© Наталья Спартаковна Беглова, 2023

ISBN 978-5-4483-8666-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ледяной человек Отци

В этом отеле Элизабет, Шарлотта и я оказались случайно. В начале декабря мы втроем отправились в двухнедельную поездку на машине по городам Италии. Элизабет и Шарлотта, более опытные туристки, заявили, что в это время в Италии не так много народа, и можно будет спокойно гулять по улицам городов, а не пробиваться сквозь толпу. Мы сможем любоваться в галереях картинами любимых художников, а не пытаться разглядеть хоть что-то через головы. Впереди конец года – вот тогда-то все ринутся или на традиционную встречу с родными на Рождество, или в туристическую поездку на Новый Год. А сейчас люди должны сидеть дома и копить деньги на предстоящие праздники. Но, видимо, не одни они рассуждали подобным образом. Или же в Италии теперь вообще никогда не бывает туристического межсезонья. Повсюду было много людей, жаждущих, как мы, осмотреть, обойти, на худой конец, хотя бы обежать все эти колизеи, триумфальные арки, палаццо и запечатлеть для потомков себя на их фоне. После десяти дней путешествия мы устали от бесконечного человеческого потока. Интересно, от чего больше утомляешься в такой поездке: от мелькания достопримечательностей или людских лиц?

Посовещавшись, решили несколько изменить первоначальный план и отказаться от посещения еще нескольких запланированных городов, а вместо этого немного отдохнуть на природе. Тем более что мы находились в Вероне, и не так далеко от нее, если ехать на север, начинались горы. Там можно будет отдохнуть от толпы, от промозглой декабрьской слякоти и подышать чистым горным воздухом. Даже Шарлотта, не большая любительница природы, на сей раз проголосовала за этот вариант. Она поставила единственное условие: раз уж мы едем на север, то посетим старинные крепости и замки, которыми славится район Южного Тироля.

Мы выехали из Вероны, проехали озеро Гарда, и пейзаж начал меняться. Итальянский Тироль оказался совсем иным, чем австрийский. Не таким уютным, а скорее величественным. Ночь мы провели в Тренто, а потом отправились дальше на север. Все чаще стали попадаться названия, включавшие в себя слово «val»¹, а горы, окружившие эти долины, становились все выше.

На следующий день к обеду мы были уже в Больцано. Наскоро перекусив и посетив, судя по путеводителю, самые интересные места, поехали по направлению к Мерано, как нам и посоветовал хозяин кафе, где мы обедали. Мерано оказался удивительно симпатичным курортным городком, из которого не хотелось уезжать. К тому же была суббота, и мы попали в разгар рождественского базара – красочного и изобиловавшего интересными изделиями местных умельцев. Я предложила заночевать в Мерано, но Элизабет настояла на том, чтобы отправиться дальше. Если сначала она весьма скептически отнеслась к предложению Шарлотты посетить крепости Южного Тироля, то очень быстро вошла во вкус, и с английской методичностью отслеживала по путеводителю все основные замки и крепости, которые стоило осмотреть. И теперь она непременно хотела посетить знаменитый замок «Тироло», построенный в двенадцатом веке и служивший много веков резиденцией графов Тирольских.

Отправившись в путь, мы сбились с дороги. Начинало темнеть. В это время машину вела я, и на правах водителя, заявила, что подниматься в гору к замку ночью отказываюсь, надо поискать гостиницу, чтобы не пришлось спать в машине. К тому же замков мы уже повидали предостаточно, надо отдохнуть, как мы и хотели, пару дней в какой-нибудь симпатичной гостинице.

При виде очередного указателя Элизабет вдруг безапелляционно заявила: «Сворачивай!» Я повиновалась. И не пожалела. Мы въехали в долину Сенале. Через час езды по живописным горным дорогам мы оказались в городишке, который показался нам идеальным местом для того, чтобы провести здесь оставшиеся дни. Он назывался Вернаго и находился на берегу довольно большого озера, в котором отражались горы, подступавшие к нему с противоположной стороны. Мы зашли в небольшую симпатичную гостиницу, носившую такое же название, как и город. В вестибюле Элизабет, оглядевшись по сторонам, сказала:

– Слушай, я поняла, почему я предложила тебе сворачивать на долину Сенале. Мне показалось, что я о ней слышала. Конечно. Посмотри – и она указала на стоявшую при входе устрашающую фигуру мужчины неандертальского вида с дубиной в руке.

– Ну и что это такое? – спросила я.

– Из-за этой чудовищной фигуры я бы даже предпочла сменить отель. Она удивительно смахивает на мумию. Чудная идея поставить здесь это страшилище, – вмешалась Шарлотта.

– Да вы посмотрите на имя. Оно написано внизу на табличке на нескольких языках.

– «Iceman Otzi»², – прочитала я. – Ну и что?

– Да, действительно, что это такое? – с таким же недоумением спросила Шарлотта.

– Вам это действительно ни о чем не говорит?

– Нет.

– Ах да, вы, русские, в это время были заняты своей перестройкой. Вернее, нет, как раз приступили к завершающему этапу – разваливанию Советского Союза. Удивительное дело! Сначала надо было развалить, а потом перестраивать. У вас все не как у людей, – не без язвительности констатировала Элизабет.

Что делать. Дружите с англичанкой – будьте готовы постоянно терпеть ее насмешки.

– А вот то, что ты, француженка, не знаешь об этом, уже более удивительно, – обратилась Элизабет к Шарлотте. Хотя, впрочем, чего удивляться? Во французских газетах просто нет места для того, чтобы писать о чем-нибудь ином, кроме как о ваших же бесконечных забастовках.

– Ты лучше скажи, что же это за Отци, – попыталась я вернуть разговор в прежнее русло.

– Ладно, за ужином расскажу, – ответила Элизабет, увидев, что за стойкой регистрации наконец появилась женщина.

На сей раз мое вмешательство было своевременным: удалось предотвратить всплеск эмоций Шарлотты, который грозил перейти в очередную стычку между моими столь не похожими подругами. Единственное, что их объединяло – это профессия. Обе были преподавательницами русского языка. Шарлотта обучала студентов в Сорбонне, а Элизабет – в престижном университете в Англии. И обе еще увлекались изучением современной русской литературой. Что и привело их несколько лет назад в Москву на семинар, который был организован филологическим факультетом Московского университета. Я также участвовала в работе этого семинара, там и познакомилась с ними обеими. Потом мы еще несколько раз встречались – то на конференции в Париже, куда приезжали по приглашению Шарлотты, то в Лондоне, где бывали, естественно, по приглашению Элизабет. Сотрудничество постепенно перешло в дружбу. Шарлотта и Элизабет стали наезжать ко мне в Москву просто так, в гости, а в этом году мы приняли решение впервые провести отпуск втроем, путешествуя по Италии. Правда, уже через несколько дней все трое, как мне кажется, пожалели об этом. Уж очень разными вкусами, характерами и темпераментами обладали мои подруги.

Элизабет – крупная, некрасивая, в больших роговых очках, еще более уродующих ее, сверхсерьезная, медлительная, я бы сказала, чересчур правильная и самокритичная. Она отличалась въедливостью и стремлением во всем разобраться досконально. Что прекрасно уживалось в ней с большим чувством юмора, правда, чисто английского, с примесью сарказма.

Шарлотта же была невысокого роста, хрупкая, удивительно привлекательная, с копной длинных непослушных вьющихся рыжеватых волос, в которых ее худощавое лицо терялось при порывах ветра. Ее имя давно стало очень редким во Франции. Я даже предположила, не сыграла ли определенную роль в непопулярности этого имени Шарлотта Корде, убившая «друга народа» Марата в надежде тем самым остановить поток террора, захлестнувший Францию. Во всяком случае, подруга ассоциировалась у меня отнюдь не с ее знаменитой тезкой, а с другой знаменитой соотечественницей. Думая о ней, я почему-то всегда представляла картину Делакруа «Свобода, ведущая народ», которую чаще называют просто: «Свобода на баррикадах». Шарлотта походила на женщину с картины не столько внешностью, сколько тем, что та олицетворяла: порыв, действие, бунт.

И вкусы у моих подруг, за исключением любви к книгам, были очень разные. Элизабет обожала природу, прогулки на свежем воздухе, а Шарлотта была истой горожанкой, предпочитавшей любоваться природой на картинах. Элизабет могла на час застрять в букинистическом магазине. Шарлотта же требовала изменить маршрут, как только видела объявление, извещавшее о том, что здесь состоится brocante – нечто среднее между блошиным рынком и выставкой антиквариата. Так что для меня, инициатора этой поездки, она превратилась в довольно серьезное испытание. Приходилось проявлять максимум выдумки и изворотливости, чтобы примирять столь разные характеры и вкусы.

Нам повезло: постояльцев в это время в отеле было немного, и мы получили три отдельных номера. Когда я подала свой паспорт для регистрации, хозяйка с интересом взглянула на меня.

– А, вы русская. То-то я не могла понять, что за странный акцент у вас. Редко к нам русские заглядывают. Больше все австрийцы или немцы. Приедут и ходят с постными лицами. Спрашивается, чего тогда отдыхать приехали. У них отдых, как работа. Ходят по горам и ходят. Да, последний раз русские у нас были больше года назад. Они на Рождество весь отель закупили. Ну и веселились же… Мне это нравится. Итальянцы тоже любят веселье, не то, что эти австрийцы. Ой, постойте-ка… Раз вы русская, посмотрите, здесь по-русски написано? – и хозяйка, порывшись в столе, протянула мне красиво переплетенную общую тетрадь.

– Да, по-русски.

– Возьмите, почитайте, может, там что-то важное…

– Да неудобно. Кто-то забыл и еще вернется за ней.

– Да нет, не вернется, «Dio mio!»³ это такой ужас, такой ужас…, – хозяйка закатила глаза. – Это случилось в конце октября, нет в начале ноября…

Проклиная про себя болтливость итальянок, я приготовилась выслушать ее историю. Но тут раздалось треньканье телефона, хозяйка взяла трубку, выслушала, а потом, вздохнула с сожалением.

– Клиент тут у нас капризный. «Madonna mia!»⁴ Замучил всех. Придется пойти с ним поговорить, а то он на горничную жалуется. Так вы почитайте, а я вам потом эту историю расскажу.

– Хорошо, хорошо, я посмотрю, – согласилась я, надеясь тем самым избежать угрозы выслушать какую-то душещипательную историю, которую приготовилась рассказать мне хозяйка.

Поднявшись в номер и разобрав вещи, я взглянула на чужую тетрадь, валявшуюся на журнальном столике. Времени до ужина было много. Посмотреть, что ли? Все еще в нерешительности я взяла темно-синюю с золотым обрезом книжицу, полистала. «Явно чей-то дневник. Неудобно как-то… Ладно, посмотрю, вдруг там информация о владельце. Тогда я смогу его разыскать… Хотя, скорее всего, там ерунда какая-нибудь, и его просто оставили за ненадобностью».

Успокоив свою совесть, я открыла дневник и начала читать.

12 июля 2004

Сегодня был на встрече однокурсников. Отмечали двадцать лет со дня окончания института. Большинство ребят потолстели, полысели, погасли. Впрочем, я – один из них. Зато на старых фотографиях, принесенных кем-то, я такой, каким себя уже едва ли помню: худющий, волосы – этаким валиком на лоб спускаются, – да еще бакенбарды по тогдашней моде. Вылитый стиляга с карикатур начала шестидесятых годов. Но зато глаза взирают на мир с явным любопытством. Пока еще глаза, а не устройство для восприятия сигналов внешнего мира, какими они стали теперь.

Девушки, конечно, тоже постарели, но все-таки более узнаваемы, что ли. Странно, Наташа Дробкова, самая симпатичная девчонка курса превратилась в толстенную тетку, ее никто сначала и не узнал. Здоровая такая и лицо – ну просто рожа, да и все тут. А ведь была – просто чудо какая хорошенькая. Даже не верится, что столько ребят по ней сохло. Да и я сам на нее заглядывался. Я еще раньше заметил: возраст выдает о женщине больше информации, чем о мужчине. Большинство миловидных и даже очень хорошеньких девушек при полном отсутствии интеллекта уже годам к тридцати теряют всю свою привлекательность. Умные и интересные с возрастом часто даже лучше становятся, как хорошее вино.

Не по себе мне как-то после этого вечера. Кто-то там еще суетится, дергается, а я уже давно словно в спячку какую впал. Ничего не интересно, ничего не нужно, тоска. Впрочем, чего хотеть? Все вроде есть. Жена, работа нормальная, зарабатываю более чем прилично…

2 августа

Василий принес фотографии факультетского вечера. Он мне отдал пару. На одной я, Володя Проклов и Вера Богданова. Странно. Я совершенно не помню, как это мы оказались вместе. Правда, с Прокловым я действительно разговаривал. Но почему на фотографии Вера – убей бог, не пойму, мы с ней и не общались на том вечере.

Она из тех, кто с возрастом лучше становится. Была такая пухленькая, вроде и симпатичная, но ничего особенного. Сейчас – неплохо смотрится. Похудела, вся подобралась как-то, и лицо такое умное, волевое и в то же время подвижное, живое.

На ее фоне я прямо каким-то чучелом выгляжу. Лицо застывшее, как маска. Хотя нет, у маски бывает выражение, а здесь, пожалуй, хуже, мертвое…

15 августа

Звонила Вера. Они там затеяли сделать книгу про факультет. Создают инициативную группу. Она ее возглавляет. Естественно, как-никак известная журналистка. Ну и меня просят поучаствовать. Отнекивался сколько мог. Но она ни в какую: «Ты у нас всегда был главным грамотеем. Да и вообще, кому как не тебе. Ты столько лет в издательском бизнесе. У тебя и связи, и выходы на типографии. Нам без тебя не справиться. Тебе Василий будет помогать, я с ним уже договорилась». Пришлось согласиться. От нее не отвяжешься. К тому же неудобно было ей отказывать. Она единственная из однокурсников помогла мне, когда я затеял свое издательство. Вывела на пару-тройку нужных людей. Если бы кто другой позвонил, послал бы, конечно… А так, неудобно было. Расстроился ужасно. Надо мне все это, как телеге пятое колесо. Лишняя суета и беготня, а для чего? На память потомкам. Да мне, честно говоря, плевать на этих потомков. Мне вообще в последнее время на все плевать.

8 сентября

Пришлось сегодня тащиться на заседание инициативной группы. После летних отпусков все отдохнувшие, загорелые. Вера мне говорит: «Ты вроде как предводитель бледнолицых, пришедший в стан индейцев. В отпуске еще не был, что ли?» А мне вдруг стыдно стало признаться, что я в отпуск уж лет десять толком не ездил. Так, недельку на даче поваляюсь с книгами – вот и весь отпуск. Подумал, а почему так? Деньги есть, бизнес сейчас уже не тот, что первые годы, все налажено, партнер мой, Василий, мужик надежный, во всяком случае, в том, что касается работы. Можно спокойно все оставить на него. Надо признать, он все дело и везет, я последнее время все больше рутиной занимаюсь, тем, где не надо особо напрягаться. Да не тянет меня никуда ехать. Абсолютно. А ведь раньше, когда и денег вроде не было и возможностей особых, без конца куда-то ездил, весь Союз исколесил. Странно…

Сам великий Яныч пришел. Оказалось, что инициатива издания книги Верина, но Яныч ее очень поддерживает. Говорит, что наш курс один из самых плодовитых по числу известных выпускников. Сколько же ему лет? Пожалуй, уже под семьдесят. И лет тридцать возглавляет факультет. По-прежнему полон энергии, что-то без конца затевает. Воистину: «наш пострел везде поспел». У меня он даже какое-то раздражение вызывает. Ему что, больше всех надо? Они с Верой прямо два сапога пара. Та тоже все порхает. Бабе уж порядком за сорок, а все девочку из себя строит. А может и не строит… Может ей, да и Янычу, действительно все это интересно? Я им завидую, что ли? Чему? Да тому, что им еще все интересно, хочется чего-то. А мне? Мне, если честно, давно уже ничего не хочется. Даже женщину. Выпить вот только все чаще тянет. Надо заканчивать. А то так и спиться недолго.

1 октября

Праздновали именины жены. Раньше про именины никто и слыхом не слыхивал. А теперь все кинулись отмечать. И жена туда же. Назвала гостей. Еле высидел. Опять наготовила прорву еды… А я уже ни в одни брюки не влезаю. Растолстел, живот вон какой, даже и в пиджаке заметно. Бегать что ли начать? А толку… Да сколько начинал, все бросаю.

Что-то надо с собой делать. Чуть на Светку не сорвался. Я от ее болтовни через десять минут просто зверею. Она все бубнит, бубнит чушь какую-то, а мне будто по мозгам молоточками – тук, тук, тук. Едва удержался, чтобы не сказать ей какую-нибудь гадость. В последний момент удержался, ушел в кабинет, посидел минут пятнадцать, остыл. Что Надя находит в этой дуре, просто не могу понять. И ведь это ее лучшая подруга. Хотя с Надей тоже что-то произошло. Раньше вроде какие-то интересы были, читала много, чем-то занималась. А сейчас лежит целый день на диване, пялится в телик. Смотрит без конца дурацкие сериалы. Придешь вечером домой, а она перед телевизором. Очередная мыльная, только не опера, это бы еще куда ни шло, а мелодрама. Что ни фраза, то перл. Хоть уши затыкай. Только и спасение: уйти в кабинет или завалиться к себе спать пораньше. Благо спальни разные. А с каких это пор мы по разным спальням разъехались? Да, пожалуй, уж лет пять. И все из-за того же телика. Заснешь, а жена до двенадцати упивается сериалом. Придет и разбудит. Как только новую квартиру купили, я и настоял на раздельных спальнях. Тем более что к тому времени в спальне мы уж действительно только спали. Когда же мы последний раз… Странно, и не знаешь, как написать-то…. Для всех других вещей нормальные слова существуют. А для самого главного действия, без которого род человеческий уж давно бы вымер, даже глагола нормального нет. Заниматься любовью…. Это выражение и не русское вовсе. Наверное, перевод с французского – «faire l’amour». Или с английского – «make love». Не все ли равно. На всех языках звучит по-дурацки – «делать любовь». Но и перевели не лучше. Как можно заниматься любовью? Это что – математика, что ею заниматься надо? Трахаться. Еще почище. Нет слова и все тут. Как же сказать? Значит «спать». Пожалуй, в нашем случае это действительно отражает то, чем мы занимались в последние годы. И главное, никакого желания не только заняться любовью с Надей, но и вообще переспать с кем-то и не возникало. Значит, я уже импотент? Рановато вроде бы…