Пролог с утренней сценой

– Ну и что будешь делать с нами, а, Артист? – тяжело дыша, спросил худощавый смуглолицый мужчина лет тридцати пяти, с коротко остриженными черными волосами и модной небритостью на подбородке. Он сидел в салоне машины рядом с мощным, вооруженным до зубов, улыбающимся и сияющим, будто его только что наградили, красавцем и сверкал темными глазами.

– В расход, что ли, отправить собрался? На кого теперь работаешь, сука?

– А то ты не помнишь и не знаешь, – улыбнулся тот, кого назвали Артистом, поигрывая при этом пистолетом. – Вы вообще, конечно, веселые ребята. Я не ожидал вас так быстро раскрыть. Впрочем, на ловца и зверь бежит, и тебе это прекрасно известно. Можно подумать, будто я не знаю, что ты свернул с прямой дорожки, а, братело? Да чтоб никто не узнал?

– Зато ваша дорожка прямая! – взвился смуглолицый. – Да самой прямой дорожкой, какой ты когда-либо пройдешь, будет коридорчик до стенки, у которой тебя шлепнут! У вас-то на Украине моратория на смертную казнь нет!

– Коридорчик до стенки? Прям как у Высоцкого: «Коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет».

– Ладно, не заливай, брат. Сами виноваты. Никто не просил.

– Сами. А теперь тебе с компаньоном твоим придется ответ держать. Честно говоря, я рад, что вас не угробили со всеми остальными, прочими сволочами, – сказал Артист. – Я думаю, этого никто бы не одобрил. В общем, так, брат: никто тебя убивать, разумеется, не будет. Просто ты должен исчезнуть. Вася, зарули-ка вот к тому озеру.

Вася свернул и поехал по изъеденной колдобинами и рытвинами грунтовке, так и норовящей выскользнуть из-под колес, как норовистая кобылка из-под наездника. Сравнительно безобидные кочки вдруг резко сменялись кошмарными ухабами, на которых машину конвульсивно подбрасывало, а сидящего на заднем сиденье – мешком, расслабленно и обреченно-похмельного, с убийственной регулярностью тыкало головой в потолок.

– Что… что вы хотите делать? – выдохнул смуглолицый.

– Да ничего особенного. Просто поговорить, – сказал Артист. – Мы сейчас в десяти километрах от Нарецка. Никто ничего не узнает.

Смуглолицый вздрогнул. По его лбу ручьями тек пот. Он разлепил серые, цвета плохо выпеченного пирога, губы и выговорил:

– Но я не понимаю… зачем все это? Вы… вы в самом деле меня не убьете?

– Нет. Вася, останови. – Могучий Артист пристально посмотрел на смуглолицего и сказал: – Просто некоторых перестало устраивать то, чем ты занимаешься. Ты меня понимаешь. Так что…

Смуглолицый, как бы то ни казалось невероятным для его типа и оттенка кожи, мертвенно побледнел. Лицо его исказилось. В нарождавшихся предрассветных серых сумерках, без теней, оно казалось маской мумии.

– Некоторых? Вы говорите, что…

– Мы ничего не говорим! – резко перебил его Артист. – Просто тебя уже много раз предупреждали, но ты по-прежнему с упорством, достойным лучшего применения, гнешь прежнюю линию. – Он небрежно почесал дулом пистолета затылок, и при этом простом движении смуглолицего бросило в озноб. Лежащего же на заднем сиденье его товарища и без того трясло от похмелья: судя по всему, бодун у него всегда был явлением исключительно въедливым и мучительным.

Артист вышел из машины. В этот момент на берег озерца подрулила вторая машина. Артист досадливо поморщился.

– Иди-ка сюда, – поманил он пальцем трясущегося смуглолицего, враз позабывшего все свои надменные повадки. Его палец уперся в валявшегося на заднем сиденье человека. По мановению руки Артиста того вытащили из салона и швырнули на влажную, еще холодную траву.

Утренний озноб, казалось, пронизывал нездоровый, словно простуженный воздух. Смуглолицего продолжало трясти.

– Вот видишь этого нехорошего дяденьку? В последнее время он проявил редкостную назойливость. Мы думали, что он простой алкаш, к тому же бывший урка, а он неожиданно для нас и, к несчастью, для себя оказался существом довольно памятливым. Все видит, все помнит. Я думаю, ты прекрасно догадываешься, кто тобой недоволен. Быть может, догадка твоя и верна, но оставь все свои версии при себе. Иди, иди сюда.

Он положил обе руки на плечи смуглолицего, поставил его перед собой и повернул лицом в сторону человека с заднего сиденья. Тот медленно поднимался с травы. Его широкое лицо было совершенно мокрым от судорожного пота. Артист сплюнул наземь, потом вынул пистолет и тщательно вытер его о рубашку. И медленно вложил его в руки смуглолицего человека, тут же сняв с предохранителя.

– Сделай это, знаешь ли. Ты должен это сделать. В конце концов, ты можешь сейчас обещать, что будешь вести себя как следует и исчезнешь с местного горизонта, а потом окажешься в своей стихии и снова будешь бесчинствовать и совать свой длинный нос куда не следует. Ты и на тот момент, когда тебя выловили, кажется, был под «коксом». Или под еще какой-то дрянью, а?

Тот хотел что-то сказать, но рослый Артист не позволил ему и слова вставить:

– Неожиданно, неожиданно. В Москве же тебя хрен достанешь, очень уж аккуратно ты там себя ведешь, милый. Да и людное место – Москва, не правда ли? А если ты уберешь своего подельника, вот этого урода, то будет неплохой рычаг воздействия на тебя в случае твоего плохого поведения.

Тот помертвел. Он хотел что-то сказать, пистолет прыгал в руках, перед глазами скакали водянистые жуки в расходящихся концентрических кругах. Жаркий туман обнял голову, хотя утро было свежее.

– Я не… – начал было он, но тут же умолк. Артист перехватил его кисть, сжимавшую пистолет, и повел стволом в сторону:

– Не так, драгоценный. Вот он.

Только тут человек с заднего сиденья заметил, что целятся именно в него. Он встал столбом и не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Смуглолицый держал пистолет нацеленным прямо в голову жертвы, но выстрелить не мог. Пистолет уже не плясал в руках, но конвульсии крупной дрожи время от времени пробегали по телу.

– Ну же… стреляй, – нежно сказал Артист.

Смуглолицый трясся. Человек с заднего сиденья стоял неподвижно, только непослушные ноги его заплелись в какую-то несообразную, вроде бы балетную, позицию.

– Стреляй, стреляй, стреляй, – трижды повторил Артист, каждый раз чуть более настойчиво. – Стреляй, а то будет хуже. Ведь Вова тебя сам замочит, если вы оба отсюда живыми уйдете. Так что лучше ты первый убей Вову, чем он тебя прикончит.

Смуглолицый попытался вдавить палец в курок, но тот не слушался его. Артист некоторое время презрительно рассматривал стоявшее перед ним перепуганное существо, а потом вдруг гаркнул:

– Пли!!

И тут же грянул выстрел.

Смуглолицый человек нажал курок чисто машинально, вздрогнув от резанувшего предутренний воздух властного окрика…

Выстрел грохнул, словно под тяжестью многих лет изломился ствол толстого старого дерева. И рухнул широколицый человек, выброшенный с заднего сиденья. Он взмахнул руками, словно совершивший непоправимую ошибку эквилибрист на канате над пропастью – как бы попытался удержаться, сбалансировать, уже понимая, что ему не вытянуть, не сохранить спасительное равновесие. Нет, человек не вытянул. Он упал лицом в росную траву, скатившись в углубление у левого переднего колеса машины.

Смуглолицый выронил пистолет, но за секунду перед тем, как оружие ухнуло бы на землю, в высокую прибрежную траву, Артист наклонился и, молниеносно выбросив вперед левую руку в перчатке, поймал ствол.

– Молодец, – сказал он. – Попал.

Смуглолицый поднял на своих мучителей отчаянный взгляд и вдруг бросился на Артиста. Не сходя с места, тот небрежно отшвырнул его коротким движением правой руки. Словно выстрелила пружина. Лицо новоиспеченного невольного убийцы залилось кровью, когда он упал на труп только что застреленного им человека.

И, вздрогнув всем телом, потерял сознание.

– Ну что, поехали, что ли, мужики, – брезгливо сказал Артист.

Глава 1

– Ну что же, Мария, – проговорил босс, откидываясь в кресле и закуривая очередную сигарету. – Я так полагаю, что ты предпочитаешь отмалчиваться. Что, как говорится, само по себе и не ново. Ну что ж, я не настаиваю. Давить на человека не в моих правилах, так что думай и решай сама. По всей видимости, у тебя есть над чем подумать, верно? Вот и прекрасно. Человек всегда должен думать, даже если эти мысли не совсем приятные. Без умственной деятельности даже самый конструктивный и творческий индивид засыхает на корню. Впрочем, ты и сама все прекрасно знаешь.

Родион Потапович, мой бесценный босс, был в своем репертуаре. Он много говорил, скупо и снисходительно жестикулировал, а курчавая голова над линией худых плеч покачивалась, как башка долго и мудро прожившего почтенного филина. Впрочем, на все эти разглагольствования господина Шульгина можно было бы и не обращать внимания, так как он только что хорошо угостился подарочным марочным коньяком, который ему привезли из Франции. Никогда не питая чрезмерной склонности к употреблению спиртного, коей грешат многие из российских мужчин, Родион Потапович тем не менее имел слабость к хорошему коньяку. Впрочем, никогда не превышал своей нормы. Самым печальным последствием становилась его чрезмерная и довольно таки пустопорожняя болтливость, которой и в помине не было в рабочем процессе. То есть когда Родион Потапович брался за расследование очередного хитрого дела-головоломки, подбор ключей к которым так льстил его тщеславию.

Сейчас же он отдыхал. Отсюда и коньяк, отсюда и долгие речи в пространство. Нельзя сказать, что у Родиона Потаповича не было оснований для того, чтобы предаться отдыху. Более того, основания эти были. Два удачно проведенных расследования, одного из которых не постыдился бы если уж и не сам мистер Холмс, то Эркюль Пуаро – точно. Два расследования, и отсюда – неплохая касса и перспективы расширения дела. Новые горизонты. Вот об этом-то и рассуждал, распивая коньячок, мой вальяжный босс, вот о моем нежелании говорить по этому поводу он и витийствовал.

– Конечно, – продолжал он, – ты вполне можешь позволить себе взять паузу. Кстати, у тебя на это будет время. Я уезжаю из Москвы. Друзья пригласили. Вот, хочу молодость вспомнить.

– Как будто вы старый, – скептически протянула я. – Кстати, а куда вы уезжаете, если не секрет?

– Да никакого секрета. На Черное море, под Николаев. Там работают мои друзья. Они – археологи. То есть, конечно, они давно уже бывшие археологи, а занимаются по жизни совершенно другим, однако же время от времени приезжают на места боевой славы, так сказать, и ищут разного рода рухлядь.

– Что, простите?

– Это один мой друг, Коля Кудрявцев, так именует ископаемые артефакты, которые он достает из земли. Время от времени попадаются классные штуки. Кстати, в жену Коли Кудрявцева, Аню, я был когда-то влюблен.

Я даже вздрогнула от неожиданности. Нет, не потому, что Родион Потапович когда-то был влюблен в эту самую Аню. Это легко можно было допустить. Смог же он, в конце-то концов, влюбиться в мою подругу Валентину, которая в настоящее время является его женой. Смог даже ребенком обзавестись, которого нарекли чудовищно по современным представлениям об именах – Потапом. Потап Родионович Шульгин – это просто народоволец какой-то, но уж никак не ребенок двадцать первого века!

А удивилась я потому, что босс чрезвычайно редко говорил о своем прошлом. Более того, он предпочитал вообще помалкивать и не выволакивать на поверхность различные подробности, относящиеся к своей прежней жизни. Откровенно говоря, к тому располагал и круг его знакомых, среди которых, как я узнавала вольно или невольно, попадались представители самых разных профессий и социальных пластов: от банкира и отставного генерала ФСБ до бомжа. Причем бомж вполне мог оказаться глубоко законспирированной единицей спецназа ГРУ.

Шутка.

О существовании Коли Кудрявцева, тем паче его жены Ани, былой пассии Родиона Потаповича, я слышала, разумеется, впервые. Странно, что он вообще сказал, с кем и куда едет. Вообще же в духе Шульгина было исчезнуть на несколько дней, а потом отбить какой-нибудь шальной факсик с ничего не значащей фразой типа: «Уехал по делам. Буду скоро – через три дня или через полторы недели».

Такой разброс сроков и вообще сама манера выражаться чрезвычайно бесили его жену Валентину. Она два или три раза крупно говорила с супругом, один раз даже порывалась уйти от него. И действительно ушла. В свою комнату.

Потому что, несмотря на внешнюю незлобивость и даже некоторую комичность, Родион Потапович был существом жестким. «От меня так легко не уйдешь», – мог бы он сказать про себя, как некий сказочный герой. Впрочем, босс предпочитал употреблять менее конкретные выражения, а чаще вообще ничего не говорить, а темнить до последнего. Даже если в этом не было никакой необходимости.

– Кроме них, там еще будет вся наша старая археологическая компания, – продолжал Родион Потапович, – Юля Ширшова, Олег Стравинский, Саша Ракушкин. Ну, других перечислять не буду: все равно ты их не знаешь.

По чести сказать, я не знала и перечисленных людей, не говоря уже о тех, которых Родион Потапович оставил за кадром. Впрочем, это было малосущественно, особенно в контексте сегодняшнего шульгинского откровенничанья.