Глава 4

В голове моей то складывалась какая-то картинка, то моментально разваливалась, потому что происходящее было выше моего сознания. Та девушка в зеркале – не я в молодости, но и не выдумка, не сон. Потому что я прекрасно чувствую это тело. И так складно история никогда не выстраивается во сне.

Все еще была глубокая ночь, но спать не хотелось. Элоиза оставила меня в постели, а сама, ступая как кошка, вышла из комнаты. Она хотела, чтобы некий Оскар Брекстон пришел утром первым.

Эти имена, эта обстановка… Они не давали даже шанса, что я нахожусь дома.

– И какого черта я не спросила, где я, – мой шепот звучал в темной комнате странно. – Да. Тут не сразу и поймешь, кто ты. А где ты – десятое дело.

Река за окном убаюкивала, и я даже не поняла, когда заснула.

– Мисс, мисс, проснитесь, – я слышала голос сквозь сон, но пока Элоиза не принялась тормошить меня, не проснулась.

– Господи, это снова продолжается, – только и ответила я, открыв глаза. Теперь рядом с моей новой знакомой стоял мужчина. Ну, как мужчина: молодой человек, который годился мне во внуки. Лет двадцать пять, темноволосый. Какое-то ястребиное выражение лица не отталкивало, а больше наоборот, привлекало внимание.

Белая рубашка под красивым жилетом темного горчичного цвета, аккуратно повязанный на шее платок, цепочка, тянущаяся из внутреннего кармана. Я посмотрела опять на столик у зеркала и увидела там шляпу. Хорошо одет, стервец. Но совсем странно, впрочем, как и Элоиза. Сегодня на ней было темно-синее платье и, видимо, свежий белоснежный передник без единой складки, как и смешной чепчик на голове.

– Мисс, Элоиза все рассказала мне, пока менялся дежурный у вашей комнаты. Мистер и миссис Вудстер еще не выходили из комнат. У нас, думаю, есть всего несколько минут, чтобы  поговорить, – приятный баритон его заполнял комнату. Только сейчас я поняла, что речь совсем непривычная. Это не мой язык, но я прекрасно его понимаю. А когда говорила ночью с Элоизой, мой рот самостоятельно складывал эти слова.

– Мне нечего рассказать. Я не помню ничего. Я никого из вас не знаю. Скажу даже больше: вижу впервые. Я не знаю, где я, какой сейчас год и даже…. Не знаю, кто я, – быстро прошептала я в ответ и попробовала присесть в постели. У меня получилось это, как и вчера.

«Боже, это был не сон. Вчера я ходила, значит, и сейчас могу, значит…» – в голове была только эта мысль. Кто-то случайно или намеренно поместил меня в это тело. И оно здорово, оно молодо.

– Мне кажется, мне дали еще один шанс. Это моя новая жизнь, – зачем-то вслух добавила я и скинула ноги на пол. Хотелось снова ощутить под ступнями прохладный пол. Но там уже был ковер. Элоиза, вероятно, расправила его, когда уложила меня обратно в постель.

– Вы пугаете меня, мисс Виктория, – мужчина присел на одно колено прямо передо мной. Элоиза спешно прикрыла одеялом мои оголившиеся колени.

– А мне-то как страшно! И язык не поворачивается назвать вас мистером. У нас так не принято, – снова, не думая, ответила я. Теперь он стоял ниже меня и внимательно всматривался в мое лицо. Вернее, в то лицо, которое я видела в зеркале. Чтобы увериться, я потянула локоны к лицу и увидела темные густые волосы. Они были такие плотные, что даже не путались, хоть и не были заплетены. Мои-то три волосинки даже в юном возрасте вечно пушились, да и были светлыми, почти соломенными.

– Ладно, времени у нас совсем мало. Вам придется весь день делать вид, что вы все еще без сознания. Элоиза положит вам на лицо влажную салфетку. Так вам будет проще. Главное, не попадитесь. А ночью я вернусь и заберу вас. Элоизу попрошу собрать ваши вещи. Но и тогда нам не удастся поговорить. Вы поедете с Джоном. Он мой хороший друг и должник. И он пообещал помочь. Вы поедете туда, где вас точно даже не станут искать, а потом… Потом я приеду, и мы со всем разберемся, – он закончил говорить, как только услышал, как на улице остановилась лошадь, зафыркала, и кто-то тяжело спрыгнул с нее. – Приехал новый сержант. Он всю ночь дежурил в другом месте и сегодня будет невнимателен, а ночью проспит как убитый.

Он ушел, а Элоиза снова помогла мне дойти до туалета, вернула в постель и собралась было уже накрыть лицо, как велел этот незнакомец, но я попросила еще несколько минут. За окном был туман такой густоты, что его, казалось, можно собирать руками и лепить из него «снежки». Река теперь за новыми звуками была почти не слышна. Птичья перекличка, пофыркивание лошади, чей-то шепот под окном – это все оттягивало внимание на себя.

Я мотнула головой в знак согласия и решила, что смогу выдержать этот день, этих незнакомых мне людей, которых я даже не увижу в лицо. Если все, о чем рассказали эти двое, было правдой, то мне лучше послушаться их. Ведь это явно не сон. И коли мне предложили вот такую замену моей старой жизни… Я никогда не посчитаю ее жестокой. Ведь шанс снова обрести молодость, а главное: вернуть возможность ходить, дорогого стоит.

Я из Любови превратилась в Викторию. Из любви в победу – неплохой обмен. Я и раньше никогда не роптала на судьбу, а сейчас была на седьмом небе от счастья. И если даже дойти я смогу только до виселицы, о которой мне толмили всю прошедшую ночь… пусть будет так. Только вот я еще подерусь за свое право пожить. Побарахтаюсь!

Шаги и голоса я услышала сквозь свои раздумья, и сердце застучало сильнее. Страх, что меня раскроют наконец приобрел реальные очертания.

– И чего ей здесь лежать? Оливер так и не заговорил. Он не выходит из моей комнаты, – писклявый недовольный женский голос перебивал только глубокий мужской кашель. Мужчина как будто пытался что-то сказать, откашливался, но не решался начать.

– Оливия, душа моя. Она все равно придет в себя, и тогда мы узнаем всю эту историю. Она должна сама рассказать, что произошло, – мужчина наконец заговорил. Голос был приятным, но эти заискивающие нотки не сулили ничего хорошего. Особенно мне. Женщина была настроена боево.

– И что она расскажет? Что пыталась убить… Твоего сына, Джеймс. Здорового и красивого мальчика! Твоего наследника! Ее нельзя держать здесь! – говорящие вошли в комнату, и шаги остановились возле кровати.

– Она очень плоха, мистер Джеймс, – вошедшая Элоиза, видимо, отвлекала внимание на себя и специально не подходила ближе, чтобы они смотрели на нее.

Я все это чувствовала и понимала, и мне хотелось обнять эту добрую женщину, которую Бог, наверное, послал мне в помощь. Ведь у зла должны быть соперники.

– Вот и пусть бы лежала себе в камере и дожидалась суда, – провизжала опять женщина и, судя по решительным шагам, начала метаться по комнате. Она останавливалась возле окна, шла опять к двери, разворачивалась и шагала обратно.

– Дорогая, это слишком жестоко…

– Жестоко? Ты слышишь себя, Джеймс? Слуги сказали, что увидели, как они вместе идут к реке! – она начинала срываться на крик, но мужчина даже не пытался остановить ее. – Зачем она вела нашего сына к реке ночью?

Я старалась дышать так осторожно, чтобы даже движение груди было почти незаметным. Горечь от своего бессилия, невозможность оправдать эту девочку, тело которой стало моим домом – вот что я чувствовала, лежа в этой кровати рядом с людьми, которые должны были защищать Викторию, а не стремиться закончить ее жизнь.

Тогда-то я и поняла, что отец ее скорее согласится на доводы жены, чем станет слушать свою дочь.

«Снова ненужная, лишняя, снова нежеланная» билось в голове. Но другой голос, словно шепот моей бабушки: – Ты молода, ты полна сил даже с этими неприятностями… . Вся твоя жизнь впереди, и, несмотря на испытания, ты можешь прожить ее особенно.

«Ты права, бабулечка, ты снова права. Если бы не ты тогда, не знаю, как бы я жила», – пришло в голову, и сердце стало биться ровнее.

– Если до завтра она не очнется, я велю увезти ее отсюда. В тюрьмах ведь есть доктора? Пусть они и позаботятся об этой преступнице. Я не хочу бояться за жизнь своего сына, – женщина топнула ногой и вышла. Ее шаги долго были слышны за дверью, видимо, там был длинный коридор.

– Мистер Джеймс, прошу вас, проявите милосердие. Вы же знаете, что мисс всегда была добра к брату. Она только и делала, что ждала вашего приезда, готовила для мистера Оливера новые игрушки, сочиняла истории. Пожалейте ее, – голос Элоизы был так слаб и, казалось, вот-вот сорвется на плач, что мне стало жаль ее.

Мужчина снова откашлялся, прошелся по комнате и вышел молча.

– Жестокая тварь. Она просто жестокая тварь. Хуже животного, – прошептала Элоиза и направилась к двери.

Я услышала, как она ее закрыла и, вернувшись, присела рядом.

– Теперь вы понимаете, что шансов у вас нет? – не снимая с моего лица салфетки, спросила она.

– Да, Элоиза, понимаю. А еще… Понимаю, что у меня нет никого ближе тебя, – я сняла эту тряпку с лица и потянулась к ее руке.

Глава 5

Элоиза оказалась служанкой. Да, самой настоящей служанкой. Преданной Виктории долгие годы, потому что ее мать много сделала для нее. В свои двадцать пять лет Элоиза была одна-одинешенька и, живя в поместье с самого рождения, потеряв свою мать, обрела в лице Виктории и ее умершей матери свою семью.

– Если бы не миссис Вудстер, не знаю, где бы я сейчас была. Ваша мать была настоящим ангелом. Нынешняя миссис – дочь старого судьи Гордона. Его семья приехала в Америку совсем недавно, но с большими деньгами. Для того чтобы их приняло местное общество, ему пришлось отдать свою дочь за вашего отца. Мистер Вудстер – наследник известной фамилии, и с ним у миссис Оливии открывались двери всех домов, – с горечью рассказывала Элоиза, покачивая головой.

– Так вот, значит, откуда растут ноги у той виселицы, на которую она меня так спешит привести? – спросила я.

– Да, он получил назначение благодаря своим деньгам, а сейчас занимает высокую должность. Ваш отец, даже если бы и хотел… не смог бы вам помочь. Она, вернее всего, подговорила всех своих слуг.

– Неужто нет здесь преданных семье Виктории? Ну, моей семье?

– Мы живем здесь последние шесть лет. Сначала нас привезли в поместье вашего деда на лето. А потом миссис Оливия решила, что так будет лучше. С нами живет экономка, дворецкий и еще одна женщина – кухарка. Поместье небольшое, вот мы и справляемся сами. А те слуги… они приехали сюда с миссис Оливией. Она сменила всех, включая преданного мистеру Джеймсу камердинера. Тот был при нем с юности, но она хотела, чтобы в доме мужа были только ее люди.

– Спасибо, что рассказываешь мне, Элоиза. Я совсем ничего не помню, – прошептала с благодарностью я. – Вот еще что… Какой нынче год? Где мы живем?

– Одна тысяча восемьсот восьмидесятый, мисс Виктория. А живем мы в часе езды от Бостона.

– Значит… ты говоришь, это Америка? – я поверить не могла, что год и место, которые озвучила служанка, правда.

– Да, мисс Виктория. Но сейчас надо о другом подумать. Вам силы нужны, а вы даже о еде ни разу не вспомнили. Ночью я принесла сюда сладкие булочки, а сейчас попробую добыть на кухне мяса с овощами. К обеду уже все готово, и слугам будет не до меня: они хозяев кормят. Накрою миску горкой полотенец, авось и не заметят, что несу к вам в комнату. Вечером я попробую сержанта отвести на кухню, поди, клюнет на ужин. Тогда и вас посытнее накормлю. Боюсь я за вас. Как вы там в дороге будете и когда еще увидимся, – Элоиза гладила мою ладонь и смотрела на мое лицо во все глаза, будто хотела насмотреться перед тем, как мы расстанемся.

– А ты не хотела уехать отсюда?

– Хотела бы, да мне так и так придется, ведь никого в поместье не останется. Но мистер Брекстон обещал рассказать мне, где вы. Когда все поуляжется, меня рассчитают, и я приеду. Обязательно приеду к вам, мисс Виктория. А сейчас пойду: надо вас накормить. Лежите тихо. Кто знает, что там на уме у этого сержанта. Вдруг надумает заглянуть, – она встала и, накинув салфетку снова мне на лицо, пошла к двери.

Я осталась лежать, глядя в белое полотно, хорошо пропускающее свет. За окном щебетали птицы, бежала река, ярко светило солнце. Я ждала этой ночи, как никогда не ждала ничего. Мой путь начался не сегодня утром, когда я проснулась в темной комнате. Он начнется, как только стемнеет. Придется бежать неведомо куда, подальше от этого места, где я тоже оказалась ненужной, неудобной и нелюбимой.

Как только открылась дверь и Элоиза сообщила, что это она, я почувствовала запах пищи. Тушеное мясо пахло так, что желудок вспомнил, наконец, о многодневном голоде. Голова закружилась, и ладошки моментально стали холодными и влажными.

– Сержант согласился пообедать. Я отправила его на кухню за миской жаркого. Он уверен, что лежачая девочка точно не сбежит, – довольная Элоиза положила горку полотенец на столик у зеркала, и в руках у нее возникла глубокая миска. Аромат еды еще сильнее разлился по комнате. – Ешьте, только медленно. Три дня вы ничего не ели. Я поила вас отваром с молоком и медом с ложки. Старалась по паре ложек давать каждый час. А то совсем бы были без сил. Вас еле вернули к жизни. Нахлебались воды… вытаскивая из реки Оливера, – она горько покачала головой.

– Как вкусно, Элоиза, Боже, мне кажется, я никогда ничего вкуснее и не ела, – я старалась долго жевать, рассматривая белоснежную миску с голубым краем. Тонкая работа, ручная роспись, тончайший фарфор.

– Узнаете? – вдруг спросила Элоиза.

– Что? – с полным ртом переспросила я.

– Сервиз вашей матушки. Когда в доме появилась новая хозяйка, она велела оставить его в кухне. Слугам. Привезла свой. Новый, модный и совсем бездушный. А эту прелесть наши слуги даже руками бояться трогать. Но когда приезжают ее слуги, сами из него обедают, – Элоиза, как мне показалось, горевала по старым временам. И этот сервиз, убранный с хозяйского стола, был чем-то важным, чем-то, что связывало ее с прошлым.

– Не грусти, Элоиза. Вещи не самое главное в жизни. Главное, кто ты. Мне однажды сказала… – я быстро одернула себя, понимая, что сейчас ни в коем случае нельзя упоминать о своей бабушке. Служанка явно больше знает о бабушке Виктории, если та ещё была жива при ней. А с потерей памяти вспоминать о какой-то бабушке – плохая идея, – не помню, кто это говорил, но важно оставаться человеком. И в любое плохое время не гасить огня в своей груди.

– Огня? – Элоиза непонимающе уставилась на меня.

– Да, жизнь, она как огонек, который горит в груди:греет, дает силы и надежды.

– Как красиво вы говорите, мисс. Наверно, вы читали это в своих книгах. Жаль, мы не сможем отправить их с вами. Сейчас вам важнее вещи. Ехать черт-те куда, на голое место… мистер Брекстон сказал, что там не будет вообще ничего.

– Я даже не представляю, куда мы поедем, – я доела и небольшим кусочком белого хлеба по привычке промокнула тарелку. Дожевала и передала ее Элоизе, – Спасибо. Дай Бог тебе доброго здоровья.

– Хм. Вы как будто новых слов где-то набрались. Очень странная вы, мисс Виктория, – она, наконец, улыбнулась, но тут же спохватилась, услышав за дверью шаги. – Сержант вернулся с кухни. Говорите тише.

Я повернулась спиной к двери, на случай, если кто-то войдет. Так я успею закрыть глаза. Элоиза говорила, что поворачивала меня время от времени на бок, чтобы не было пролежней. Значит, никто и не заподозрит неладного. Мне казалось, что мои «родители» будут чаще заходить. Я и боялась, и хотела больше узнать об этих людях. Но раз все решилось так, то может, оно и к лучшему.