Мужчина и Барышни

Он уже давно жил во Франции. Но скучал. Родина, то есть Россия, нет-нет да манила его то несуразными происшествиями, то редкими звонками телефонными. Голоса были узнаваемы, и это нашего героя волновало. Тревожили его также многочисленные заказные убийства, мрачная статистика которых никак не уменьшалась. Волновали и оставленные, в связи с отъездом, приятельницы. Как они там, без присмотра. Глядишь, уж давно разбежались, как куры, неожиданно потерявшие петуха.

В общем, было от чего переживать нашему герою за оставленную Родину. Давайте назовём его. Просто назовём его Мужчина. Как в известном фильме старой, доброй Франции.

Так вот, был ему произведён звонок с покинутой Родины. Из звонка явствовало, что две девицы научного разлива желали бы остановиться на один-два дня проездом, так сказать, у Мужчины. Цель же – овладеть бессмертным наследием искусства и науки в центре культурной жизни мира – Париже. А заодно посетить Пляс Пигаль, «Мулен Руж», Сексодром и Могилу Неизвестного Солдата. И всё это – за двое суток, что вполне разумно и, главное, достижимо.

Как потом выяснилось, конкретная программа освоения Парижа была разработана для них специалистом – профессионалом по Франции, некой Анжелой. Она несколько лет назад установила рекорд посещения окрестностей, за одни сутки освоив 26 церквей, 3 монастыря, 7 музеев (музей вина в том числе) и ещё успев откушать в китайском ресторанчике под загадочным названием «Крыша для русских». Какую рестораторы имели в виду «крышу» – выяснить не удалось.

Давайте назовём и наших научных визитёров. Тоже сделаем просто. Назовём их – Барышни.

Вот Барышни и приехали. Но их приезду предшествовала долгая, тревожная и суетливая подготовка к этому действу Мужчины. Мужчина давно жил один. Себе – не готовил. Ел в кафешке недалеко от дома, где все его знали и почитали большим оригиналом. Во-первых, потому что уж поживши во Франции пять лет, можно было бы выучить хоть что-нибудь. Хоть как-нибудь. Увы, этого с нашим героем не произошло. Во-вторых, его методы питания приводили всю команду рестораторов в определённое замешательство. Например, он мог прийти в любое, совершенно нетрадиционное для Франции время, нарушая все святые для каждого француза традиции. И, наконец, заказы. Меню! Его еда была дикой и варварской, с одной стороны, и совершенно непредсказуемой – с другой. Утром, на завтрак, он мог заказать две рюмки водки и круассан. И всё! Или на ужин заказать утку-гриль и всю, да-да, именно всю её съесть. Или вдруг сидеть за столиком, есть один багет целиком, не запивая ничем и смотря в никуда.

Смотрит на прохожих. Не общается. Правда – не может, и это его извиняет в какой-то мере. Но владельцы кафе довольны. У каждого такого заведения должны быть свои знаменитости. В Москве в кабаках привечали юродивых и прочих разных идиотов.

Поэтому зачастую вечером француженка и говорила мужу, другу или просто подруге:

– Пойдём сегодня к Луи. Посмотрим на русского. Очень уж он большой оригинал.

Вот этот наш оригинал и вышагивал суетливо километры в своей квартире, пытаясь привести мысли и чувства из хаотического состояния в любое другое. И заставить себя наконец не повторять бесконечно русское «…а если, то…», а взяться за дело. То есть за подготовку визита Барышень.

Пересилить себя и вековую русскую лень удалось. Процесс, как говорил наш первый президент, пошёл.

Итак, к приезду Барышень квартира была убрана, запас продуктов закуплен, постельное бельё приготовлено. Ждали-с. Барышни оказались деятельные. Так, к удивлению Мужчины, душ и ванна им не понадобились совершенно. «Ну, может, у современной молодёжи так принято. То есть в том смысле, чтобы небольшая телесная отдушка от неумывания была бы. Это по-своему возбуждает», – думал Мужчина, в некотором замешательстве приготовляя для Барышень утренние гренки.

Этот приезд Барышень Мужчину волновал. Во-первых, ему хотелось поговорить. По-настоящему он разговаривал с собакой, которая приехала из России вместе с ним. Больше никто в его окружении русского языка не понимал. Поэтому и темы были намечены: культурная жизнь столицы, литературные новинки, политика, жизнь вообще и дружба в частности.

Последнему направлению беседы, дружбе то есть, Мужчина придавал особое значение. Он разработал тончайший и вернейший, в его понимании, план овладевания Барышнями. Полное отсутствие «женского полу» сделало Мужчину нервным, легкоранимым и подозрительным.

«Теперь, – думал он, – в эпоху ихней сексуальной революции доступ к телу Барышень будет, думается, возможным и не очень сложным».

Барышни же этих мыслей Мужчины не знали и были заняты исключительно задачами двухсуточного овладения Парижем по схеме «нон-стоп». При обсуждении планов и программ экскурсий всё время слышалось: «Анжела это не велела. Анжела сказала: сюда – в последнюю очередь. Ох, Анжела этого не одобрит». И так далее.

Мужчина сделал вывод, что Барышни боятся начальницы, Анжелы. Судя по всему, дама была сурова, жестока и требовательна. Барышни же, вернувшись после первого дня овладения столицей Франции без ног, естественно, тихонько готовили ретираду. Иначе говоря, по старому студенческому, да ещё и российскому, обычаю было ими решено начальника Анжелу надуть. Самым бессовестным образом. Поэтому в список увиденного за эти сутки было внесено: прогулка на пароходике, Бурбонский дворец, Вандомская площадь, Гранд-опера, дворец Шайо, Дефанс, Дом инвалидов, Елисейские Поля, Консьержери, Лувр, Мадлен, мост Александра III, Музей д’Орсэ, статуя Генриха IV, Нотр-Дам, Отель Клюни, Пантеон, Эйфелева башня.

Барышни решили, что всё это они прочтут по путеводителю для доклада строгой Анжеле, а сами отправились в кафе, где и провели почти весь следующий день, попивая чай и кофий, поглощая круассаны и активно пользуясь бесплатным туалетом. Что говорить, жизнь есть жизнь.

А планы Мужчины постепенно рушились. В первый вечер собеседования о русской литературе, театральной Москве и политической жизни столицы практически не состоялось. На все вопросы Барышни, лихо пробуя суп, сваренный с огромным трудом Мужчиной, отвечали ему на каком-то своём, птичьем языке.

Из литературы отметили какую-то Дашкову – «прикольно». И Улицкая тоже у них пошла «в кайф».

О консерватории отметили, что недавно там «залудили» симфонию Шостаковича, ну прямо «в стеб». В общем, по их рассказам, скорее чириканью, получалось, что жизнь в кайф, нужно только залудить музона и стебаться по полной.

Мужчина слушал всё это с испугом, но послушно кивал головой, всем своим видом показывая, что, мол, тоже не отстал от молодёжи, что всё в кайф и стебаться так стебаться – кто же против. Что всё это значит, он не понимал, но держался из последних сил. Ещё бы – впереди была ночь! Была разработана программа обольщения. Уж Бог с ним, с этим «приколом и кайфом», лишь бы программа была выполнена.

Ночь наступила же сразу и внезапно. Барышни разошлись по гостевым комнатам, а Мужчина отправился в свою опочивальню, оставив дверь открытой. Перед отходом в сон беседа им всё же была проведена. Было рассказано с душещипательными подробностями о полном и жутком одиночестве. Отсутствии какого-либо внимания по части интимности с французской стороны. А жизнь-то – вот она. Мол, она идёт, а мы не молодеем. В том смысле, что не стареем, мол. И всё же… Подобную ахинею Мужчина излагал в течение минут сорока. Барышни вежливо ахали, охали, возмущались, как же, мол, так. Вы же ещё совсем хоть куда. Куда, мол, смотрят эти недалёкие француженки. Конечно, всё это не в кайф. А просто какая-то лабуда.

Мужчина радовался и напоследок отметил, что дверь, мол, в его «светёлку» открыта и гостьям, или скорее гостье, будут более чем рады.

Ночь наступила.

Мужчина не засыпал и потихоньку терзался мыслью о соответствии желаний с возможностями. Всё-таки уже не 30. И даже не 50. И даже не 70. А если?! А вдруг?! А как?! Но все волнения и страхи улетучились, когда около двери в темноте послышалось шлёпанье босых ног и нежный шёпот Барышень:

– Нет, ты иди первая.

– Нет, ты.

– Да ты давай, ты посмелее. И тихонько, а то разбудишь неожиданно. Можно так напугать, что всё остальное не в кайф будет.

Мужчина напрягся весь как скрипкина струна. Только одна запоздалая мысль беспокойно металась по черепной, достаточно облысевшей, коробке: «Только бы не выпали челюсти в процессе любви». Он точно решил, что кричать не будет. Будет мычать. Так оно даже сексуальнее. Топтание босых ножек продолжалось какое-то время, пока шум спускаемой воды и прочие звуки не подтвердили самые худшие опасения Мужчины. Барышни, говоря ихним птичьим языком, залудили в туалет. А осторожничали в силу остатков полученного в детстве хорошего воспитания, растерянного по институтам да университетам, по дискотекам да тусовкам, когда всё было прикольно, жизнь была в кайф и ещё не знали Барышни, что жизнь может быть и «шнягой».

И постепенно все уснули. Даже Мужчина. Огорчённый до крайнего предела, он просто провалился в ночь и только под утро осознал, что же произошло.

После дружного посещения барышнями туалета все и вся постепенно, по-разному, начали погружаться в сны.

Мужчина от шока и эмоционального стресса засыпал быстро. Вернее, не засыпал, а проваливался в никуда, иногда уже в полусне тихонько всхлипывал. Так же тихонько всхлипывал и постанывал старый пёс. Его место на диване было занято одной из Барышень, и он переживал очень. Бродил по комнатам, кряхтел, вздыхал, ложился то под стол, то в угол, но хорошо и комфортно ему не было. Нет, не было. Уж шестнадцатый год пошёл. Не мальчик, стало быть. Пёс страдал.

А Барышни тихонько шептались. Их разговор касался напрямую хозяина квартиры, но он, естественно, их разговора слышать не мог. Да ежели бы и не засыпал, всё равно – не слышал. Слух последние годы у Мужчины начал барахлить.

– Нет, ты знаешь, всё-таки мы что-то не доделали. Какое-то у меня ощущение недосказанности, что ли. Нет, нет, не возражай, полностью кайф мы не словили, точно нет. Интуиция мне подсказывает: точку на визите мы не поставили. А она, интуиция, меня ещё ни разу в этих делах не подводила.

– Да ты о чём? – полусонно шептала другая Барышня.

– Да всё о том же, о том самом. Вспомни, как хозяин на нас смотрел в этот последний вечер. Не заметила, как словно невзначай он руку то на коленку, то на плечико? И рука хоть и старческая, но видно – натренированная. У меня на эти самые тренированные руки глаз очень даже намётан. А как со слезой он рассказывал про своё горькое французское проживание. Правда, с прекрасным бургундским и с острыми сырами, что уж говорить, но тем не менее. И всё тут.

– Погоди, погоди, да ты о чём? Что это тебе в голову на сон грядущий мнится? Окстись, подруга. Ты что это предлагаешь-то, а?

– Да, да, то самое и предлагаю. А чё? Он мужик, видишь, страдающий. Нас принял. Душевно. Супчик изготовил. А мы что-то не доделали, я это чувствую. Вот и давай доделаем.

– То есть ты хочешь сказать, что нужно залезть к нему в кровать, что ли?

Барышня, которая всё это произносила, раскипятилась. Кровать под ней прямо ходуном заходила. Пёс проснулся и с надеждой подошёл к дивану. Вдруг его место освободится. Но место было занято прочно.

– А ты не подумала, стёбная твоя башка, во что всё это может вылиться. Как мы своим мужьям в глаза посмотрим. А ещё что с хозяином произойдёт? Шняга какая-нибудь. Всё-таки не студент уже. Представь, инфаркт, например, или инсульт. И что мы делаем! Я уже не говорю о морали! Нет и нет, и в голове не держи этих дурацких мыслей.

– Ну, во-первых, не кипятись уж так. Знаешь, ещё Жириновский говорил: «Эх, один раз – не пидарас!» И смотри на это проще. Вроде даже и не измена и не секс, а просто благодарность. Этак вроде даже мимоходом, вроде бы московский вам, мол, сувенир, любезный вы наш хозяин. И всё! И забыли! А мужья! Ну, что мужья. Мы при встрече им смотреть будем не в глаза вовсе, а в совершено другое место. Ты-то понимаешь! И всё. И ничего такого.

– Ну и ладно. Раз ничего такого, то ты, пожалуйста, и действуй. А я полежу. Послушаю, как вы там «московскими сувенирами» обмениваетесь. Уж меня, попрошу, в эту авантюру не втягивай. Мне ещё детей растить. А может, и рожать еще. Как Бог управит.

– Ах, вот в том-то и дело, подруга, что я-то как раз и не могу. Да если бы я могла, разве стала с тобой тары-бары разводить. Раз, да и всё. И забыли. Спали бы давно крепким девичьим сном, без этих дурацких торгов. Ан вот и нет. Не могу. И объясняю, почему да отчего. Да ты и сама поймёшь, не маленькая, поди. Во-первых, я страстная. Это ты прекрасно знаешь. И просто я боюсь. Ну, приду к нашему деду. Да вдруг я заведусь. Ведь это точно стопроцентный для него инфаркт или инсульт. Вот и поди расхлёбывай. Полиция-милиция, то да сё. Оно нам нужно? А во-вторых, уж я открою тебе мой интимный секрет. Но только никому, я тебя умоляю! В институте просто проходу мне не будет. Ну, слушай. В седьмом классе мы, дуры, пошли и сделали себе тату. Я, уж точно не от большого ума, сделала тату на причинном месте. Царский орёл сделала двуглавый и подпись по самому интимному: «За веру, царя и Отечество». До сих пор ругаю себя, а что сделаешь. Когда рожала, так весь персонал роддома прибежал. И до сих пор у гинекологов, когда я прихожу, лёгкое смущение нравов и мыслей. А уж от мужа натерпелась!

Он разглядел всё в медовый период и привязался: «Кто делал?» Вплоть до развода. Мне пришлось подругу уговаривать. Она ему и рассказала, что это всё, во-первых, она делала. А во-вторых, это очень полезно для сексуальной жизни женщины.

Мол, там точки разные, и вот от этого я и есть такая страстная. Ничего. Успокоился.

Теперь понимаешь, вдруг дед наш у меня всё это разглядит. Или хлопнется, или в институт звонить начнёт. Директору, не приведи господь, расскажет. Вот я и не могу. Ты уж пострадай, голубушка. Да и что на самом деле? Ерунда, да только. А уж тогда точно мы и поездку достойно закончим, и приехать сможем, когда захотим. Ещё и мужей с детьми возьмём. Смекаешь?

Разговоры и шепотки ещё долго продолжались. Были раздумья. Пока наконец не раздалось шлёпанье босых ножек, и вот одна из наяд отправилась на заклание. Всё затихло. И тишина продолжалась долго. Уж под утро кровать одной из Барышень заскрипела. Это она тихонько вернулась с жертвоприношения.

Ни её подруга-искусительница, ни собака не проснулись. Что говорить. Под утро сон бывает крепкий. Особенно у молодых барышень, людей очень преклонного возраста и старых собак.

А было ли что-нибудь? Уж этого никто никогда не узнает. Мужчина молчит по причине полного изумления. Он не может осознать, что ночью с ним приключилось. И приключилось ли вообще что-либо. И ежели да, то которая из Барышень?

Барышни молчат по причине полного равнодушия и небрежности к произошедшему. Которое происходило ли.

«А был ли мальчик?»

Пёс же молчит по причине полнейшего наслаждения. Он наконец лежит на своём диване и нашествия Барышень не ожидает. Надеется, что нового заезда не состоится.

Вот все и счастливы. Как для этого нужно мало, а?

P. S. Правда, Мужчина время от времени мается. Есть у него вопросы, которые его тревожат. Всё хочется ему узнать, точно ли в тот вечер к нему Барышня приходила. И если приходила, то долго ли оставалась? И главное – зачем она приходила?

Ау, ответьте! Нет ответа.

18/IV 2006 Антони