* * *

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

© Н. Нестерова, 2019 Все права защищены

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Испекли мы каравай
Роман

В детстве Арина мало играла с куклами. Подаренные красавицы с пышными волосами, в нарядных платьях, пищавшие «мама» при качании, сидели в ряд на полке, пылились и с немым укором смотрели на Арину стеклянными глазками. У некоторых кукол со временем тяжелые мохнатые ресницы опустились на щеки и казалось, что куклы заснули, устав ждать. Стихией Арины были песочные куличики, а лучшими подарками для нее – формочки, ведерки, совочки. Мама оставляла трехлетнюю Арину в песочнице и отправлялась в магазин – дочь никуда не денется, будет «печь куличики» хоть целый час.

Когда Арина выросла из песочницы, на смену хрупким куличикам пришло тесто. Из него, как из пластилина, можно было лепить, но пластилин был мертвым бездушным материалом и вечным, а тесто – нежным, капризным и недолговременным, как все живое. Арину завораживало превращение смеси воды и муки в растущую массу. Тесто было живым – оно росло, дышало, увеличивалось в объеме, и этот процесс казался Арине сказочным. Арина чувствовала себя волшебницей, которой подвластно колдовство с предметами. Как фее из «Золушки», которая из тыквы сделала карету.

Однако главной феей, не сказочной, а реальной была Аринина прабабушка Галя. Она жила в тридцати километрах от города, в деревне, раскинувшейся на высоком берегу великой русской реки. Когда-то деревня была большой и богатой, с церковью в дореволюционную эпоху. Церковь давно разрушили, вымостив битым кирпичом дорогу к райцентру. Но и в советские времена деревня процветала, это была главная усадьба колхоза-миллионера: с клубом и школой, с фермой и маслобойней, с конезаводом и большими мастерскими по ремонту сельхозтехники. А с середины восьмидесятых деревня стала умирать, медленно и безысходно. Зарастали необрабатываемые поля и огороды, ржавела техника, опустели конезавод и ферма, закрылся клуб, дорожный асфальт усеивался воронками, как после бомбежки. Пустые коробки строений с выбитыми стеклами и провалившимися крышами пугали маленькую Арину, она думала, что там живут призраки, по ночам бродят мертвецы и дудят в страшные трубы.

– То не мертвецы, прости господи, – успокаивала правнучку бабуля Галя, – то ветер гуляет. Живыми в землю закопать бы тех, кто до такого разора хозяйство довел, – тихо добавляла она.

– Живыми? В землю? – таращила глаза Арина.

– Не слушай ты меня, старуху. Поди лучше посмотри, не подошла ли опара.

Бабуля Галя не признавала покупного магазинного хлеба, говорила, что им только свиней кормить и тюремных душегубов. Хлеб бабуля всегда пекла сама. Отдохнувший под льняным полотенцем, каким же вкусным он был! Хрустящая корочка, сладко теплая сердцевинка, да с молочком! Пальчики оближешь. Бабушка пекла и расстегаи с рыбой, и пироги с разнообразными начинками, и плюшки, и калачи – чего только не пекла, сколько рецептов помнила. Бабуля Галя была признанным мастером-хлебопеком в деревне. Другие женщины приходили к ней учиться, секретов бабушка не держала. Только все равно ни у кого не получалось таких вкусных хлебов, как у бабушки Гали. Сколько ни пытались односельчанки напихать в тесто побольше сливок, яиц и масла, не выходило, чтобы надкусишь булочку, жуешь-наслаждаешься и видишь, как со вздохом расправляется приплюснутое зубами место, булочка снова пышная и сдобная.

Арина застала край уходящей эпохи, когда в деревне еще играли свадьбы. Уехавшая в город молодежь по требованию родителей на родине отмечала бракосочетание. Бабушке Гале заказывали свадебный каравай – самое прекрасное, по мнению Арины, произведение пекарского искусства.

Считалось, что каравай не могут печь свекровь или теща, а только деревенская женщина с добрыми руками и хорошей судьбой. Руки бабушки Гали, вне всяких сомнений, добрые и талантливые. Но судьба ее не баловала, напротив. Отца, братьев и мужа потеряла на войне, с двадцати семи лет вдовствовала. Старший сын погиб в автомобильной катастрофе, дочь, Аринина бабушка, умерла молодой от рака, сорока не исполнилось.

Спустя много лет Арина спрашивала маму:

– Почему бабушке Гале в деревне приписывали счастливую жизнь? Она всю войну получала похоронки, да и потом могилка за могилкой. У нее ведь остались только ты да я.

– Бабушка честная была, – отвечала мама. – Не гулящая, не сварливая, не злобливая.

– Ну и что?

– Не понимаешь? Одного человека комарик укусит и крику на весь свет, и все виноваты, и все плохие – огрызается, точно бешенством его заразили. А бабушку жизнь била – не комарики кусались. Однако никого она не проклинала, не жаловалась, не озлобилась. Как ее судьба ни испытывала, бабуля не потеряла доброты душевной и щедрости. А это, наверное, дороже всего.

– Я ведь похожа на бабулю Галю? – спросила Арина.

– Похожа, – рассмеялась мама. – Обе не девушки, а хлебопечки.

За долгую жизнь бабушка испекла тонны хлеба. Но каждый раз, отправляя тесто в печь, она волновалась и переживала. Так подлинный народный артист в триста тридцать третьем спектакле, выходя на сцену, испытывает душевный трепет.

Когда пеклись свадебные караваи, волнение было особым. Бабушка с утра мылась и мыла Арину. Они надевали чистое белье и повязывали головы платочками. Бабушка читала молитвы, Арина приплясывала на месте от нетерпения – опара подошла, пора замешивать тесто. Бабушка следила, чтобы, упаси боже, ни сквознячка в хате, ни грюка, ни стука, говорить можно только шепотом. Подошедшее тесто крайне нежно. Испугается ветерка или громкого звука – опадут внутри крохотные пузырьки, которые воздушность хлебу обеспечивают. Тесто слипнется, и вместо пышного каравая получишь клеклую подошву.

Каравай был обязательно круглой формы, по основанию его украшали большая коса или жгут, сверху – колосья, листья, цветы и даже тонкошеие лебеди. Когда бабушка позволяла Арине вырезать из теста листочек или колосок, радости внучки не было предела. Перед отправкой каравая в печь бабушка брала связку гусиных перышек и смазывала его маслом и взбитыми яйцами.

Пока каравай пекся, бабушка рассказывала, как строго в старину относились к выпечке каравая. Хотя Арина слышала этот рассказ несколько раз, он ей не наскучивал. Во время выпечки нельзя ругаться, спорить или говорить о плохом – о несчастьях или болезнях. Чтобы не припеклось поганое к молодоженам. Муку брали только пшеничную, самого лучшего сорта – для достатка молодым. По чуточке добавляли: ржаной муки – считалось, что она поможет молодым не зазнаваться друг перед другом и не ссориться; рисовой муки – для крепости отношений, сахар – для радости жизни; перца или сушеной редьки – для страсти. Про какую такую страсть бабушка говорит, Арина не понимала и допытывалась. Но бабушка только отмахивалась и говорила, что даже соль, которую в солонке поставят на каравай, готовили особо. Выбирали соляные камешки покрупнее и быстро промывали их в миске, чтобы не успели раствориться. Потом выкладывали кристаллы соли на чистый лист и сушили, в завершении толкли в ступке. Словом, каравай готовился по суеверным правилам, исключавшим любое постороннее, дурное вмешательство. Каравай до последнего момента никто не должен трогать и даже смотреть на него – чтоб не сглазили.

Волнительный момент – бабушка достает из печи свадебный каравай, руки у бабушки слегка дрожат. Облегченный вздох – удался! Готовый каравай был нежно золотистого цвета, румяный и блестящий.

На свадьбе, которую вместе с деревенской детворой Арина наблюдала из-за забора, каравай становился частью обряда. Родители встречали молодых с караваем, положенным на вышитый рушник. Жених и невеста отламывали по кусочку – чей кусочек больше, тот и глава семьи. Потом караваем обносили стол, и какой-нибудь ребенок, почему-то обязательно ребенок, наделял кусочками гостей. Считалось хорошей приметой, если хватит всем. Арина смотрела, как ломается, уменьшается, исчезает их красавец. Было обидно, но ведь каждый праздник когда-нибудь кончается.

Зимой, дома, Арина постоянно что-нибудь пекла. Родители перестали бояться, что она спалит квартиру, экспериментируя с газовой духовкой. Бабушка Галя говорила, что у каждой печи свой характер, который ломать нельзя, а нужно только подстраиваться. Газовая духовка, конечно, не русская печь, но тоже с норовом. Арина перепортила много продуктов, пока не добилась нужного качества выпечки. К двенадцати годам она прекрасно разбиралась в качестве муки, могла с ходу определить свежесть дрожжей. Подружки увлекались то музыкой, то танцами, то строем шли записываться в секцию фигурного катания, то дружно мчались на курсы по составлению сухих букетов. У Арины тоже менялись интересы – то дрожжевое тесто, то песочное, то слоеное, то пресное. Папа с удовольствием уплетал Аринины пироги и печенье, носил на работу в железнодорожное депо расстегаи с вязигой и палтусом. Хвастался – дочка напекла.

Мама требовала единственное:

– Чтобы на кухне было чисто после твоих готовок.

– А то будем звать не Ариной, а Акулиной, – веселился папа.

Это по поговорке о неряшливой женщине: «Видно, что Акулина пироги пекла – все ворота в тесте».

Когда дочь ходила в шестой класс, на ее увлечение родители наложили ограничение. В школе появилась новая учительница, ставшая классной руководительницей Арины. Педагог обратила внимание на руки девочки. Из-за манипуляций с духовкой у Арины случались маленькие ожоги на пальцах, запястьях, предплечьях. Эти ожоги, старые и свежие, навели педагога на кошмарные выводы. Она пригласила родителей в школу – в кабинет директора, где кроме него и классной руководительницы присутствовала еще и завуч.

Мама и папа Арины – простые люди, слесарь и табельщица в депо, испытывали естественный, с детства въевшийся страх перед школьным начальством. Увидев директора и завуча, которые еще в их бытность школьниками никому не давали спуску, Аринины родители окончательно оробели. Но если мама в крайнем волнении не могла слова вымолвить, то папа, напротив, становился ершистым, говорил лишнее – петушился.

– Объясните нам природу многочисленных ран на руках вашей дочери! – потребовала классная руководительница.

Мама услышала: «объясните природу», и почувствовала себя двоечницей, не подготовившей урок по географии, закаменела. Папа бросился в бой.

– Какие раны? – хрипло спросил он. – Кто нашу дочку бил?

– Это я у вас спрашиваю! – повысила голос педагог. – У Арины на руках следы систематических пыток! Живого места нет. Жестокое обращение с ребенком – это уголовно наказуемое преступление. Мы привлечем органы опеки и прокуратуру. Мы не позволим вам издеваться над ребенком!

– Вы что? – опешил папа. – Белены объелись?

– Как вы смеете разговаривать с педагогами в подобном тоне? Сразу видно, что за обстановка у вас в семье.

– Наша обстановка не ваше дело, прекрасная у нас обстановка.

– Это она печет, – тихо сказала мама.

– Вот именно! – подхватил папа. – Надо же! Записать нас в фашисты!

– Погоди, Володя, – заговорил директор, – не кипятись. Давай разберемся.

– Давайте! – Папа Арины покрылся красными пятнами, на шее у него выступили жилы.

– Каким был, таким и остался, – заметила завуч. – Кулаки раньше мысли. И Катя не изменилась. Тихая мышка.

Завуч смотрела на Арининых родителей с тихой грустью и безо всякого осуждения. В отличие от классной руководительницы завуч не верила, что Володя и Катя могут быть родителями-изуверами. С другой стороны, настороженность молодого педагога надо только приветствовать.

– Есть у Арины раны? – спросил директор.

Володя повернулся к жене с немым вопросом.

Она мелко закивала, глотая слезы.

– Печет и обжигается, – едва слышно проговорила Катя.

– Печет у нас дочка, понимаете?! – громко повторил Володя.

– Что печет? – не понял директор.

– Все печет, каждый день. Булки, пироги, торты. Увлечение такое у Аришки. Хобби!

– Странное хобби, – подозрительно процедила классная руководительница.

– Какое есть! – огрызнулся Аринин папа.

– Плохо, что есть хобби, – не сдавалась учительница, – после которого ребенок изранен. У вас дочь за кухарку?

Мама Арины не выдержала и расплакалась, тем самым как бы подтверждая справедливость подозрений. Папа Арины теперь разозлился на жену:

– Перестань хлюпать!

Им понадобился еще почти час времени, чтобы расставить точки над «i», развеять сомнения.

В итоге завуч сказала, что любое увлечение положительно влияет на профориентацию ребенка. А директор добавил, что профориентация не должна наносить вред здоровью ребенка. Классная руководительница предупредила, что будет внимательно наблюдать за состоянием кожных покровов Арины.

«Следи, кто тебя саму покрывает», – хотел вмазать Володя, но сдержался.

Педагогическая беседа изрядно вымотала его нервы. По дороге домой на последних парах он еще обзывал учительницу дурой, но, переступив порог квартиры, обессилил. Мама Арины, напротив, точно зарядилась энергией. Робкая при начальстве, в отношениях с дочерью она поблажек не допускала.

Мама разошлась – кричала, что Арина их опозорила, что все девочки как девочки, а их дочь на пирогах и булках повернулась. От мучного толстеют, они с отцом уже поперек себя шире. И чтобы Арина больше к духовке не подходила, и грамма муки в доме не будет, и пусть Арина только попробует замесить какое-нибудь тесто. Приготовленные дочерью аппетитные пончики в сахарной глазури отправились прямиком в мусорное ведро.

Неожиданный и непонятный вызов папы и мамы в школу («Обязательно оба родителя», – подчеркнула учительница) Арина переживала не меньше их самих. Постаралась, чтобы пончики удались. Пончики удались на славу и… были выброшены на помойку. Арина от обиды разревелась во всю глотку, ведь ничего плохого не делала, и наказание было несправедливым. Папа, мечтавший о бутылке холодного пива и тихом журчании телевизора, схватился за голову. Обычно у них тишь да гладь: дочь кашеварит, жена вяжет на спицах, сам он комментирует новости или сериалы по телеку. А тут одна кричит, другая рыдает – сумасшедший дом. Воспоминание о поруганных пончиках также тревожило. Враки, что к пиву только соленое. Испробовано – под сладкую сдобу пиво отлично идет.

– Заткнитесь! – скомандовал Володя. – Обе замолкли. Так! Ариша, упражнения с духовкой отменяются, потому что ты в ранах и на нас пальцами показывают. Мы тебе купим пианино, будешь музыке учиться.

– Не хочу музыке! Сошью большие рукавицы до локтя и обжигаться не буду.

– Ты не будешь торчать у плиты, как каторжная! – стукнула по столу мама. – У тебя должно быть детство, интересы разные, как директор сказал.

Володя с удивлением посмотрел на жену. Директор ничего не говорил про детство с разными интересами, но, по сути, мысль была верной.

– В деревню убегу! – пригрозила Арина. – Буду жить в бабушкином доме.

– Бабушка уже три года на том свете, – напомнила мама.

– Пусть! Вы такие бесчувственные, что мне лучше на том свете с бабушкой! – икая после рыданий выпалила Арина.

Мама испуганно заткнулась. Папа почувствовал второе дыхание: обстановка требует руководства.

– Слушайте меня! – велел он. – Аришке разрешается подходить к духовке только перед праздниками и нашими днями рождения.

Вспомнил, что через несколько дней его именины, обещал приятелям принести на работу чудо-пирожки. Дочка пекла их – объедение, крохотные, на один укус: квадратные – с зеленым луком и яйцом, овальные – с мясом, кругленькие – с капустой, конвертиком – с рыбным паштетом, сердечком – с яблоками или с вареньем.

– И чтобы без рукавиц в духовку не совалась! – грозно продолжил папа. – Проверю. Один ожог, и будет, как мама сказала, – прощай духовка. Приговор понятен?

– Да, папа.

– Приговор обжалованию не подлежит. Ты домашнее задание сделала?

– Почти, – замялась Арина.

– Марш, готовиться к школе!

Когда дочь вышла из кухни, мама и папа переглянулись.

– Пончики не сильно выпачкались, – прошептала Катя, заглянув в мусорное ведро.

– Доставай. Пиво будешь?

Запрет на практические занятия привел к тому, что Арина увлеклась сбором рецептов. У всех девочек были альбомы, куда записывались стихи, преимущественно – любовные, поэтом-фаворитом считался Эдуард Асадов. Странички украшались приклеенными фотографиями, личными и портретами известных актеров из журналов, нарисованными цветочками и орнаментами по периметру.

В альбоме Арины тоже были цветочки и прочие украшательства, но вместо стихов и мудрых мыслей – пекарские прописи. Арина по памяти восстановила бабушкины рецепты, переписывала из журналов понравившиеся варианты, даже ходила в читальный зал библиотеки и штудировала книги по кулинарии.

В школе Арина училась на твердую «тройку», звезд с неба не хватала. Ее считали недалекой, но смирной, доброй и покладистой девочкой. Популярностью у мальчишек она не пользовалась, хотя внешне была симпатичнее многих школьных прим. Но те вели себя раскованно, если не сказать развязно. Шутили смело, курили демонстративно, за компанию выпивали – словом, были компанейскими девчатами, с которыми интересно проводить время. Арина прекрасно понимала, что с ней не интересно. О чем говорить? О творожном тесте на кефире? Какому парню это понравится? Только Юрке Озерову. Хотя с ним за десять лет школы Арина парой слов не перекинулась.

Юрка – двоечник, хулиган, оторва, был проклятием Арины. В младших классах он изводил Арину тычками и щипками, стрелял в нее из рогатки, брызгал чернилами на новое платье. Повзрослев, Озеров перешел к атакам посерьезнее: пытался лапать, загнать в кусты или на чердак. Правда, он несколько раз пускался в нечто подобное объяснению в любви. Мол, ты должна стать моей девушкой, никто тебя пальцем не тронет, а меня должна слушаться и все позволять. Решительный отпор Арины только раззадоривал Озерова, который к последнему классу превратился в приблатненного наглеца. Однако сразу после выпускного вечера Юрку забрали в армию, и Арина вздохнула свободно.

Родители хотели, чтобы дочь получила высшее образование. Они усвоили два термина: «бюджетное» и «коммерческое». Бюджетное образование предполагало бесплатное обучение, но для этого требовалось отлично сдать вступительные экзамены, на что Арине рассчитывать не приходилось. Ее пугала перспектива учебы в вузе. В школе была скука смертная, а в институте наверняка того хуже. В школе Арина пялилась на доску, на которой решались алгебраические уравнения или писались мудреные химические формулы – ничего не понимала и чувствовала себя лишней на этом празднике научной мысли. В институте формулы будут еще сложнее, и она снова окажется дура дурой среди умных зазнаек.

– Коммерческое мы осилим, – говорил папа. – За грóши двоек не ставят. Все учатся, а наша дочка без высшего образования?

Маме тоже хотелось, чтобы дочка была с дипломом.

Отец предложил:

– Выбирай любой институт, где есть коммерческое отделение. Хоть в юристы иди, хоть в программисты.

Арина была в отчаянии. Выпускные экзамены сдала как в тумане. Отчаяние всегда заканчивается – удачей или новым меньшим отчаянием, но заканчивается. Арине выпала удача.