И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

Евангелие от Иоанна, 1:5.

Бог есть свет, и в нем нет никакой тьмы.

Борис Гребенщиков

Посвящаю эту книгу Роману, Елизавете, Виктории, Анатолию и Ольге – всем моим близким, любимым, родным

© Мария Дарская, 2016

Дизайнер обложки Андрей Бехтерев

Автор отдельных стихов Роман Золототрубов

ISBN 978-5-4483-0618-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог. Неужели поэзия умерла?

Я пишу этот текст от отчаяния. А еще хочется помочь некоторым влюбленным дурочкам, которые готовы очертя голову броситься в романы с гениальными неврастениками или неврастеничными гениями – как вам больше нравится. Вообще-то, я уже давно написала позитивную книгу рассказов и эссе. Да вот только она не успела воплотиться на бумаге, как решила трансформироваться в эту отчаянную исповедь, этот крик убитой любви… Здесь почти все – чистая правда, реалити-шоу страсти и ненависти, я изменила лишь некоторые детали, имена и даты…

Почему-то вспомнила свой давний стих – как раз в тему. Да и название вполне символичное «СМЕРТИ – НЕТ!»:

«Неужели поэзия умерла?» –

восклицания вялы, как осенние мухи.

Отчего же в сердце моем игла?

Почему в глазах обреченность старухи?

Ненавижу песни за упокой

над больным, страдающим от простуды.

 
Головную боль не унять дрожащей рукой,
но, страдая, лучше различаешь улыбку Иуды
на этих сладких лицах, склоненных
над изголовьем
 

Удушением птицы я называю

все эксперименты с любовью:

эти операции по удалению излишком жалости,

нежности и восхищения

чреваты ранней апатией, вялостью

и неизбежным души старением.

 
«Неужели поэзии больше нет?» —
 

романтичный мальчик шагнет на балкон,

готовый спрыгнуть с 9-го этажа,

но его остановит свет – он узнает,

что кто-то прошел по воде босиком…

 
«Неужели поэзия умерла?» —
плачет Маленький Принц над Розою спящей.
 

Но невидимый Ангел расправит свои крыла,

и цветок встрепенется —

прелестный, живой, настоящий…

Так странно – стихи, написанные в другое время, по другому поводу, созвучны моему сегодняшнему раздраю в душе. И все-таки в них есть надежда на победу света над мраком. Прорастут ли цветы безусловной любви сквозь марево обид, страхов, гнева и непонимания? Дочитайте до конца, и вы найдете ответ на этот вопрос… Или у вас возникнут новые вопросы – кто знает… Это книга-загадка, она сама меня ведет, и финал непредсказуем, как ткань сновидения…

Глава 1. Разгром и раздрай. Пора обнулиться?

Я иду домой после исповеди по хрустящему снегу. Крещенский мороз больно щиплет нос и щеки. Хотя в храме было слишком много народу, как обычно по праздникам, мне удалось настроиться на светлую, возвышенную волну. Да и отец Владимир, который исповедовал страждущих, оказался очень внимательным. Он долго беседовал со мной, несмотря на длинную очередь, и посоветовал приходить каждую субботу. Что ж, наверно, пора уже регулярно вспоминать о божественном… А то исповедовалась последний раз – лет десять назад или больше… А в церкви была когда? Полгода, год назад? Но зато я молюсь, как умею – например, молитва оптинских старцев, которую я чаще всего твержу, уже не раз меня выручала:

«Боже, даруй ясность и душевный покой принять все, что я не могу изменить, силу изменить то, что могу, и мудрость отличить одно от другого».

Поможет ли она сейчас? Захожу домой и в шоке сползаю по стенке. По всей квартире разлетелись детали от ноутбука – россыпь буковок от клавы, разбитый монитор, батарея, жесткий диск, куча винтиков и прочих железок… Зрелище – просто жесть!

– Что это?!!

– Аааа, ты не понимаешь, да?! Я предупреждаааал! – на меня набрасывается абсолютно невменяемый Ромыч, он больно трясет меня за плечи, потом хватает за руку и тащит в комнату. – Все, ты меня достала! Стучишь и стучишь по своему компу с утра до ночи. А как же я?

– Ах ты – сволочь неблагодарная! Разве я мало тебе внимания уделяю? Еду вкусную готовлю, стираю-убираю, выходки твои безумные терплю…

– А когда у нас секс был последний раз, скажи? – его глаза наливаются какой-то первобытной ненавистью.

– Не помню, да и не хочется как-то сейчас, после такого разгрома. И вообще – когда ты в запой уходишь, от одного запаха перегара умереть можно…

– Но я же пью-то оттого, что не любишь ты меня больше… Песни мои тебе не интересны, группа моя из-за тебя распалась, продюсера ты мне так и не нашла… Тебе, наверно, опять нужен какой-нибудь художник, мазила хренов, да? – он заводится все больше и вдруг хватает со стены мой портрет. – Ага, наверно, к Артуру или Анзору этому захотела – это ведь он тебя нарисовал, да? А ты о нем рассказ написала. Все взаимно! Где этот рассказик твой? – он роется в бумагах, разбросанных по полу, и достает папку с моим сборником рассказов. Вот она. Родная, зелененькая – детище, которое так и не дошло до печати. Пожалуй, теперь оно есть у меня только в рукописи…

– Ром, да успокойся, в этом рассказе – собирательный образ. Я же много художников знаю. Ну сколько можно ревновать к прошлому! – я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не биться в истерике, и даже не вытираю слезы, которые льются ручьем.

– Сколько можно? А сколько нужно! Вот тебе, вот твои художества гребаные! – он швыряет портрет на пол со всей дури, тонкая рама разлетается на куски, но картина остается в целости и сохранности, и я успеваю подумать: «Хорошо, что это не холст, а картон – прочный, собака!».

– Ну что же, устроим литературные чтения. Че ты там накропала, писака ты наша? Посмотрим… А чтоб не убежала, я те щас устрою шоу..

Он привязывает меня к деревянной спинке роскошной итальянской кровати в огромной сталинке на Ленинском проспекте, где мы оказались совершенно случайно – друзья укатили на год в Нью-Йорк, и удалось снять шикарную двушку совсем недорого. Он начинает читать мои опусы с издевками, отпивая мартини прямо из горлышка, а я наблюдаю за происходящим как будто со стороны… Меня здесь нет, я заморожена и заторможена… Это только моя тень, мой безмолвный двойник… Мелькает дурацкая мысль: «А что, если этот разгром и это безумие – начало чего-то нового?». Мысль улетает прочь, не успев дойти до сознания… Надо прислушаться, что он там читает – этот псих…