И ещё, совсем недавно, наткнувшись при чтении повести Ш. Маннура «Глядя на воды текучие» на слово «сайбата» (букв. «мелко тонет»), повторилось то же самое. Это слово я нигде, кроме нашей деревни, не слышал, и в литературе не встречал. Даже когда я, живя в Стерлитамаке, произнёс в присутствии своих товарищей это слово, надо мной посмеялись: дескать, что за бессмысленное слово! С тех пор я не только при письме, но и в разговоре не стал применять это слово, употребляемое по отношению к человеку неглубокого ума, глуповатому. А эти слова, оказывается, привнесены к нам когда-то из Казанской губернии, из Арска, Таканыша.

Значит, мы проявляем робость в обогащении словарной сокровищницы нашего литературного языка. В этом вопросе иногда и наша литературная критика проявляет ограниченность. Стоит критику при чтении того или иного произведения встретить какое-нибудь непонятное ему слово, как он настораживается. Ищет его в словаре. Если и там не встретит, спешит обвинить автора в употреблении диалектизмов, в засорении литературного языка. Оказывается, если встречаешь в безграничной языковой сокровищнице нашего народа какое-нибудь слово или выражение, которое тебе кажется своеобразным, содержательным, важным, даже если оно не известно большинству читателей, не надо бояться того, что оно выходит за рамки литературного языка. Если оно удачно, читатель очень скоро воспримет его, и оно пустит корни в саду литературного языка, привьётся, расцветёт. А если окажется неудачным, тоже ничего особенно страшного нет – незаметно отсохнет, отпадёт. Это не нанесёт особого вреда нашему саду.

Ясное дело, в наше село, наверное, немало приезжало татар не только из Казанской губернии, но и из других мест. Довольно много было у нас говорящих и по мишарски, были и похожие по говору на типтяр. Были отатарившиеся башкиры, но мы, судя по разговору, считали их татарами.

С какими местами связано происхождение нашего рода – этого, к сожалению, я не смог выяснить. Могу только сказать: когда я начал читать художественную литературу, я воспринял язык Галимджана Ибрагимова как язык нашего дома, не находя в нём ничего странного. В то же время и язык Тукая не показался мне чужим. Правда, у них часто встречались и непонятные слова, вроде «галибанә», «игътикад», «мөмтаз»^[6] или, хотя и понятные, но произносимые не совсем по нашему, – «тугъры», «угыл», «булмыш», «иде», однако мне они не казались чуждыми, просто я воспринимал их как «книжные слова».

После я узнал: оказывается, в языке нашего села также очень много отатаренных, взятых из русского, слов. Например, я только позже, взрослея и обучаясь, понял, что такие слова, как лутче (лучше), хуже, срук (срок), таки, настоящий, прастуй (простой), почин, и, сразы (сразу), сруды (сроду), знамо, туже (тоже), ишшу (ещё), пожалый (пожалуй), хыт (хоть), почти, нәчәлник (начальник), – у нас общие с русскими. Это только те, которые пришли на память, а если поискать специально, их наверное, набралось бы предостаточно. И действительно, в нашем селе кажутся более татарскими и более понятными «тульке» (только) вместо арабского «фәкать», «әбәзәтелне» (обязательно) вместо «мәжбүри» или «мотлак», «прастуй» (простой) вместо «гади», «срук» (срок) вместо «мөддәт». Когда я совсем недавно побывал в Горьковской области, в мишарских деревнях, и увидел, что почти все эти слова произносятся точь-в-точь, как в нашем селе, считаясь татарскими словами, мне это показалось интересным и значительным явлением.

Думаю, что если при описании моего родного села встретятся места, где я несколько «смело» использовал такие слова, мои читатели не рассердятся. И надеюсь, что стоящие на страже литературного языка мои друзья-критики тоже, учитывая мои добрые намерения, простят меня.

Что касается чувашей и мокши, мы уже говорили о том, что они, кроме собственного языка, хорошо владели и русским, и татарским. А как же в этом отношении татары?

Про настоящее время не скажу, но тогда ни языка мокши, ни чувашского почти никто из татар не знал, а на русском, более или менее, могли разговаривать почти все мужчины.

Это я сейчас говорю «более или менее». А в то время я думал, что они отлично знают русский язык. Например, я любовался и гордился отцом, видя, что при встрече с русскими он за словом в карман не лез. Эх! Смогу ли и я так же разговаривать, когда вырасту?.. А одна сказанная отцом фраза даже сохранилось в памяти на всю жизнь. Мы проезжали на телеге по скошенному лугу. Встретилось стадо свиней. Жёсткие пятачки, похрюкивая, роют луг. Отец строго крикнул стоявшему на краю дороги свинарю:

– Сматри, как луга пуртиш! – и, словно стараясь сорвать злость, замахнулся кнутом на нашу собственную лошадь.

Пастух, по-видимому, тоже рассердился, ответить не ответил отцу, но довольно резко стеганул своим длинным кнутом по спине свиньи, беспечно рывшей пятачком землю.

Когда стадо осталось позади, я спросил отца:

– Что значит «Сматри, как луга пуртиш»?

– Я ему сказал: «Ты что, ослеп, смотри, как портят луга», – пояснил мне отец.

Когда прошли годы, и я научился немного разбираться в секретах русского языка, понял: те люди, о которых я думал, что они отлично знают русский язык, оказывается, только еле-еле изъяснялись. И тем не менее, когда им приходилось разговаривать с русскими, почти ни один не терялся. Даже смеялись над теми, кто совсем не знал русского языка, придумывали про них разные смешные истории^[7].

А женщины и дети, хотя и жили в Зиргане, совсем не знали русского языка. Поскольку они не выезжали из своего села, не ездили, как мужчины, на базары Мелеуза или Стерлитамака, Уфы или Оренбурга, для них, по-видимому, и надобности не было в знании русского языка. И на самом деле, если не только чуваши и мокша, но даже и русские Зиргана владели татарским, зачем им нужен язык «кяферов» (неверных)? Во всяком случае, я думаю, что если татары в языковом вопросе так «отстали» от своих односельчан, то это происходило отнюдь не из-за их тупости…

Хотя зирганские татары и не составляли большинства среди других народов села, однако они очень крепко сохраняли свою самобытность. Даже, как видите, остальные должны были больше считаться с ними: научились говорить на их языке. Это, конечно, имеет свои социальные причины.

Во-первых, у нас было много довольно крупных богачей. Один из татарских миллионеров, хозяин золотых приисков на Урале Закир Рамиев (он же – видный поэт Дардменд, вошедший в число классиков татарской литературы) родился в Зиргане. Правда, их семья уехала из деревни ещё в детстве Закира. Во всяком случае, такой знаменитый человек, наверное, не для того только явился в Зирган, чтобы родиться. Но среди зирганских татар и кроме них было много богатеев. Торговцы шкурами, кожами, перегонщики стад скота, мясоторговцы, торговцы деревянными изделиями, изготовители срубов. Эти уж не просто торговцы, а своего рода владельцы предприятий, промышленники…

То, что мы назвали «Биргидель», уместно будет объяснить, связав с этим. Основное русло Агидели проходит вдоль горы Зиргантау, примерно с километр к востоку от нас. Мы называем её Аргидель (букв. «Идель дальний»). Отделившийся от неё небольшой рукав протекает возле самого Зиргана, на подгорных улицах даже задевает надворные постройки домов. Это русло называют Биргидель (букв. «Идель ближний»). Вначале река была очень маленькой. Бушевала только во время весеннего паводка, а в летнюю пору текла маленькой речушкой, в засушливые годы даже, бывало, вовсе отделялась от основного русла. Вдобавок, в месте отделения от основного русла текла, сворачивая обратно, извиваясь, огибая совсем ненужные места. Лесоторговцам, сплавлявшим лес с верховья Агидели, это не понравилось. Чтобы заставить Биргидель работать на себя, не удовлетворяясь ответвлением реки, созданным природой, они вырыли выше по течению канал и открыли новый путь – напрямик. В результате Биргидель стала полноводней, плоты стали подплывать к самому селу. То место, где останавливались плоты, называлось пристанью. На пристани было очень много только что сбитых срубов для изб – мы, мальчишки, ходили туда собирать щепки.

Биргидель оказалась щедрой, гостеприимной. Она не только служила богачам-лесосплавщикам, а стала излюбленным местом сельчан, особенно ребятишек, молодёжи и женщин. Может ли для ребятишек быть лучше, удобней места на свете, чтобы купаться, ловить рыбу, пасти гусей? Так думали мы. Женщины спускаются сюда полоскать бельё, варят серу – «жвачку», купаются, валяются на песке.

 
Хорошо на Агидели – самовары чистить.
Уродился он красавцем – чтоб о нём мне сохнуть.
 

Мне кажется, что эту песню, несомненно, сочинили девушки Зиргана. И песню со словами:

 
Рыба белая на Белой, а мы народ небольшой,
Хоть народ и небольшой, изумляем всех собой!
 

мне кажется, тоже придумали татары Зиргана. В этой простой песне очень хорошо выражены и простая скромность, присущая им, и наивная гордость или хвастовство. Вместе с тем от них так и веет особенно характерным для наших деревенских людей духом юмора, озорства, лукавства. Да, были среди наших зирганских любители гордо бить себя в грудь. Чем только у нас не хвалились! Кто в чём считает себя выше! Один хвалится способностью бороться на Сабантуе или подбрасывать двухпудовую гирю, как шерстяной мяч, другие каким-нибудь ремеслом… Кто лошадью, кто собакой хвалится – кто чем – начнёшь перечислять, конца не найдёшь. Были у нас даже такие, кто хвалился, что жена толстая. О тех, кто хвалится «не дедами, так детями», вообще роднёй или просто богатством – и говорить уж нечего…

Хвастовство, конечно, в общем-то, не считается хорошей привычкой. И всё же мне не хочется полностью передать баям это невинное свойство. Как были хвастающие своим богатством, также много было и таких, которые плевали на богатство и считали себя намного выше тем, что «голоден желудок, да спокойны уши» (поговорка).

Богатство – бедность?

Богач – бедняк?

Октябрь объяснил нам, что это два непримиримых класса. Да и сама жизнь в течение многих веков показывала, что это именно так. И всё-таки как много горького опыта нам понадобилось, как много трудных дорог пришлось нам пройти, чтобы отделить друг от друга эти два класса, то есть должным образом представить себе, насколько классовая борьба сложна, насколько сложен этот вопрос. И сегодня ещё нам нелегко как следует, до конца познать тайны этой беспощадной борьбы, которая до сих пор на всём земном шаре продолжается со всей остротой, которая не хочет оставить в покое и нашу страну (то есть и Советский Союз, положивший предел антагонистическим классам). А в те годы?!

В нашем селе довольно было и богатых, и бедных. А больше всего было средней прослойки – середняков, заполняющих промежуток между богатыми и бедными, и эти слои так были смешаны, так сплетены друг с другом всякого рода родственными связями, общей верой, религиозными правилами, национальными обычаями, что отделить их друг от друга, казалось бы, и невозможно было. Позже, когда начали слушать политические выступления большевистских ораторов или почитывать художественную литературу, по своему содержанию основанную на событиях классовой борьбы, нам стало отчётливо видно, что баи, духовенство – это злая, чёрная сила, что хорошие люди, в основном, находятся в рядах трудового народа. Но мне казалось, что это не касается лично известных мне людей из нашей деревни. На самом деле, даже если сам ты из бедной семьи, а тот, так называемый бай, торговец или мулла-муэдзин – твой хороший сосед, с которым ты видишься и здороваешься каждый день? Более того, если он даже приходится тебе со стороны отца или матери некоторым образом родственником?.. Или, если ты учишься вместе с его сыновьями и, не имея по отношению к ним никакого враждебного чувства, играешь вместе с ними, катаешься с горы, купаешься с ними в одной и той же реке? Если, когда заходишь к ним во двор, их мать вручит тебе, наряду со своим сыном, горячий перемяч? И даже настолько расщедрится, что подарит какому-нибудь бедному ребёнку совсем «новенький», без единой заплаты старый бешмет своего сына?.. Как будешь считать такого человека злейшим врагом бедных людей! Ну и что, если бай! Почему и не быть ему баем, если Бог дал счастье! Кто не хотел бы разбогатеть? Кто, интересно, не прислушается к словам, произносимым баем? Конечно, среди баев много невоздержанных, плохих, злых, жестоких людей. Но разве нет таких среди бедняков? Тут дело не в том, бай это или бедняк – всё идёт от Бога. Смотря ведь, каким создал Господь характер человека!..

Господь?

Если главная причина возникновения преклонения перед богатством – сама бедность, то в превращении его в чувство почитания баев большое место занимала мусульманская вера и её духовенство. В нашем селе и религия пустила очень глубокие корни. Если считать включая новых мусульман, в нашем селе было три прихода, то есть три мечети, а число мулл и муэдзинов, вместе с указными и безуказными, было более десятка. А уж всяких набожных людей, группировавшихся при мечети, всяких стариков, не пропускающих ни одного из пяти намазов, благочестивых суфиев… Был ещё бухарский хальфа^[8], который морочил головы нашим родителям в юные годы, обучая их правилам чтения арабских слогов. И, наконец, ещё ишан-хазрет!

В Зиргане был знаменитый ишан Сахиулла. Помню по рассказам матери: на его похороны собрались жители всех окрестных деревень. Погребали тело покойного не лопатами, а руками, выстроившись в длинную очередь, каждый старался бросить хотя бы горсть земли в его могилу. Дескать, чтобы никто не остался в стороне от святого дела…

Сам я уже не застал в живых ишана Сахиуллу.

Приходилось мне слышать и о том, что была выпущена специальная книга, посвящённая его памяти, но сам тогда я этой книги не видел. Недавно мне довелось найти и прочитать её. Оказывается, она называется «Марсияти хазрати Сахиулла эль-Зиргани мин нахияти Стерлитамакый»^[9]. И указано: «Оренбург. Издательство Гильмана Ибрагима-углы Каримова. 1902».

В книгу вошли около тридцати элегий, написанных разными авторами. С помощью арабско-татарского словаря я кое-как разобрал: всё состоит из превознесения до небес ишана. Он изображается как святой человек, входящий в число пророков. Кроме повторения известных мне преданий, легенд о его умении угадывать мысли людей, взмахом своего священного посоха гасить пожар, говорится и о том, что он, как обладатель божественной силы, исцелял от различных болезней, наставлял на истинный путь сбившихся с него, даже способен был исцелять помешавшихся в рассудке, что он одним взглядом заставлял трепетать мюридов, что к нему за помощью стекались все окрестные жители: не только татары и башкиры, но также чуваши и русские. Восхвалялась его удивительная щедрость. Якобы он все наличные деньги всегда раздавал беднякам. Из той же книги проясняется, откуда берётся его богатство. У него было семь-восемь тысяч мюридов^[10], каждый из них, являясь к хазрету, приводил четвероногое животное. Шумно проводились у него помочи при сенокосе. Этот коллективный сенокос превращался в своего рода праздник. Описывается, как, выстроившись большими группами, косили сено на заливных лугах, а другие в это время были заняты приготовлением еды и питья, как учёные, имамы, поэты, собравшись вместе, проводили беседы, как муэдзины, взобравшись на высокую скалу, читали азан – звали на намаз, как сотни мюридов, присоединившись к имаму, коллективно читали намаз на зелёном лугу.

Рассказывалось в этой книге и о том, как сын ишана по имени Хайрулла, отправившись в паломничество в Мекку, скончался на этом священном пути и дети его остались сиротами. Последние строки книги завершались почти на чистом татарском языке, даже, как свойственно Зирганскому наречию, с примесью русских слов и выражений.

 
Если ты не был в обществе этого святого,
Если ты не видел, сколько бедняков кормилось у него,
Если ты не знаешь, в каком селе он живёт —
Как много ты потерял и остался невеждой.
У покинувшего нас хазрета остался наследник,
О дервиш, не противляйся служить ему.
Не будем, мюриды, между собой гордиться и кичиться,
Ведь не зря говорится, что «хвалиться не годится».
 

(Последние слова приведены и в оригинале по-русски.) Это уже получилось совсем по-зиргански. То, что в эту книгу, с самого начала до конца полную арабских и персидских слов, попала чисто русская фраза, как-то оживило, приблизило её к земной жизни. Вместе с тем, из этих строк можно понять, что среди мюридов были и такие, кто с недоверием относился к наследнику покойного ишана, то есть к оставшемуся на его месте сыну Ахмадулле, кто хулил его, говоря: а что в нём есть превосходящего нас, простых мюридов?

И это неудивительно. Ахмадулла-ишан жил в то время, которое я помню. Он был святым не только для фанатичных мюридов, но и в глазах очень многих простых рабов божьих.

Однако о нём, хотя бы и друг другу на ухо, рассказывали в своё время много дурного. Я успел увидеть не его самого, а только его похороны. А дом их знаю, частенько проходил мимо. Что вызывало моё особенное изумление в этом прекрасном голубом доме, стоявшем в удивительно красивом саду с выходящей на улицу решётчатой оградой, так это окна. Огромная, высокая, не разделённая на части рама со сплошным стеклом. И где они только нашли такое! Как только не ломается такое большое стекло!.. Если бы я стал сейчас подробно описывать, как узнал позднее из рассказов людей, что происходило в стенах этого таинственного дома, то не открыл бы ничего нового. И всё-таки, всякий раз, как я вспоминаю о молодой жене ишана Сабире-абыстай, невольно задумываюсь. Молодая, стройная, удивительно сметливая, умная, хотя и совершенно неграмотная, девушка, выросшая в башкирской бедной семье, она, не найдя в себе сил и возможностей в условиях ишанства-мюридства направить свои способности на благородное дело, превратилась в фальшиво-важную абыстай; она могла бы послужить прототипом сложного, своеобразного литературного образа, показывающего до какой распущенности, немыслимой для простых людей, может дойти вышедший и из трудовой семьи человек. Чего стоит хотя бы одна высказанная ею фраза!

– В Зиргане не осталось ни одного порядочного мужчины, кроме муллы Нуруллы, которому я не вскружила бы голову, – сказала она.

Разумеется, тут, наверное, есть в известной мере и преувеличение. Очевидно, по понятиям абыстай, в число «порядочных» мужчин входят лишь достаточно богатые люди, которые могут ходить в гости к ишану, или образованные люди. И всё-таки эти её слова очень характерны для того, чтобы представить себе муллу Нуруллу.

Мулла Нурулла выделялся среди зирганского духовенства тем, что был человеком передовых по своему времени взглядов. Джадидская^[11] школа в Зиргане, основанная на обучении светским наукам, была создана его стараниями. По его же инициативе была открыта школа для девочек. На основе этих школ в нашем селе появились по-новому мыслящие учителя и учительницы, стремящаяся к просвещению молодёжь.

А эти шаги требовали в то время от муллы не только передовых взглядов, но и смелости, самоотверженности, решительности в действиях. Первого приглашённого муллой Нуруллой учителя – Исхака-хальфу деревенские избили за то, что он преподавал детям географию, то есть говорил «еретичные» слова, что земля похожа на шар. Испугавшись новых угроз, Исхак-хальфа был вынужден уехать из нашего села. А школа осталась. Надо было вызвать нового учителя, который, как и Исхак, объяснял бы детям, что Земля круглая. В то время найти общий язык с народом в этом вопросе, ой-ёй, навряд ли возможно было без муллы с передовыми взглядами?!

Между 1915–1916 годами тот же мулла Нурулла пригласил в деревню учителя и открыл школу для обучения татарских детей русскому языку. Для нас, мальчишек, мечтавших научиться русскому, но не решавшихся ходить в русскую школу, боясь нанести вред своей вере, – для нас это было очень хорошо. Старозаветные муллы, чересчур набожные старики – завсегдатаи мечети и скряги-богачи, чувствующие себя хозяевами села, не поспешили сразу проклясть это начинание муллы. В конце концов, учитывая, что родители, желающие обучать детей русскому языку, есть среди всяких слоёв деревенских жителей, они дали согласие, однако с условием – ежедневно, до того как начать русские уроки, час-два давать урок религии, с целью предохранить детские души от осквернения.