Глава пятая

Кайно хмыкнул: значит, эти Небесные гости, складирующие существ в огненном «пауке», живые смерчи, утопившие друг друга, и кучу волшебного народа в нашем соленом море, а так же прекрасная Кали – слуги Хаоса. При мысли о вчерашней ночи снова заныла плоть. А мама – посланница великого Духа Познания из других миров, поставленная защищать от хаоситов вот эту смрадную лужу. Его мама, которая любит финики и рождению козленка радуется больше, чем гостям с ошеломляющими известиями о новых завоеваниях Рима или геройской гибели защитников Масады? Она – воительница? Хранительница и защитница?

– Твой отец много путешествовал и много повидал, прежде чем мы встретились, – продолжила Мириам. Её глаза устремились вдаль, за горизонт, как всегда бывает, когда вспоминаешь что-то. – Он пришел как-то вечером, усталый, в сильно поношенной одежде, и с сумкой, полной странных вещей. Но поразил меня, конечно, его высоченный рост и сила, исходящая от всей фигуры Годира. Или это были собранные им хаоситские талисманы, – женщина попыталась пошутить, обычно так они мирились с сыном, если случалась размолвка.

– Тебе не трудно удивить ростом, – отозвался тот, – я уже сейчас на две головы выше тебя.

– Весь в папочку, – Мириам оттаяла, не замечая, или не желая замечать изменения в интонациях сына. Ей важно было выговориться, обосновать собственное пребывание здесь и сейчас в глаза единственного близкого существа во вселенной и для себя самой. – Он говорил, что атланты все высокие и способные к магии. Все тайные знаки, которые ты делаешь по моему наущению, передал мне твой отец. Моё волшебство осталось там, в прошлой жизни, – женщина кивнула в сторону моря. В твоих жилах течет кровь двух миров, сынок. Ты – особенный.

И тут же она с легкостью подскочила на ноги, уразумев что-то, что ожгло ее как молния:

– Да, особенный, продолжатель рода атлантов по отцу, хранитель живого по материнской линии. Так может быть ты создан Творцом, чтоб снять с меня эту ношу? Пойдем, мой сын, – тут она стала говорить степенно и торжественно, как жрица, – пусть сегодня откроется истина твоего пути и предназначения! Следуй за мной!

Кайно пошел за матерью, держа под мышкой голову-тыкву со сверкающим грузом. В его голове же всё смешалось и совсем не чувствовал он торжественности момента, которым почему-то прониклась мать. Она ступала по песку и соли легко, изящно обходя валуны. Он же – тяжелой поступью, замечая черную грязь у линии прибоя и едва перенося серный запах. Но ослушаться матери не смел.

Солнце нещадно палило. За разговорами люди не заметили, как перевалило за полдень и марево повисло над морем. Синева воды, ее сверкание казались Мириам необычайными, торжественными сегодня, Кайно же молчал и страх закрадывался в его сознание. Мать собиралась делать что-то с ним? Что именно?

Остановившись на самой кромке воды, женщина велела сыну встать рядом и подать ей голову чудовища.

Кайно подчинился, но соляная корка предательски трескалась под его ногами. Он ковылял совсем не так величаво, как представлялось матери. Когда же он передавал ей трофей, то Мириам заметила легкую дрожь в его руках. Улыбнулась ободряюще. Его же ответ больше походил на гримасу.

– Да установится равновесие, – возгласила женщина, протянув вперед, к морю зловещую «тыкву». – Да явится истина и откроется путь, – это она уже шептала. Затем, взяв голову чудища в одну руку, в другой она сжала руку сына и двинулась в глубину моря.

Вот она в воде по колено, вот по пояс. Кайно следовал за матерью, но дрожал всем телом. Женщина зашла в соляной раствор по грудь. Только тут Кейно заметил, что ее одежда не пузыриться, не задирается, а торжественно обволакивает тело, словно и не в соленом море идет мать. В соленом настолько, что его, крепкого высокого парня уже выносит вверх. Он едва достает ступнями дно, хоть воды всего по пояс. Вот Мириам уже в воде по плечи, по шею. Вот она отпустила руку сына и обернулась:

– Иди вперед, дитя моё, и пройди этот путь впервые, впервые отдай пучине злое, чтоб сила Хаоса не превозмогла силу Порядка. Соль удержит всё, и равновесие прибудет в покое.

С этими словами женщина вынула из воды сильно уменьшившуюся, и даже уже дымящуюся, пузырящуюся и исходящую бледной пеной, трофейную голову. Её содержимое же по-прежнему сияло и искрилось на солнце.

–Иди. Опусти нечистое на дно моря, – пояснила Мириам растерявшемуся Кайно.

Тот сделал шаг еще вперед, но дно ушло из-под ног и он поплавком завис с воде. Сделал еще усилие, протянул руку, выполняя материнский приказ, и с силой зашвырнул мерзкую разлагающуюся штуку подальше в море. Он один знал, сколько усилий ему стоило простое движение в волшебной воде. Но еще больше мужества понадобилось, чтоб поднять на мать глаза, а затем выдержать ее взгляд. Изумленный, полный недоумения.

– Зайди в воду дальше, Кайно, – уже не приказывала, просила она. – Пройди по дну, как я.

– Не могу, мама, – горько услышать такое в ответ. – Похоже, ходить по дну – не мой путь.

Мириам подбежала к опустившему плечи сыну. Подбежала совсем просто, словно не в плотной воде находилась. Обняла, взяла за руку.

– Без паники, попробуй еще раз, сынок, – она была уверена, что он сможет, что получится и тогда… – Зайди поглубже, подожми ноги и представь, что ты глубоко. Что лучи солнца пробиваются через зеленую поверхность и путаются в твоих волосах. Выдохни и…

– Да не могу я, мама! Не могу! – закричал Кайно. Потом совладал с собой и добавил тихо: – И не хочу, если честно.

Мириам ничего не успела спросить. Слова полились из сына сами. И каждый был подобен камню:

– Я не хочу вот так. Всю жизнь я жил у этого моря, где даже легких волн не бывает, не то что штормов. Жил среди пальм и коз. Тихо, как будто и не жил. Мама, я глубокий старик по меркам местных, а не видел даже, что на том берегу. А сейчас я должен сменить тебя и на вечность приковать себя к этим серым валунам и соленой жиже? Я не жил еще, мама, а ты хочешь, чтоб я утопился!

И с этими словами Кайно заковылял на берег. Неуклюже размахивая руками, оступаясь и брызгаясь отчаянно, он выбирался из опостылевшего моря, словно зло сражаясь. Капли попадали в лицо и нещадно щипали, он едва успевал зажмуриваться, чтоб сберечь глаза. Жгло кожу невыносимо, но горечь еще больше мучила Кайно. Каждый шаг давался ему с трудом, но никогда еще он так не стремился прочь от матери. Ошеломленная, Мириам бросилась за сыном. Синему морю было всё равно, только разом забурлили все серные источники у берега, да громко лопнул большой черный грязевой пузырь за валуном.

На суше Кайно легко оторвался от матери: каждый его шаг – четыре ее. По мокрым следам в их жилище Мириам поняла, что сын спешно собрал вещи: взял воды, фиников, сыра, еще какой-то нехитрой снеди. Не досчиталась она одного верблюда и кривой сабли, что прятала в одном из сараев. «Я надеялась, что он не знает, наивная», – отчитала она себя. Но горше всего ей было увидеть на выходе из их оазиса запыленный золотистый пояс, расшитый дубовыми листьями и бледно-желтыми камнями…

Кайно же не плакал больше. Нахлестывая верблюда, он то и дело задевал рукой завязанную в лоскут горсть драгоценных камней – остаток от просыпанных сокровищ чернокожей Кали…

И снова был вечер, и снова солнце садилось в море. И снова Мириам ощутила беспокойство где-то в глубине сознания, как ощущает мать, что в соседней комнате ребенок вот-вот проснется. Легкая нервозность охватывала ее всегда, когда к оазису двигались путники. Пусть их еще не было видно, но остатки охранных заклинаний и сигнальной ворожбы, поставленных ею в первые же дни появления на Терре (местные называли свой мир Землей), срабатывали.

Сейчас, после стольких лет жизни у соленого моря и бесчисленных погружений в его мертвую пучину, Мириам уже не смогла бы выставить столько заслонов. Местные волшебники могли купаться в соленых водах обычных морей, но здесь соли было столько, что любое колдовство блокировалось мелкими бурыми кристаллами. Дар Мириам, иная кровь, рождение в Упорядоченном делали ее уникальной, но… Но каждое омовение в море, каждый обряд в нем вымывали магическую силу их хранительницы. Она не становилась слабее, просто волшебство ее родного Хьерварда смывалось в плотных водах как чужое, и нужно было заменять его новым, местным, постоянно учась у неслучайно приходивших путников. Или становиться бледной тенью Девы Лесов, когда-то заброшенной Столпом Третьей Силы в маленький закрытый мир, согреваемой надеждой вернуться в свои рощи когда-нибудь, совершив искупительные подвиги.

Но чем дольше жила Мириам на Терре, тем меньше ей хотелось подвигов. Решимость, жажда свершения, ведущая вперед, сметающая на пути любые препятствия, как огненная струя из пасти дракона, постепенно превращалась в теплый уютный свет очага, зовущий остановиться, оценить тишину текущего момента с его покоем и простыми радостями обыкновенной жизни. Мириам попала в ловушку покоя, совсем не прост оказался путь к хьёрвардским дубам и выстлан не одними лишь битвами. Особенно после того, как родной сын покинул ее в поисках битв и приключений, Хранительница поняла, что стала слишком дорожить размеренным и тихим образом жизни. Перистые листья пальм закрыли своей тенью задачу хранить. Служение забылось за смирением.

«Да, – призналась она себе, когда слезы расставания с сыном просохли, – я хотела бы, чтоб он заменил меня на посту. Чтобы освободил от ноши. Я не подготовила его, не объяснила всего, но потребовала подчинения. Так обрадовалась, что вот сейчас, по слову Орлангура, сменит меня некто с таким же даром, а я буду свободна. Стану просто возделывать свой финиковый сад, если Золотой Дракон не отправит меня в мои хьервардские рощи. Желания сына я не спрашивала».

– Родители редко замечают, как вырастают дети, если только эти дети не чужие, – мысли прервал низкий мелодичный голос. Высокий крепкий мужчина в зеленой одежде присел рядом. – Но утешься, Хранительница. Человек сам выбирает свой путь из множества приготовленных.

– Я снова не справилась, Великий…

– Открою тебе тайну, – четыре пары зрачков смотрели на женщину как всегда бесстрастно, но… – выбор делается не однажды. Пока жив – можешь выбирать. А вот потом…

– Ты даешь мне надежду, Золотой Дракон, – Мириам должна бы радоваться, но она оставалась серьезной. Не первый раз надежда, поданная Орлангуром, оказывалась совсем не той, на которую рассчитываешь. Слишком не однозначно каждое слово Духа Познания. – Если я обрела благоволение в твоих всезнающих очах, то скажи, где мой сын, что с ним? Уже полгода как он ушел. Уже полгода как я пытаюсь его найти. Я знаю только, что он ушел на закат, но как ни старалась, не могу увидеть его и помочь – не действует ни одно из известных мне заклятий…

Легкой золотистой дымкой на мгновенье окуталась могучая фигура гостя.

– Он у твоих врагов, – всё так же без эмоций произнес Дух Познания, – у той, из чьих объятий ты вырвала его. И ему хорошо.

Сияние исчезло. Хранительнице оставалось только сжать до хруста тонкие пальцы или попытаться укусить локоть. С таким же чувством она могла бы принять весть о гибели сына. Ясно теперь, почему не видит мать Кайно, как не накладывает заклятья поиска: словно жухлые листья отлетают они от мощной защиты чернокожей ведьмы. Уж она— то хорошо изучила все местные приемы волшбы, пока маленькая женщина с побережья Восточного моря растила ей живую игрушку!

– Вера отцов – не вера детей, – прошептал Орлангур на ухо Мириам. – Отвечай за себя, вот совет для обретшей благоволение в моих восьми зрачках. Мир Терры на пороге перемен. Мне открыто, что такого еще не было ни в одном мире Упорядоченного. Но как самое великое всегда это произойдет почти незаметно. Я хочу спросить тебя, бывшая Дева Лесов: помнишь ли ты еще, для чего ты поставлена здесь?

И с этими словами Золотой Дракон исчез.

Не оставил разгадок, еще больше лишил покоя. В чем цель его таких появлений? Мириам хотела бы обдумать все в тени пальмового навеса, но охранные заклятья звенели в голове так, что не возможно было отмахнуться от них. Пришлось встать и идти к выходу из зеленой ложбины, чтоб закрыть ее от посторонних глаз, выставив волшебные знаки приглашения для избранных. Тень невидимого сокола уже парила над пальмовой рощей. Под сенью его волшебных крыл ожидала хранительница: друзья или враги подойдут к ее оазису.

Небольшой караван приблизился к зачарованному входу в ложбину. С десяток верблюдов с поклажей, семеро путников, считая проводника. Уверенно подошел он к прикрытому знаками входу. Коричневый сокол сделал круг над караваном и присел на руку к погонщику.

Уставшая удивляться Мириам разглядывала гостей. Трое – в незнакомых одеяниях чужестранцев. При каждом – слуга. Не похожи один на другого ни видом, ни одеждой. Разнятся по возрасту. Говорят друг с другом на одном языке, но с со слугами и проводником – на разных. Он велел слугам спешиться и вести животных в поводу, а сам поклонился женщине: