© Марина Рябоченко, 2017

ISBN 978-5-4483-7277-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

В этой книге не сказано ни слова о музыке. Может быть я разочарую этим читателя, но зато он с самого начала будет знать правду.

И все же название «Записки из музыкального магазина» вовсе не случайно.

Более двадцати лет проработав журналистом, встречая каждый день самых разных людей, я годами носила в душе сюжеты будущих рассказов. Это были крошечные несмелые ростки… Бросая на них мимоходом свой внутренний взор, думала – напишу когда-нибудь, потом, не сейчас, вот сдам очередной номер журнала, вот закончу очередную тему… И с годами это «потом» не только не приближалось, а только все больше терялось вдали, потому что к тесноте рабочих будней прибавились заботы о семье, трех детях…

И вдруг – неожиданный поворот в жизни. Мне пришлось оставить любимую профессию и посвятить свое время семейному бизнесу. Мой муж, музыкант, с большим энтузиазмом создавший сеть розничных музыкальных магазинов, совершенно растерялся перед обилием стоявших теперь перед ним задач. Ему нужен был надежный помощник, а жена – это лучшая кандидатура. Не умея играть ни на одном инструменте, не помня даже нот, я с головой окунулась в новое дело. Оно увлекло меня настолько, что, казалось, я навсегда рассталась с пером.

И вот однажды… Однажды всю ночь, в своем сне, писала книгу. Я заполняла строчками чистые страницы, переворачивала листы, снова писала… Проснувшись, долго не могла прийти в себя, озираясь вокруг, ища написанное. Сон стал навязчивым.

– А почему ты пишешь только во сне? – удивился мой добрый друг – журналист и поэт – Михаил Полячек, когда я посетовала на ночные «кошмары». – Садись и пиши вживую – пока не засохло перо…

– Когда? Времени абсолютно нет!..

– А ты найди!

И я нашла. Я сидела в музыкальном магазине с десяти утра до восьми вечера. Дни бывали разные – иной раз многолюдные, торговые, а порой абсолютно унылые, пустые для кассы, но зато совершенно благодатные для меня. Именно в такие дни я стала записывать то, что давно рвалось наружу. Прочитав несколько первых рассказов, Полячек сказал:

– Нужно делать сборник. Я даже название придумал – Записки из музыкального магазина!

С написания моего первого рассказа прошло девять лет, уже давно готов сборник, но лучшего названия я так и не придумала.

Благодарю моих первых читателей и критиков – Михаила Полячека, Марию Романушко, Виктора Кротова, Татьяну Полуянову, Марианну Беспалову и Елену Нахапетову, которая редактировала и вносила корректуру в рассказы сборника.

Часть первая. Под стук телетайпа:
сюжеты из юности

Вместо предисловия

Я всегда прихожу первая, в девять утра. Взяв на охране ключ, открываю двери в редакцию, затем – в секретарскую. В нос шибает свежей типографской краской и застарелым табачным дымом – вчера ночью водители, ожидая подписания номера, курили как паровозы… Выбрасываю окурки из пепельницы, распахиваю окно. Поливаю отстоявшейся водой старый корявый декабрист и усеянный детенышами кактус… Через короткое время комната наполняется свежим морозных воздухом, или ароматами весны, или теплом начинающегося летнего дня, или сладким запахом гниющей листвы… Эти простые запахи, которые каждый год сменяют друг друга, я острее всего воспринимала именно там, именно в те далекие годы.

Из секретарской – три двери в кабинеты редактора и двух его заместителей. Распахиваю двери, открываю окна. На моем секретарском бюро – такое не встретишь даже на помойке – ворох свежих газет, четырех изданий, которые печатаются в нашем издательском комплексе. Делаю вначале подборки для редактората и разношу по кабинетам, затем – такие же пачки для заведующих отделами, ответсека, дежурки… Руки становятся черными… Хватаю мыло, большой кувшин – помою руки и заодно наберу воды: пора включать самовар.

Первым, как часы, без двадцати десять, появляется главный редактор. А с десяти тихая, сонная редакция начинает наполняться десятками голосов. Почти каждый сотрудник первым делом заходит ко мне в секретарскую – кто за газетами, кто за свежими гранками, кто-то вносит в журнал заявку на автомобиль… Начинается новый долгий редакционный день.

Как же близко все! Вот я, девчонка еще… Словно и сейчас могу протянуть руку к свежему номеру на бюро и, растирая пальцами типографскую краску по газетному листу, развернуть газету… И вот я – нынешняя – стучу по черным кнопкам клавиатуры… Это только память, это она сгребла меня в охапку и швырнула в то далекое далеко, где до сих пор для меня живы и стены, и запахи, и ворох газет рядом с поспевающим, булькающим от усердия самоваром… И люди. И сегодня, сидя за компом, могу поздороваться с каждым. Помню их имена-отчества, их улыбки и походки…

Проработала здесь, в редакции областной газеты, восемь лет. Каждый день приходила на работу как на праздник. Ничто – ни легкая простуда, ни высокая температура – не могли оставить меня дома. Попала сюда случайно. Я уволилась с первого места работы и полгода просто маялась – без всяких мыслей, планов в голове. Как и где искать работу, какую? Помогла мама, которая очень хотела пристроить меня в интересное место, к добрым людям. Случайная ее знакомая, с которой сошлись на курорте, оказалась случайной знакомой заведующей редакции газеты…

– Люди там взрослые, творческие, может тебе будет интересно, – напутствовала мама, отправляя к той самой заведующей.

Лариса Ивановна как раз оформляла мне пропуск, когда я, дрожа от страха, открыла тяжелые стеклянные двери огромного, белого, недавно выстроенного издательского корпуса, подошла к нужному окошку и назвала фамилию.

– А, это ты? – обернулась ко мне миниатюрная женщина в зеленом кримпленовом платье, ладно сидящем на ее стройной фигуре. – Ну, пойдем…

Ее кабинет затерялся в самом конце длинного темного коридора, по обе стороны которого мелькали двери, двери… У Ларисы Ивановны было тепло, уютно пахло духами с ароматом ландышей. Она деловито оформила мне трудовую книжку.

– Сегодня четверг, вот и приходи в понедельник, в начале десятого, редакция будет уже открыта.

…На деревянных ногах спустилась я по мраморным ступеням на первый этаж. Не в силах сделать и шага, стала под лестничным пролетом, лицом к окну, и вдруг разрыдалась – горько, навзрыд.

– Да что ж ты так плачешь? – мимоходом спросил спускавшийся по лестнице мужчина.

В ту минуту я не могла объяснить своей истерики, какого-то отчаяния, предчувствия чего-то. Больше тридцати лет прошло с того дня. И только сегодня, когда воспоминания, картинки, люди, ситуации утрамбовались по своим местам, я поняла суть своих горьких слез. Были они подобны первому крику только что родившегося младенца, тоске по теплу материнской утробы. Страху перед таинственностью этого яркого и чужого мира. Второе рождение пережила я тогда.

Те годы не просто навсегда остались в моей памяти – они всегда со мной, потому что были днями и часами настоящего взросления, пути к самой себе. Кто-то может сказать, что путешествие это немного затянулось… Согласна, восемь лет – немалый сок. За это время с десяток курьерш и курьеров, моего возраста, устраивалось к нам в редакцию. Работали год-полтора, оперялись – кто в корреспонденты, кто в жены – и растворялись в жизни. Я задержалась, я шла не спеша, очень медленно приближаясь к своей профессии, да и к жизни вообще. И не жалею об этом – потому, что не ошиблась. Многие редакционные работники называли меня «дочерью полка», и это так. Они каждый день воспитывали, растили меня, сами не подозревая об этом, никогда не поучая – своими поступками, разговорами, слезами и смехом…

Не дышите – дышите!

Как вчера это было – мой первый рабочий день в редакции.

– Основная работа – на телетайпе, – Лариса Ивановна завела в маленькую темную комнату, в которой беспрерывно стрекотали аппараты, и быстро показала, что мне предстоит делать.

– Сидеть будешь здесь, – она проводила меня в секретарскую комнату.

За бюро восседала строгая дама. Посреди секретарской стояли два сотрудника редакции, что-то обсуждая громкими голосами. Высокий черноволосый с огромными темными глазами и гасконским профилем Олег А., местный ловелас, тут же прервал разговор и обратился ко мне: – Девушка, а вы к нам в отдел?

– Не слушай его, пошли со мной, – подошел и приобнял меня за плечи Олег К.

Невысокий, с помятым, землистого цвета лицом, в затертом несвежем костюме… От него пахнуло перегаром и дешевым табаком, глубоким стариком показался он мне, а ведь ему еще не было сорока… Это потом, обвыкшись и присмотревшись к работе и к людям, я поняла, каким высоким профессионалом был Олег. Заместитель ответственного секретаря, как же виртуозно, несмотря на свое перманентное пьянство, он утискивал разнокалиберные журналистские опусы в строгие рамки газетной полосы! Добрый и умный человек – напугал он меня только при первой встрече.

– Отстаньте от девчонки! – Лариса Ивановна взяла меня за руку и оттянула от Олега. – Да не бойся ты! – заметив мой перепуганный взгляд, засмеялась она. – Никто тебя не тронет, да Валь? – обратилась она к строгой даме. – Шутят они все…

А я, действительно, была напугана. Я была очень домашним, скромным ребенком. И жизнь, в которую вдруг попала, казалась мне чужой, полной опасностей… Этот мир был населен взрослыми, очень умными и талантливыми людьми, которым и «здрасьте» страшно сказать…

Как уже упомянула, редакция стала вторым моим местом работы. До десятого класса много профессий примеривала на себя, но на финише абсолютно растерялась. Окончив школу, я, не в пример другим одноклассникам, осталась лицом к лицу с вопросом «Кем быть?» Заодно с подругой подала документы в педагогический, но на экзамен даже не пошла – быть учителем я не хотела. «Болтаться» без дела в те годы было нельзя – могли привлечь за тунеядство, и потому с началом сентября я стала курьерить в Центральном Банке на Неглинной. Тоже, кстати, пристроила мама по дальнему знакомству – вдруг мне понравится быть финансистом? Шесть месяцев тоски смертной. Кошмарный сон. Лишь несколько воспоминаний на память. Как болела по две недели каждый месяц… Как косились на меня тетушки нашего центрального операционного управления. Моей обязанностью было ходить мимо их столов и собирать отпечатанные платежки. Каким же раздражителем было для этих полноватых, скучающих за своей работой, уже уставших от жизненных неурядиц немолодых дам юное видение в мини-юбке! Они часто обращались ко мне с едкими вопросами и глупыми замечаниями: – Марина, поправь лифчик. У тебя одна грудь выше другой… – как будто тихо, но так громко, чтоб слышали все, могла сказать любая из них.

Наивная и впечатлительная, я бежала в туалет и пыталась отрегулировать уровень грудей, хотя сделать это было совершенно невозможно – тогдашнее женское белье шилось как-то намертво, без этих скользящих по лямке пряжечек.

Сидела я в так называемой «темной» комнате, без окон, весь день при электрическом освещении. Две взрослые девушки – им было за двадцать – занимали соседние столы. В иные дни работы у меня было очень мало, но читать книгу категорически запрещалось, разговаривать тоже. Я впадала в кому, часами глядя в стену напротив… Тогда еще был жив комсомол, и он рьяно боролся с курением. Я в те времена не курила, а вот девчонки, сидящие рядом, несколько раз в день выходили на перекур. Спрятав сигарету в рукав, прихватив флакон духов, они отправлялись в туалет, запирались по кабинкам и дымили… Иногда их прорабатывали на комсомольских собраниях – тетушки из большой комнаты чуяли запах табака даже сквозь крепкий аромат «Красной Москвы»… Все в этом управлении было пропитано притворством и ханжеством, все мне было неинтересно и противно… Не хватало воздуха, я просто задыхалась…

И вот Лариса Ивановна ушла, оставив меня посреди секретарской комнаты. Я, не в силах опуститься в предложенное кресло, развернулась и поспешила в телетайпную – там около стола стоял стул. Аппараты стрекотали без умолку и так громко, что закладывало уши, не слышно было собственного голоса… На сердце было тоскливо – и вот опять я в «темной» комнате, на этот раз одна… Вдруг дверь распахнулась: – Ну как, справляешься? – строгая дама из-за бюро, технический секретарь редакции Валентина Петровна быстро оглядела мой рабочий стол. – Ты чего здесь прячешься? Иди в секретарскую, пока не оглохла… Я послушно пошла за ней, как и велели, заняла кресло рядом с бюро. Имея уже опыт, очень хорошо понимала, как нужно вести себя на работе. Выпрямив спину, сидела молча, уставившись в самовар, который стоял на столике прямо напротив моего кресла. Каждые двадцать минут уходила на телетайп и, возвращаясь, принимала ту же позу.

– Обедать будешь? Столовая на третьем этаже, а буфет прямо от редакции, – подсказала Валентина Петровна.

– Спасибо. Я не хочу, – выдавила в ответ.

А уж как врала! Есть мне очень даже хотелось! Но я и представить не могла, как это вдруг войду в столовую, и меня кто-то увидит, и я буду уплетать борщ на виду у этих небожителей – журналистов. Нет, я чего доброго подавлюсь этим борщом… Сидеть голодной, правда, тоже было неловко. Где-то часов с двух в моем животе начался грозный рокот, и я, любуясь самоваром, то краснела, то бледнела от стыда.

Мой рабочий день заканчивался в четыре часа, затем наступала смена вечернего курьера. Валентина Петровна с первого же дня стала отправлять меня домой в три, а то и в два.

– Иди, иди… Ничего, справимся, – успокаивала она меня.

Я уходила. И не потому, что спешила домой. Просто чувствовала, что мое присутствие ее и раздражает, и сковывает… Я очень переживала – и из-за того, что оставляю свой «пост», и потому, что так напряжено и неловко чувствовала себя не только с Валентиной Петровной, но и со всеми другими людьми в редакции.

В конце второй недели, в пятницу, выпроваживая меня домой, Валентина Петровна вдруг сказала:

– В субботу работает только дежурная бригада. Ты можешь и не приходить. А хочешь – приходи. В отделе писем Ольга Ивановна будет, пообедаем вместе…