…я так и не сказал ей, что соврал в тот день. Соврал, когда сказал, что уйду навсегда, если она скажет «нет». Никуда бы я не ушел. Так и таскался бы раз за разом, теряя остатки гордости.
– Ты сказала, что скорее каменные драконы Ранххара полетят, чем мы будем вместе, – как-то рывком сказал он. Голос обжег жженым кофе и опалил пламенем. И тут же погас, в нем мягко засиял опаловый. – Они полетели, Ева…
Что я чувствую к нему? Это невозможно рассказать. И потому я его рисую.
И еще я вижу над долиной ядовито-коричневое предвкушение битвы. Серый страх смерти. Бурую ржавую агрессию и терракотовую жажду крови.
Сегодня небесную синь лишь слегка нарушали белые мазки, словно легкие сизые перья на лазурной ткани.
Посмотрел на ее руку в ладони Первородного. Ревную… Дико ревную, даже сейчас.
Знал. Понял. Я видел, как горит в глубине льдистых глаз пожар ревности.
Раскинувшаяся площадка с мириадами цветущих растений просто поражала воображение.
Мы прошли анфиладу комнат, и я увидела принцессу, восседающую в кресле.
Ева, останься. Прошу тебя, я прошу, Ева! Не уходи, я… Я знаю, что виноват. И буду вымаливать прощение каждый день… Ева! Ты моя пара, я… я тебя люблю.
Взять. Присвоить. Сделать своей.
Я тронул ее кожу губами. Внизу живота снова заныло, настойчиво требуя взять девушку, войти в нее, насладиться этим телом.
– Ева, останься. Прошу тебя, я прошу, Ева! Не уходи, я… Я знаю, что виноват. И буду вымаливать прощение каждый день… Ева! Ты моя пара, я… я тебя люблю.
Эта ночь изменила все, Ева, – в его глазах снова разгорался огонь. – И поверь, я никому не позволю тебя у меня забрать. Или причинить тебе вред.
Младший в роду всегда подчинен старшему, и Люк мог вытянуть меня туда без моего согласия. Я в отчаянии закусила губу и провалилась за грань.
Это невозможно рассказать.
И потому я его рисую.