II. Terra incognita

Юлий так и не лег больше спать в ту ночь. Тщательно собрался и выехал в дачный поселок на рассвете.

По дороге заправил топливом свой кроссовер и под звуки «Зимней дороги» Свиридова довольно быстро, за несколько часов, добрался до дачного поселка, где находился родительский дом.

Дача была полностью обустроена отцом. Здесь были все удобства, гараж, баня, бассейн, сад. Отец провел здесь все последние годы жизни. И похоронен был на ближайшем кладбище. По его прижизненной настоятельной просьбе. Там же покоилась и мать, Валерия Павловна.

После смерти отца мать окончательно переселилась из московской квартиры в дачный коттедж, устроилась на работу в соседний пансионат, где потом стала директором и жила, практически, безвыездно до самой смерти.

Мама, Валерия Павловна, была намного моложе мужа. Они поженились сразу после войны, когда отец был уже старшим офицером, прошедшим войну, а она совсем юной девушкой.

Юлию вспомнилось, что когда-то он слышал от матери, будто бы до войны у отца была другая жена, с которой он развелся. Причины этого никогда не обсуждались в семье и вообще не упоминались.

После смерти мужа Валерия Павловна замуж больше не выходила, романов не имела и прожила во вдовстве больше двадцати пяти лет.

Юлий задумался о том, что она вполне справилась со своей миссией. Ни он, ни его сестра Марина не чувствовали себя нуждающимися или брошенными. Мама была к ним внимательной, доброй, понимающей, обожала своих внуков – детей от брака Юлия с Нелли и, пока они были школьниками, брала их в свой пансионат на все лето.

До самого последнего ее дня они продолжали с удовольствием общаться, хотя и жили в разных местах. Он знал, что им всегда будет не хватать ее, потому что заменить ее не мог никто.

Он начал упрекать себя в том, что мама всегда интересовалась его жизнью, а сам он не очень-то вникал в ее жизнь, мало что знал о ее внутреннем мире. После смерти отца он не только других, но и маму не подпускал слишком близко.

Теперь он был и сам отец двух взрослых детей, которые также интересовались его жизнью лишь поверхностно. Данила и Надя любили его, но жили своей отдельной жизнью. И он решил, что это обычное заблуждение молодости – углубляться в свои собственные проблемы, и по умолчанию считать, что родители со своими трудностями и проблемами справляются на «раз-два» и в духовной поддержке детей не нуждаются.

Как бы там ни было, он был намерен внимательно изучить все, что осталось от жизни родителей. В тот момент, когда такое решение сформировалось, он вполне осознал, что собственная жизнь его родителей для него есть terra incognita.

III. Раненные жизнью романтики

Родительский дачный коттедж имел жилой вид, а сад не казался заброшенным. Юлий знал, что это дело рук его старшей сестры Марины и что она часто бывает здесь.

Теперь он то и дело размышлял о прошлом, о родителях, сестре, их семейной жизни, думал о том, что же такое была для него эта семья. И удивлялся, что не удосужился сделать этого раньше.

Марина любила маму, хотя с детства выступала её идейной противницей.

Когда мамы не стало, Юлий обратил внимание на то, что Марина очень похожа на нее. И, как свидетель отчаянных попыток Маринки во всем противостоять матери, был изумлен.

Считалось, что Марина – папина дочь, а Юлик, родившийся после Марины спустя шесть лет, был маминым. Со временем Юлий понял, что Марина только делает вид, что любит папу сильнее. Ей страстно хотелось безраздельной любви мамы, а на половинку она никак не соглашалась.

Это выражалось в том, что Марина жила, постоянно наблюдая за мамой. Она крутилась вблизи Валерии Павловны как малая планета вокруг Солнца и совершала разнообразные личные подвиги, демонстрировала достоинства, добиваясь её признания.

Так, Марина была лучшей ученицей класса. О ее выдающихся способностях на всех собраниях безустанно говорили учителя. В девятом классе она научилась шить блузки, костюмы и даже пальто – такие, как ни у кого другого. И лучшую вещь, зимнее пальто, она сшила для мамы.

Марина читала классику и действительно любила и знала творчество Л. Толстого, Достоевского и Блока, к которым питала нежные чувства мама. Наконец, Марина всегда была красавицей.

Но Марина не хотела нянчиться с Юликом и в детстве бурно восставала против этого. Она решительно не соглашалась готовить еду для брата. Не хотела ходить в магазин за продуктами, убирать квартиру. Всё, что казалось ей тупым и монотонным, она делать категорически отказывалась. И если бы мама её заставляла, Марине было бы легче.

Но Валерия Павловна не принуждала дочь. Сама готовила пищу, ходила в магазины, убирала квартиру, отводила Юлика в детский сад, либо брала с собой на работу. Если бы у нее было меньше домашних забот, она бы обязательно уделяла общению с дочерью гораздо больше времени. Но помогать маме было особенно некому. Папа имел после войны больное сердце, страдал стенокардией, болел, ему нужен был покой. Юлик был маленький мальчик, которому мало что можно было доверить. А Марина была старше и гораздо больше годилась в помощницы маме.

Неужели умная Маринка не понимала этой простой истины? Юлик догадывался, что понимала прекрасно. Но ей не нужны были крохи. Мама ей была нужна вся безраздельно. Всё или ничего. Потому что она обожала маму.

У мамы был не только безупречный вкус, но и разнообразные дополнительные таланты. Мама чудесно пела. Играла на фортепиано. Разбиралась в искусстве и литературе. Мама очень вкусно готовила. Вообще она была личное Маринкино счастье и чудо, которым несправедливо завладел другой человек.

Ну, а что же папа? Папа был тайным Юликовым идолом. Папе не требовались красота и таланты. В глазах Юлия папа был смел, силен духом и совершенно справедлив.

Юлий вполне осознавал, что по части силы духа ему далеко до отца. Но потребность в справедливости у него тоже была развита и не раз ставила его в тяжелые жизненные ситуации. Теперь это называлось ригидностью личности, жесткостью, рассматривалось как помеха в общении, качество, мешающее адаптации личности в обществе. Ну, и на самом деле – о какой такой справедливости можно толковать, если её нет ни в природе, ни в обществе? Соглашаться и принимать всё как есть гораздо спокойнее, безопаснее, полезнее во всех отношениях.

Но Юлий, уже много лет и с удовольствием читавший книги по философии, сделал для себя выбор – конформистом ему никак не стать.

IV. Трезвый реалист

Марина Ивановна Васицкая оставила себе для работы по специальности не более трех дней в неделю. Остальное время она жила не в своей московской квартире, а в подмосковном родительском доме, расположенном в дачном поселке.

Каждый, раз возвращаясь из Москвы «домой», она испытывала приятное волнение. С годами это стало чем-то вроде рефлекса. Здесь она забывала о том, что ей много лет. Что ей пора бы уже оставить свою юридическую практику и уйти на пенсию.

Войдя в гостиную, она первым делом смотрелась в старинное большое зеркало. Ну, не молода, да. Но ведь хороша. Стройна, легка, волосы густые и живые. Лицо ухоженное. Одета со вкусом. А сила и выносливость как у молодой. Потому что здоровье не подводит.

Она облачалась в красивую домашнюю пижаму или спортивный костюм и с удовольствием занималась домом или садом.

А по вечерам читала мамины книги, слушала мамину музыку.

У нее не было своих детей. Муж погиб во время Чернобыльской катастрофы. И остался только мир мамы. Он делал её жизнь полной и по-своему гармоничной.

Иногда, слушая мамины любимые вещи, «Венгерские танцы» Брамса, «Чардаш» Монти или нежную фантазию Шуберта, она чувствовала такой прилив сладкого упоения, что у нее перехватывало дыхание. И опасалась таких всплесков. Ей думалось, если её психика выдает такие бурные позитивные реакции, то и негативные будут неслабыми, жди депрессию. Маятник раскачивается.

Марина не знала, бывают ли у нее настоящие депрессии. Иногда ей бывало по-настоящему грустно и тяжко.

Но она спрашивала себя – как я впадаю в такую горечь, отчего она охватывает меня? И всегда находился убедительный и мотивированный ответ, после которого настроение улучшалось. Долгие годы она изо всех сил боролась с неистовым романтиком в своей душе. И ей казалось, что наконец-то трезвый прагматик-реалист одолел его. Жизнь стала ровной и размеренной.

После смерти мамы она долго страдала от горечи утраты. Не смогла заниматься привычным делом – журналистикой. Ей стало трудно общаться с незнакомыми людьми, мотаться по миру.

Все в профессии стало казаться насквозь лживым. От пиара делалось тошно. Она уволилась с работы и долго не хотела никуда устраиваться. Понимала, что ей нужны перемены, но какие именно, на что она может решиться? Ответа не находилось.

Ее возможности изменить жизнь в это время уже не ограничивались семьей – мужа не было в живых, она жила одна. Лишь возраст останавливал ее. Когда тебе за сорок, какие уж тут радикальные перемены!

Постепенно она пришла к выводу, что ей нужно сменить профессию. Еще в годы учебы на филологическом факультете МГУ она заинтересовалась правом. В одной из книг по истории культуры прочла, что рецепцию римского права в средние века обеспечили своими трудами ученые-филологи европейских университетов. Потому, что только они могли перенимать и толковать терминологию и нормы права, профессионально пользуясь латынью. И в то время существовало мнение, будто только филолог может быть хорошим юристом. Это так заинтересовало её, что она стала читать книги по праву. Не учебники, а монографии по частному праву, по истории римского права.

Поэтому выбор новой профессии у нее был предопределен – учиться она поступила на вечернее отделение юридического факультета.

На вводной лекции по теории права молодой доцент обратил внимание слушателей на то, что обучиться юриспруденции за три с половиной года, которые отведены на получение второго высшего образования, невозможно. И вообще он считал, что по второму образованию настоящих юристов не бывает. Юристом надо быть по основному образованию, которое следует получать смолоду и не каждому, а только людям с особым складом ума и характера.

Марина удивилась и попросила пояснить эти мысли. Доцент пространно ответил, что юрист отличается от всех прочих людей, прежде всего, тем, что имеет юридическое мышление. А сформировать такое мышление можно только одним способом – системно и добросовестно изучая историю и теорию права.

Это был вызов. По крайней мере, для Марины. И она с головой ушла в учебу. С отличием закончила юридический факультет, получила диплом бакалавра юриспруденции. После этого поступила в магистратуру МГУ, а потом и в аспирантуру. Сдала кандидатский минимум, но защищать диссертацию не стала. Хотелось практической работы, и она сдала адвокатский экзамен.

Спустя несколько лет честно созналась самой себе, что не сумела утвердиться в этой профессии, несмотря на то, что коллеги признавали её в качестве образованного и способного адвоката. Сама она вначале испытывала удовольствие, оттого что достигла поставленной цели и еще раз доказала себе и другим, что ей многое по плечу.

Многое, но не всё. Выигранных дел у нее было меньше, чем у коллег. А ведь она, особенно на первых порах, старалась выйти за пределы возможного, сделать все, чтобы решение суда состоялось в пользу ее подзащитных.

Иногда ей случалось выигрывать заведомо проигрышные дела, за которые никто не хотел браться. Это был успех, за которым шли известность и признание.

Но в придачу к этому успеху косяком шли проигранные дела. Она огорчалась из-за этого, обсуждала нюансы дел с другими адвокатами. И все они повторяли одно и то же: не парься, брось, неужели ты воспринимаешь проигрыш дела в суде как личное поражение? Это же непрофессионально, наивно.

Марина сознавала, что, несмотря на обширные знания и умение безукоризненно составлять процессуальные документы, чего-то очень важного ей не удалось постичь. Она стала чаще общаться с коллегами неформально. Ездила в загородные клубы, где собирались успешные юристы, ходила в кафе и рестораны на ланчи и ужины. Систематически просматривала судебную практику, журнальные публикации по праву.

И заметила интересную закономерность. Как правило, в апелляционном порядке отменялись только те решения судов первой инстанции, которые основаны на нормах материального права. Решения, основанные исключительно на постановлениях пленумов судов высших инстанций, оказывались непотопляемыми даже в тех случаях, когда они, мягко говоря, уже не вполне соответствовали духу и букве закона.