Эту книгу я посвящаю своему дорогому Учителю, удивительному и замечательному Человеку, журналисту, психологу и педагогу, Владимиру Владимировичу Шахиджаняну.

Владимир Владимирович не только научил меня бегло печатать. Бегло печатать, не глядя на клавиатуру. Владимир Владимирович помог раскрыться моему творческому потенциалу. И я, до встречи с ним никогда не писавшая текстов, за исключением разве что школьных сочинений и писем, причём и те, и другие я никогда не любила писать и это всегда было для меня моральной пыткой и мукой; после встречи с моим Учителем, я вдруг полюбила этот процесс. Мне понравилось открывать свои мысли. Мне понравилось обнажать свои чувства. И это доставляет мне ни с чем ни сравнимую радость. И этот процесс, творческий процесс, доставляет мне ни с чем ни сравнимое наслаждение.

После встречи с Владимиром Владимировичем я нашла своё призвание. Я поняла, наконец, чем я бы хотела заниматься в жизни. После встречи с Учителем жизнь ко мне повернулась новой гранью. И заиграла яркими красками.

Я бесконечно благодарна Судьбе за то, что она позволила мне повстречать в своей жизни этого интересного и уникального Человека!

Предисловие к книге

Когда я смотрю на плоды трудов своих, интеллектуальных трудов, мне на ум приходит фраза: «Длинно, скучно, ни о чём…». Пожалуй, эту фразу можно взять эпиграфом к моей книге. Эта фраза проходит красной нитью через всё моё творчество. Настолько она коротко и ёмко описывает всё то, что я тут понаписала!

В своё оправдание могу сказать, что в эту книгу я поместила не самые свои длинные и не самые свои скучные вещи. У меня есть много вещей намного длиннее и намного скучнее. И тоже ни о чём.

Когда я оглядываюсь назад и ужасаюсь количеству написанного, мне вспоминается фраза из одного известного замечательного фильма: «Я ещё не Волшебник, я только учусь!». Вот и я повторяю вслед за юным пажем: «Я ещё не писатель, я только учусь!»

Это всего лишь моя первая книга. До неё я ничего не писала. Если не считать нескольких стихотворений, написанных мною на заре моей жизни.

Да-да, я только учусь. И, возможно, когда-нибудь, в далёком-далёком будущем, я научусь писать ни о чём коротко, ярко, увлекательно и захватывающе!

В моём Мире снова Солнце!

Предисловие

Предлагаю на суд читателя мою первую повесть.

В этом произведении рассказывается о маленькой девочке. И в этом произведении есть всё.

********

Да, в нём есть всё, но в дозах небольших. И юмор есть, и лирики немного, немного взрослых фраз, и грусть от сожалений… Есть даже описание природы.

********

Есть много мыслей бюрократа. В канцеляритах мыслит он.

********

Что чувствует ребёнок, попавший в совершенно… чужой и непонятный, большой серьёзный мир? На время оказавшись с пугающим тем миром лицом к лицу без мамы совсем-совсем один?

И в повести я этой всё показать пыталась, тот мир, что незнаком был, тот взрослый серый мир. Тот мир из глаз ребёнка я рисовать старалась. И даже не ребёнка. Скорее, двух людей. Один из них ребёнок, из прошлого пришедший. Другой же, он вернулся из тех грядущих дней. Ведь в жизни эти двое всегда шагают вместе. И сцеплены их руки. И шаг сверяют свой.

Мне удалось слегка лишь чуть приоткрыть ту Дверцу, что к нам ведёт и душу пред всеми открывает.. И показать событий обычных череду, что Зеркало нам наше прилежно отражает.

********

Рисуя словами мысли, а фразами чувства, я пыталась наклониться. Наклониться к тому ребёнку и посмотреть ему в глаза. Эта книга – взгляд снизу из широко распахнутых детских глаз. Взгляд снизу на мир высоких людей.

********

Но за ребёнка взрослый говорил. Он говорил так, как умел. Бюрократическим скрепляя языком. И путано, и длинно, сухо слишком.

********

В этой повести я пыталась услышать маленькие мысли маленького человека. И пройти по его следам. Я писала о том, как нелегко быть ребёнком. Как нелегко, когда ты один маленький, а вокруг тебя все большие. Не знаю, удалось ли мне раскрыть это в полной мере?

********

Сознательно я слово «Мир», когда брала его в ладони, и перекатывать пыталась, рассматривая изумлённо, как только можно рассмотреть, свой Мир, из прошлого пришедший… сознательно я это слово с большой писала только буквы.

И это же брала я слово, когда им мир обозначала, тот Странный мир – мир, что ложится и вдоль границ, и убегает так быстро вдаль, чтоб затеряться… и это же брала я слово и с буквы маленькой строчила.

********

Думаю, понятно, почему я так поступала. Для многих из нас, а не только для детей, свой собственный внутренний Мир только так всегда и пишется. Исключительно с большой буквы. А всё, что находится вне его границ и за его пределами, для многих из нас так и остаётся навсегда тайной за семью печатями. Не все из нас обладают таким особым удивительным зрением… И как бы мне хотелось им обладать!

Писала я для взрослой аудитории.

Глава первая

Городской оазис

Помню, как-то утром пришли мы с мамой в наш родной детский сад. Прийти-то мы пришли, но сдать меня туда в тот раз не получилось. Не принимал садик детей. В то утро наш обычно весёлый шумный и гостеприимный детский сад был тёмным, хмурым и неприветливым.

К такому мы с мамой не были готовы. А потому были немного растеряны. Люди всегда теряются, когда нарушаются их планы. Люди теряются, когда нарушается привычный ход событий. Они выглядят потерянными, когда выпадают из привычного ритма жизни.

Мы повернулись к садику спиной и пошли. Я много раз об этом мечтала! И мне сейчас полагалось радоваться. Но у меня почему-то это не очень получалось. Нет, радость, конечно, была. Была, не скрою. Но была она совсем маленькая. И не очень радостная… Потому что не была чистой. А была со всякими примесями. К ней примешивались самые разные безрадостные чувства.

Я видела мамину озабоченность. А ребёнок не может радоваться, если взрослому не весело.

А ещё, дети ведь любят привычный распорядок. И когда что-то идёт не так, детей это тоже выбивает из колеи. А не только взрослых.

И потом, садик всегда по утрам принимал меня натощак. И теперь мой желудок был не согласен. Не согласен с тем, что мы всё дальше и дальше удалялись от того места, где его каждое утро ждала тарелка с чем-нибудь горячим. И поэтому он протестовал и бунтовал. И требовал соблюдения своих законных прав.

Есть такая хорошая поговорка: «Стерпится, слюбится!» И я уже столько раз убеждалась в её правоте! Так вот и здесь. Эта поговорка была прямо про меня и про садик. Мы с ним пусть и не полюбили, но давно уже притерпелись друг к другу. Притерпелись и привыкли. Притерпелись настолько, что иногда даже скучали. Скучали, если не виделись.

И потом мои подружки… «Где они сейчас?», – думала я.

В общем, мамина озабоченность передалась и мне. И вот мы с мамой шли вместе по улице, одинаково озабоченные и одинаково не знающие что делать.

– Возьму-ка я тебя с собой на работу! – сказала мне мама.

– А что я там буду делать? – спросила я.

– Меня подождёшь. Я отпрошусь у начальника. А потом отвезу тебя к бабушке.

Я обрадовалась.

– И ты со мной останешься у бабушки?

– Нет, – сказала мама. – Я вернусь на работу.

Моя радость сразу поутихла. Но не полностью. Потому что я теряла маму, но приобретала бабушку.

На ходу мама строгим тоном провела со мной инструктаж. Вводный инструктаж. На предмет, что можно, а что нельзя делать на работе.

Мама сказала, что на работе будет много незнакомых мне взрослых людей. Но не все они будут незнакомые. Некоторых я узнаю. Тех, с кем мы вместе ездили на базу отдыха летом. Но с ними нельзя будет разговаривать. И, вообще, на работе нельзя будет ни к кому приставать. Ни с разговорами, ни с расспросами. На работе надо будет вести себя тихо. Неслышно. И незаметно. И не мешать взрослым людям работать.

Я была ребёнком стеснительным. Стеснительным и серьёзным. Меня и так пугала мамина работа. Без всякого инструктажа. Но после того, как я его прослушала, мамина работа стала пугать меня ещё больше.

Мы с мамой приближались к величественному и красивому белому зданию. Это сейчас оно какое-то серое. Серое, унылое и неказистое. А в воспоминаниях моего детства оно было огромным. Огромным и белоснежным, утопающим в зелени. В яркой и сочной зелени юной листвы. Это сейчас этот дом также, как и все остальные вокруг, покрылся пыльным налётом. Тем самым налётом, которым покрывается всё без исключения. И этот налёт не всегда украшает то, на чём оседает. Этот налёт – седой налёт времени…

Тогда мама работала в научно-исследовательском институте. И называлось то здание как-то загадочно. Загадочно и красиво. УралНИТИ. Я и не догадывалась, что это название что-то означает. Что это аббревиатура. Мне это название казалось вполне самодостаточным. Было в нём что-то непонятное. Непонятное, а оттого и красивое. Во всяком случае, мне это название казалось прекрасным. И таким же чистым и звучным, как само здание.

Мама у меня была молодая и красивая. И её коллеги были такие же. Весёлые, молодые и красивые. И здание тоже. Оно тоже казалось мне таким же, как мама. И таким же, как её коллеги.

Да оно такое и было. Гармония и стройность, строгость и благородство архитектурных линий. Высокое крыльцо со ступеньками.

Этот институт не был похож ни на одно здание, которые мне доводилось видеть тогда. Перед ним была небольшая, обрамлённая деревьями площадь, из центра которой пронзал стрелой небо символический памятник. Памятник окружала ухоженная клумба. Ухоженной была не только она. Ухоженной и красивой была и вся территория вокруг.

Перед зданием была очень большая зелёная зона. И четыре ряда деревьев. Один ряд примыкал к самому зданию. И в этом ряду были не только привычные нашему глазу городские деревья. Там были и стройные красавицы ели с голубовато-серебристым отливом. К ним примыкал кустарник, стоя у них на страже и заботливо укрывая их ноги. Ели были только в первом ряду. В ряду приближённых. Второй ряд деревьев был по другую сторону дороги. А третий и четвёртый ряды были ещё дальше и росли по бокам пешеходной дорожки, образуя все вместе тенистую задумчивую и очень уютную аллею. Деревья росли, сплетаясь вверху своими большими и пышными кронами. Но не смотря на богатые одеяния, тень они давали лёгкую и светлую. Дышалось там очень легко, свободно и приятно. Летом те деревья притеняли путников от изнуряющих лучей, даря им свежий комфорт и живительную прохладу. В ветвях звенела, переливаясь весёлыми негромкими трелями, птичья разноголосица.

И не смотря на то, что совсем рядом проходили трамвайные пути и гудела автомобилями дорога, это был кусочек отдыха, это был небольшой островок живой природы. Той самой природы, которая всегда с таким большим трудом отвоевывает себе кусочки пространства у каменных джунглей. И чувствует себя при этом гостьей. Непрошеной гостьей, которую милостиво пускают на порог.

Люди не задерживались на этом островке. Это была проходная зона. Но минуя этот городской оазис, можно было пусть немного, но отдохнуть и расслабиться, и хоть чуть-чуть, хоть самую малость, хоть по капельке, но восстановить свои силы; те силы, которые всегда отнимает промышленный город у своих таких занятых, таких озабоченных и таких вечно спешащих жителей.

Глава вторая

Самый страшный мужчина

Мы с мамой поднялись на крыльцо и вошли внутрь. Внутри было темно. Я спросила у мамы: почему ничего не видно? И она ответила, что после яркого солнца всегда так происходит. После яркого света глаза у всех поначалу плохо видят в помещении. Потому что в помещении темнее, чем на улице. Нужно просто немного подождать, и как только наши глаза привыкнут к приглушённому свету, они опять станут хорошо нам всё показывать. Как всегда, мама оказалась права. Спустя некоторое время темнота перед глазами рассеялась и я увидела перед собой мужчину. Мужчину с добрым и улыбчивым лицом. И он спросил меня голосом Волка из "Красной Шапочки":

– И куда же это идут такие маленькие девочки?

И сразу стало понятно, что мужчина этот был хороший. И сразу стало понятно, что мужчина этот был добрый. Поэтому я его совсем не испугалась.

– Я с мамой! – сказала я важно.

– А, ну раз с мамой, тогда конечно. Тогда проходите, – сказал он нам.

Маме он просто улыбнулся. Её он хорошо знал.

И мы пошли дальше.

Я спросила у мамы, а кто это? И она ответила, что это вахтёр. Тогда я спросила у мамы, а почему он там сидит? И мама сказала, что этот человек не просто сидит у входа, а он занят важным делом. Он одних людей пропускает на работу, а других нет. И я спросила – а кого он не пропускает? И мама ответила, что этот вахтёр пропускает только тех, кто идёт заниматься серьёзным делом. А лентяев и лодырей он не пропускает. И тогда я поняла, что мы с мамой шли заниматься самым настоящим, самым серьёзным делом!

И вот, наконец, мы вошли в большую комнату. Мама поздоровалась со всеми. И я. И я тоже. Я тоже поздоровалась. Но меня почему-то никто не услышал.

В комнате были одни взрослые. И их было много. Все они были мне незнакомы. Даже наши с мамой знакомые теперь были совсем незнакомые. Те взрослые, которых я видела сейчас, были совсем не похожи на тех взрослых, с кем мы вместе так весело проводили время на базе отдыха.

Все взрослые смотрели на меня. Мою маму они уже хорошо знали. А меня нет. И я им больше нравилась, чем мама. И чем больше они на меня смотрели, тем больше я пряталась за маму.

Я была стеснительным ребёнком. И не любила находиться в центре внимания. А потому сейчас жалела, что мама так и не купила мне плащ-невидимку. Мама мне как-то рассказывала, что есть такой плащ. Его одеваешь и никто тебя не видит. Но сколько я не просила маму мне его купить, она почему-то никак мне его не покупала.

Послышались радостные возгласы:

– Надежда привела помощницу!

– Ну вот, теперь дела пойдут на лад. К нам пришёл самый главный работник!

Я не понимала взрослых шуток. И испугалась.

Я подумала, что мне придётся что-то делать на работе. Что-то такое, чего я не умею. И самое ужасное было в том, что я-то знала, что не умею, а остальные, похоже, нет. Остальные, похоже, даже не догадывались об этом. Остальные об этом даже не подозревали. И все надеялись на меня. А ведь это очень страшно, когда на тебя надеются, а ты можешь всех подвести.

Одни взрослые были серьёзные, другие улыбались. Хоть все они и смотрели на меня с доброжелательным интересом, мне всё равно было страшно. Страшно, когда в чьём-то мире только ты один маленький, а остальные вокруг тебя все большие. И этот большой мир такой непонятный! Все люди в нём занимаются непонятными делами. И говорят на непонятном языке. И всё-всё здесь непонятно. И от этого становится ещё страшнее. Я прижалась к маме.

Взрослых было так много, что они меня пугали. Они все были страшные. А один мужчина был самый страшный. Наверное, он не любил детей. Он не улыбался. Он сердито молчал. А потом начал ругать тех, кто шутил и смеялся. Он ругался. А все его слушались. Он ругался. И все его боялись. И я поняла, что в этой комнате он самый главный. И я поняла, что в этой комнате он самый страшный. В этой комнате он один не любил детей.

Я слышала, что есть взрослые, которые не любят детей. Слышала, но никогда таких ещё не встречала. И сейчас я поняла, что этот самый страшный мужчина такой же, как те очень страшные мужчины из самых страшных сказок. Из тех сказок, которые иногда мне на ночь читала мама.

Этот мужчина смотрел на меня и мне было страшно.

В комнате стало тихо. Улыбки сошли со взрослых лиц. Все сразу стали серьёзные. Все сразу занялись взрослыми делами.

Глава третья

О пользе чтения детских сказок

Мама подвела меня к столу. И сказала: «Вот это мой стол!» И, усадив меня на стул, стоящий возле него, произнесла: «А вот это мой стул!» И пояснила, что эти вышеозначенные предметы производственного инвентаря принадлежали ей, а значит, и я могла любезно ими воспользоваться. То есть они мне были предоставлены мамой как бы во временное пользование.

Разумеется, я не знала тогда всех этих умных слов, и мама, конечно же, говорила со мной другим языком, но нельзя забывать, что эти рассказы пишет всё-таки взрослый человек. И этот взрослый человек уже не может мыслить без этих умных слов. Этот взрослый человек давно уже забыл, как мыслит четырёхлетний ребёнок. А если бы даже и вспомнил свои мысли из прошлого и записал бы их, то другим взрослым попросту стало бы неинтересно читать этот рассказ.

Но я отвлеклась.

Итак, в моём распоряжении оказались стол и стул. А это было уже немало.