 
 
Живу-не тужу, чужбиною
Не мне тяготиться в старости,
Одной своей половиною
Оставшейся в давней давности.
 
 
Ну, что вы опять заладили
Про север и тьму могильную,
Когда я тоску отвадила
Под дробь грозы семимильную!
 
 
Не вспомню, когда я плакала,
Смотря на графин с наливкою…
И тайными зрели знаками
В салате сыры с оливками.
 

«Стеклянно иней сыплется с ветвей…»

 
Стеклянно иней сыплется с ветвей
Декабрьским утром, тает и дробится.
Упав на рёбра острые камней,
Он с них стекает чистою водицей.
 
 
Играет свет, мерцая вразнобой
Лучами льда брильянтовой огранки…
А дым свивает кольца над трубой,
И так приятно думать спозаранку
 
 
О том, что в этой гулкой тишине,
Среди зимы неправдашней и мглистой
Ничто не может сердце ранить мне.
Душа, в тиши купаясь студенистой,
 
 
Слилась с её покоем наливным
В скалистых гор укромной полой чаше,
Что стала мне прибежищем родным,
Всех дальних далей радостней и краше.
 
 
И что теперь грустить о прежних днях,
Где не было просвета и надежды?
В ладони лёд истаял, а в горах
Открыло солнце плазменные вежды…
 

«Мои стихи, как рыбы в океане…»

 
Мои стихи, как рыбы в океане,
В моих глубинах ходят косяком.
А я лежу у печки на диване,
И голова с ногами – босиком.
Мои стихи словами серебрятся
И плавниками колются в ночи,
А я ловлю напев аллитераций
И слушаю, как он во мне звучит.
Сопряжена с рассветом и закатом,
Я просто грежу и во сне живу,
Забыв, кем я была в миру когда-то, —
Со всеми вместе спящей наяву.
Зачем мне память – злобное отродье,
Что ковыряет сердце день деньской?
Мои стихи придут на мелководье
Периферии духа на постой.
Они очистят грешный эпителий,
Его снимая с ветреной души,
В которой снова ангелы запели
И стали чувств остатки ворошить.
На острие пространства векового,
Где мне с тобой никак не разойтись,
Будь ярче света, праведное слово!
Хранитель мой, и ты со мной молись!
Когда б во мне осилилось былое,
И стал мой взор провидчески терпим,
Мне б вознести свой глас у аналоя
И встать почти безгрешной перед ним!
Но нет пути назад в своё рожденье,
Где был лишь малый первородный стыд…
Опять, увы, пишу стихотворенье,
А сон мой грешный разум сторожит.
И плещут рыбы блёсткими хвостами
И раздувают жабры, как меха,
И я лечу проклятыми верстами
Неясных грёз на поиски греха.
 

«Нет волшебных чар у февраля…»

 
Нет волшебных чар у февраля,
Он бесплоден, этот злой колодник.
Спят под спудом холода поля,
Только ветер – севера угодник
Мчит, сминая воздух, и кнутом
Хлещет ледяным повдоль дороги,
А над ней снега летят гуртом,
Засыпая чёрные облоги.
Кое-где лоснятся зеленя
На озябшем выстуженным взгорке,
Колокольцем бронзовым звеня,
Конь с телегой, да кобель на сворке
Потащились ветру супротив
За цыганом в псивом полушубке.
Он какой-то скачущий мотив
Напевал, цыганка, дуя губки,
На телеге ехала, чинясь,
Будто королевишна в карете,
На себя примерив ипостась
Самой гордой женщины на свете.
Вот они вписались в поворот
И из глаз исчезли, только звуки
У моих оставили ворот.
А февраль студил мне лоб и руки,
Да полы завёртывал пальто,
Осыпая белым снегом плечи,
И на целой улице никто
Не спешил ему и мне навстречу…