Давайте, зайчутки, поговорим с вами о чем-то царско-великосветско-возвышенном, и для примера возьмем эту книгу посвященную Великому Князю Константину Константиновичу (в этих великих князьях и княгинях и в их женах и отпрысках и прочей генеалогии черт ногу сломит, поэтому, если вы не профессиональный историк грузиться этим не стОит. Дам одну реперную точку - КК был внуком Николая I). В семье он был не один сын, и в начале книги галопом по европам дается описание судьбы одного из его братьев - великого князя Николая Константиновича. Тот в юности накуролесил, пришелся не ко двору, был отослан из Петербурга, далее по царскому указу и его, и всех окружающих убеждали, что он ненормален, много там чего было, но в итоге князь прожил жизнь более менее достойно (если судить по результатам его общественной деятельности), учавствовал в разработке плана строительства железных дорог в Средней Азии, писал научные доклады высоко оцененные Географическим обществом. В далеком Туркестане был в большом почете, и, несмотря на то, что не успел немного умереть вовремя (в 1918 г), даже несмотря на то, что в Туркестане была уже формально советская власть, но похороны ему организовали царские.
Его брат, кому в принципе и посвящена основная часть книги, Константин Константинович (буду называть КК для краткости) успел умереть вовремя. Он был последним из Романовых, кто скончался в своей постели и был похоронен с почестями в Петропавловской крепости в 1915 г. (Я тут еще себе закинула в виш воспоминания его сына ( Г. К. Романов - В Мраморном дворце ). Итак, начнем с того, что ему повезло с рождением - императорская семья, титул великого князя со всеми привелегиями, но при этом без особых перспектив на трон, кто его знает, может оно и к лучшему, по крайней мере можно вести комфортную великосветскую жизнь, но без обязательств и тягот, накладываемых короной. Большинство таких великих князей готовили к воинской службе - вот таким образом КК попал во флот. В мужской компании флотских офицеров КК понял о себе странную вещь - его тянет к мужчинам, его возбуждает мужская красота. Ради этого отрывка я бы порекомендовала бы почитать эту книгу гомофобам, которые считают, что сексуальную ориентацию можно сменить посмотрев какой-то гей-парад. Нет, ребята, это врожденное, вот наш герой рос под хрустальным колпаком, в 19 лет он не понимал даже матросских шуточек и что делают животные, когда громоздятся друг на друга. Разумеется, ни о каком каминг ауте не могло быть и речи, тут даже не Феликс Юсупов, который из своей бисексуальности не делал особой тайны и вел свободную жизнь. Уделом КК было тихо страдать всю жизнь о невозможности любить тех, кто ему нравился. Он женился как положено, наплодил детей, тоже как положено, а свои тайны и страдания поверял только своему дневнику.
Всех великих князей зачисляли во всякие парадные гвардейские части, где все по внешнему виду было чинно-благородно, и они могли наслаждаться иллюзией великого служения Отечеству. Давайте я вам дам несколько цитат чтобы дать представление о том, как переносили тяготы и лишения воинской службы великие князья.
«Военная служба вообще развращает людей, — писал в «Анне Карениной» отставной офицер граф Лев Николаевич Толстой, — ставя поступающих в нее в условия совершенной праздности, то есть отсутствия разумного и полезного труда, и освобождая их от общих человеческих обязанностей, взамен которых выставляет только условную честь полка, мундира, знамени и, с одной стороны, безграничную власть над другими людьми, а с другой — рабскую покорность высшим себя начальникам.
Но когда к этому развращению вообще военной службы, с своей честью мундира, знамени, своим разрешением насилия и убийства, присоединятся еще и развращение богатства и близости общения с царской фамилией, как это происходит в среде избранных гвардейских полков, в которых служат только богатые и знатные офицеры, то это развращение доходит у людей, подпавших ему, до состояния полного сумасшествия эгоизма»....
Конечно, попади в гвардейскую часть провинциальный дворянин, он от общения со знатными, по слову Льва Толстого, дошел бы до «сумасшествия эгоизма». Или, того хуже, разорился бы в прах, ведь гвардейскому офицеру одних мундиров надо иметь не менее семи (парадный в строю, парадный вне строя, бальный, обыкновенный в строю, обыкновенный вне строя, служебный и повседневный). Кроме того, сто рублей каждый месяц плати за обеденный стол в Офицерском собрании, изволь тратиться на извозчика, карты, попойки, женщин, кресло в театре. Набежит с полтысячи рубликов в месяц, а жалование вместе с квартирными деньгами составляет всего восемьдесят рублей. Многие поначалу, чтобы поддержать офицерскую честь, залезали в неоплатные долги, а затем, чтобы не замарать этой чести, пускали себе пулю в лоб или умоляли начальство перевести их в провинциальную армейскую часть.
Совсем другое дело, когда в гвардию идет великий князь. Все знают, что он им не ровня, и не зовут кутнуть в ресторан или провести ночь в публичном доме. В отличие от других офицеров, которых служба в гвардии возвышает в мнении высшего света, великий князь в полку как бы опрощается, попадает в более грубую и непритязательную среду. А несколько тысяч рублей, потраченных на мундиры и угощение для однополчан, не пробьют брешь в бюджете миллионера.
И далее:
Большинство мужчин дома Романовых вовсе не знали русского народа. Гораздо лучше они разбирались в простонародной жизни Парижа и Лондона, где за соседним столиком в ресторане мог очутиться мелкий чиновник и даже лакей и где из-за равенства сословий русское барство сочли бы неприличным или, в лучшем случае, — чудачеством. В России же наоборот — чудачеством считались дружеские отношения дворянина и мужика. Константину Константиновичу была предоставлена возможность увидеть хоть одним глазком и хоть чуточку понять русского мужика в образе солдата благодаря непосредственному общению с подчиненными при исполнении обыденных ротных дел.
И вот еще:
С рождения записанный в Измайловский полк, Константин Константинович за всю свою пятидесятисемилетнюю жизнь номинально не расставался с армией, дослужившись до одного из высших военных чинов — генерала от инфантерии. Но попади он на фронт, то из-за полного отсутствия опыта боевой военной службы наверняка угробил бы вверенные ему подразделения.
«Службу он знал весьма слабо, — характеризовал великого князя прекрасный службист и боевой генерал Н. А. Епанчин, — не только в смысле знания уставов, но и потому, что не понимал сущности службы».
Эти слова, к сожалению, можно отнести ко всем мужчинам Дома Романовых, даже к тем из них, от которых зависела боеспособность всей армии. Оттого и самое многочисленное в мире русское войско, самодержавно управляемое, терпело одно за другим поражения в войнах первых двух десятилетий XX века.
Кроме воинской службы КК занимался и светскими делами, увлекался литературой, писал стихи (кстати, их довольно много процитировано в книге, но я их пропускала при чтении), дружил или встречался со многими литераторами и поэтами, включая Ф.М. Достоевского. "Умилил" меня вот такой пассаж из дневников КК:
Вдумчивое чтение книг классика русской литературы и разговоры о них с автором заставляют задуматься великого князя над тем, что многое Достоевский не выдумал, а взял из реальной жизни. Особенно его поражает горькой правдой роман «Бедные люди».
«Мне так странно было грустно, следя за лицами, выведенными в этой повести, мне хотелось узнать, где во всем свете такие люди есть, и помочь всем им» (6 августа 1873 г.).
"мне хотелось узнать, где во всем свете такие люди есть" - мило и незамутненно прекрасно в своей наивности, не правда ли??? Да чо уж там, Константин Константинович мелочиться, выйдите из своего Мраморного дворца да прогуляйтесь до того "другого" Петербурга, который описывал Достоевский, уверяю вас, он совсем недалеко, пешком дойдете.
Вообще, автор довольно ехидно и саркастично относится к двуличию принятому в императорских семьях, на вид все чинно и благородно, все верующие и праведные до мозга костей, а на самом деле - двойные стандарты во всей красе. Давайте я вам еще цитат накидаю по сабжу:
Брак признавался Церковью за таинство, в котором при свободном обещании женихом и невестой взаимной верности, благословляется их супружеский союз и подается благодать Божия для взаимной помощи и единодушия, для христианского воспитания детей. Но большинство русских царей не были примером для своих подданных в семейной жизни и, не боясь ни Бога, ни мнения своего Двора, нарушали обет супружеской верности.
Император Петр I откровенно насмехался над заповедью апостола Павла: «Любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь» (Ефес. 5, 25). Императрица Екатерина II ни только не прислушивалась к словам того же апостола: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу» (Ефес. 5, 22), но и запятнала себя участием в убийстве мужа — российского императора Петра III. Ее единственный сын Павел I и оба внука императоры Александр I и Николай I, несмотря на внешнее благочестие, неоднократно нарушали таинство брака ради удовлетворения плотской похоти. Церковь же, подавленная царями, делала вид, что не замечает их прелюбодеяния.
Император Александр II и его братья — великие князья Константин, Владимир и Николай Николаевичи, уже никого не стесняясь, плодили детей от любовниц при живых женах. При этом они считали себя глубоко верующими, соблюдали все церковные обряды и имели в подданстве народ, в своем подавляющем большинстве свято хранивший христианские традиции семейной жизни.
Осуждать неузаконенную браком любовь — попахивает ханжеством. Еще большее ханжество превозносить как благочестивого монарха и хранителя православных обычаев, к примеру, Екатерину II, чья постель стала началом головокружительной карьеры многих вельмож.
Наконец на трон взошел император, который не давал пищи придворным языкам позлословить о настроении в царской семье — Александр III. Но его родня — дяди, братья и племянники — довели амурные похождения и супружескую неверность до правил хорошего тона.
Отдельная тема - что вообще императорская семья знала о жизни населения в стране. А ничего, они видели Петербург, а при визитах "в народ" губернаторы старались показать им такие "потемкинские деревни", подсунуть специально отобранный и проинструктированный "народ", и побыстрее сплавить венценосных визитеров обратно в ихний Петербург. Вот и ничего не изменилось особо, да? Или вот вам еще пассаж, для вдумчивых читателей предлагаю найти параллели с современностью:)))
Особенно страдали окраины обширной страны, о которых, кажется, вовсе позабыли. «По Амуру живет очень насмешливый народ, — пишет А. С. Суворину 27 июня 1890 года из Благовещенска А. П. Чехов, — все смеются, что Россия хлопочет о Болгарии, которая гроша медного не стоит, и совсем забыла об Амуре. Нерасчетливо и неумно».
«Пермский губернатор, бывший в Петербурге более двух месяцев, — записывает в дневнике 22 декабря 1886 года государственный секретарь А. А. Половцев, — видел министра внутренних дел лишь однажды по приезде на самое короткое время и теперь уезжает, не видев его вторично, а между тем пермское царство в настоящую минуту представляет много требующих разрешения вопросов».
Технический прогресс, которым был увлечен весь цивилизованный мир, ощущался главным образом лишь в Петербурге. Завелись телефоны, даже в Мраморном дворце, забитом тяжелой роскошью XVIII века, в 1883 году появился аппарат, по которому Константин Константинович разговаривал с родственниками и министрами и даже слушал музыкальные концерты из императорских театров. Наступало время автомобилей, аэропланов, кинематографа, пулеметов, броневиков, удушающих газов.
Чем мог похвастаться державный Петербург?.. Миролюбивой политикой?.. Еще бы ей не быть, когда бюджет трещит по швам, а единственный верный союзник в мире — нищий черногорский князь.
Народом-богоносцем?.. Но православие обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев использовал не по назначению, требуя от него земных благ — создания политического единства страны.
Просвещением?.. Оно медленно развивалось, только благодаря заботе не государства, а купцов-благотворителей, строивших и содержавших народные школы и профессиональные училища.
Трудом на благо Отечества?.. Да Петербург был просто набит праздными людьми, особенно дворянского сословия.
Константин Константинович, занятый поэзией, семьей, Государевой ротой, Академией Наук, Финскими педагогическими курсами и множеством более мелких обязанностей, мало обращал внимания на внешнюю и внутреннюю политику России. Если и случалось поговорить о судьбах родной страны, то это были не раздумья наболевшего сердца, а мимолетный всплеск интереса к одной из тем, затронутой в беседе со знакомым.
«В политике дела запутываются. Болгары и не думают слушать волю нашего Государя. Кажется, придется их проучить, и, пожалуй, дойдет до европейской войны» (29 сентября 1886 г.).
Вот еще.
Великий князь не ощущал и не понимал России в целом — как государства, потому что все время был занят конкретными личными и общественными делами и само его воспитание исключало чувство недовольства поступками монарха. Именно в царствование кузена Саши, когда Константин Константинович наиболее плодотворно трудился на благо России, он меньше всего задумывался над судьбой родины, она становится на время просто местом службы и проживания.
«Странное дело: бывало, прежде за границей мною овладевала нестерпимая тоска по родине. Теперь не то. Мне здесь[70] очень хорошо, и я ценю выпавшие мне на долю тишину, свободу, спокойствие» (8 мая 1892 г.).
Взять, к примеру, голод 1891–1892 годов, обрушившийся, в первую очередь, на русских крестьян. Лев Толстой организует бесплатные столовые и пишет воззвания о помощи голодающим, Антон Чехов мечется от деревни к деревне, пытаясь лечить больных и умирающих, десятки тысяч просвещенных русских людей взялись, по мере сил, помогать выжить народу. И вдруг оказывается, что на это несчастье, унесшее множество жизней и отбросившее экономику России на несколько лет назад, великий князь откликнулся лишь тремя равнодушным фразами.
«Во многих местностях России жалуются на засуху и опасаются голода» (16 июня 1891 г.).
«Мысль о голоде неотступна у всех, только и разговору, что о пострадавших» (15 ноября 1891 г.).
«Государь с неудовольствием отзывался о письме гр[афа] Л. Толстого о пострадавших от неурожая, помещенном в «Дейли телеграф», перепечатанном «Московскими ведомостями» и наделавшем здесь много шума» (2 февраля 1892 г.).
И вишенка на торте (и пожалуй, я оставлю это как эпилог рецензии без выводов, что тут можно сказать еще).
Константин Константинович многое не понимал в России, жил в особенном, хоть и любопытном, но не мире, а мирке и не ощущал особенностей народной жизни. Однажды он высказал странную, если не сказать страшную, мысль, под которой бы подписались большинство членов Дома Романовых, если бы у них хватило духу на это:
«И странно: простой народ вовсе мне не так дорог. Он становится мне мил только облаченный в солдатский мундир» (10 августа 1886 г.).
