других стран, некоторых – в национальных костюмах Индии и Африки. Сама громкость транспортного и пешеходного движения будоражила, все, казалось, было заряжено электричеством. Лондонские здания впечатляли по другой причине; почерневшие от копоти, они обладали мрачным величием, постоянно напоминавшим, что я нахожусь в центре мира.
Скиннеры показали мне все традиционные достопримечательности. Я покормила голубей на Трафальгарской площади; я спустилась в метро – несколько отталкивающий опыт для ребенка. Я посетила зоопарк, где покаталась на слоне и в ужасе отшатнулсь от рептилий – раннее предзнаменование моих будущих отношений с Флит-стрит. Оксфорд-стрит меня разочаровала – она оказалась гораздо у́же, чем в моем воображении. Мы посетили собор Святого Павла, где Джон Уэсли молился в утро своего обращения, и, конечно, здание парламента и Биг-Бен, которые совершенно не разочаровали. Я сходила взглянуть на Даунинг-стрит, но в отличие от юного Гарольда Уилсона не предчувствовала своей связи с домом номер десять.
Все это было безмерным удовольствием, но его кульминацией стал мой первый визит в театр Кэтфорд в Льюисхэме, где мы посмотрели знаменитый мюзикл Зигмунда Ромберга «Песня пустыни». Три часа я провела в другом мире, унесенная, как и героиня, бесстрашной Красной тенью. Впечатление было так сильно, что я купила ноты и играла по ним дома, возможно, слишком часто.