Беспечное бытие, надежды и планы… мечты… всё может быть в одночасье разрушено малодушием и трусостью одних, подлостью других и безвольной натурой третьих.

Но порой нужно что-то разрушить, дабы возвести нечто новое и более прекрасное.

Каждый день солнце оставляет нас, погрузив во тьму и холод ночи, но лишь для того, чтобы потом вернуться, дабы в его отсутствие каждый оценил всю прелесть тепла и света, безвозмездно даруемого им.

Как часто жизнь даёт нам шанс начать всё с начала! Быть может, этот шанс выпадает не каждый день, но точно чаще, чем мы думаем. Но мы не пользуемся им. Не желая рисковать тем, что имеем, быть может, мы отрекаемся от чего-то большего. Начать писать новую книгу жизни, или стирать перо о пожелтевшие, но уже привычные страницы старой – выбор каждого из нас, и никто не имеет права выбирать за нас.

Только лишившись чего-то, можно понять его ценность. Чёрная полоса существует лишь для того, чтобы после неё началась белая.

Пятнадцатый год новой эры. Начало мая. Центральная Россия. Соколовский округ. Соколовск – центральная крепость, крепость-государство.

Несмотря на объединение всех рас в Альянс, каждая крепость была по сути отдельным государством. Весь Альянс был объединён одними военными законами и общей целью, но что касается гражданских законов – тут уже у каждой крепости и каждого поселения они были свои. Во многом закон и культура были очень схожи, но в каждом округе всё же были свои нюансы.

Война с Легионом продолжалась. Краткие перемирия длились всего не больше полутора месяцев, так что многие их даже не замечали. Чаша весов склонялась то на сторону Альянса, то в сторону Легиона. Казалось, победой уже и не пахло. Все уже привыкли к военному положению, норты, которых уже выросло около десяти поколений, и вовсе не представляли другой жизни. Так как у нортов с возрастом всё было крайне необычно, а именно, детство проходило в течение полутора лет, а к двум годам они были уже совершенно взрослыми, при всём этом они жили не меньше людей, – благодаря этому нередко встречались и те, кто были свидетелями начала новой эры и видел жизнь до неё, и те, кто едва достигли двух лет. Причём внешний возраст их не слишком отличался. Норты вообще не старели, как люди, по крайней мере, не превращались в дряхлых ворчащих стариков.

Воевали те, кто снаружи; те кто в крепости, жили обычной мирной жизнью. Они порой даже забывали, что там, снаружи, уже пятнадцать лет идёт война. Но всё же приоритеты, выбранные в начале новой эры, никуда не исчезли. Быть сильным, выносливым, владеть оружием, но при этом не забывать о мозгах – модно.

В крепостях люди страдали другими проблемами… замкнутое пространство, искусственное освещение, ощущение, что находишься под саркофагом и отсюда никогда не выбраться.

Глава первая. Приговор

Появление не в то время не в том месте – основная причина поворота жизни в иное русло.

Девушка, лет двадцати с виду, сидела на подоконнике в подъезде одной из многоэтажек первого этажа крепости. В лёгком красном спортивном костюме, светлые распущенные волосы лежали на груди. Невысокая, стройная, она была объектом внимания многих парней в крепости, что ей несомненно нравилось, но она умела держать дистанцию.

Старый мир она не помнит, ей с матерью посчастливилось укрыться в крепости, когда старый мир катился в пропасть. Тысячи таких крепостей было возведено по миру. Неприступные, защищённые почти от любой внешней угрозы, они словно купол накрыли целые городские районы со всеми зданиями. А на остальных их этажах располагались километры коридоров и тысячи комнат любая крепость могла существовать полностью автономно.

Отец девушки, бывший инженер, был отправлен, как и многие, на оборону города. Он вернулся, но без левой ноги и с сильно подорванным здоровьем. Ей на тот момент было четыре года.

Через шесть лет мать умерла от болезни сердца. Отец часами пропадал на работе за чертежами и планами, после либо спал, либо пил. Девушка посещала кружок спортивной гимнастики, училась в университете на первом курсе на филологическом факультете. В общем, была самой обычной молодой девушкой, мечтательной романтичной и чувствительной. И хотя после смерти матери она и уходила в себя иногда, в основном она была открытым человеком.

Звали её Кира.

Кира закончила что-то писать в планшете, который из-за отсутствия интернета стал просто тетрадью и фотоальбомом. Убрав его в дипломат, она взглянула в окно. Внизу плыл поток прохожих. На часах над входом в какой-то бар горели цифры 02:15. Из-за отсутствия разницы во времени суток в крепости, за исключением частичного выключения освещения и постоянного хождения рабочих, заступающих на смену, люди перестали чувствовать разницу между днём и ночью.

Кира зевнула, устало спрыгнула с подоконника, закинула волосы назад и поплелась вниз.

Она поднималась по полутёмной лестнице, сейчас ей хотелось только одного – спать.

Перепрыгивая ступени, вниз неслись трое парней, один из которых был почему-то в туфлях, хотя к спортивным штанам и борцовке они явно не шли. Все трое – со спортивными сумками.

Они торопливо пробежали мимо Киры, оттолкнув её к стене, тот, в туфлях, Савелий, невысокий молодой человек с длинными волосами до плеч и серьгой в правом ухе, едва не сбив девушку. Он извинился и поздоровался.

– Отвали, козёл! – Огрызнулась Кира.

Парень остановился. Остальные, заметив его остановку, остановились тоже и тревожно поглядывали наверх.

– Я же просто поздоровался, чо ты психуешь? – Недоумённо спросил парень.

– Сава, я тебе в тот раз сказала, чтобы ты ко мне и на квартал не приближался. Я с придурками вроде тебя, не общаюсь.

Парень в шортах и майке схватил того за руку и буквально поволок вниз по лестнице, что-то злобно шипя. Кира успела разобрать только: «Ты чо, тормоз? Давай шевели поршнями!»

Она поднялась на второй этаж крепости. Перед ней простирался просторный холл с отполированной плиткой на полу, мягкими диванами и цветами в горшках. Из холла расходился десяток коридоров, тут же были лифт и отдельные лестницы на каждый из следующих семи этажей.

Кира, о чём-то задумавшись, пошла по одному из коридоров. Освещение в нём, как и в большинстве остальных, на ночь было частично выключено. От прогулки по тёмному узкому петляющему коридору со множеством развилок и дверей с обеих сторон Кира ещё больше захотела спать.

Вдруг она остановилась на одном из перекрёстков.

– Чёрт, долбанные лабиринты, – проворчала она. – Какого надо было переезжать сюда? На четвёртом этаже всё гораздо проще.

Она развернулась и пошла обратно, но уже сосредоточившись на пути.

Вдруг в одном из закоулков, ведущих к одной-единственной двери, которая была распахнута, что-то привлекло её внимание.

У распахнутой железной двери, за которой сгустился зловещий мрак, порождающий детские страхи, на краю пятна света, отбрасываемого тусклой лампой, висевшей в коридоре, лежал лысый мужчина в шлёпанцах, в камуфляжных шортах и клетчатой рубашке. Он лежал в луже свежей крови. Какой-то железный ящик, напоминающий холодильник, обтянутый плёнкой, стоял рядом, его угол был запачкан кровью. На стенах тоже виднелись тёмные пятна, но разобрать в темноте, что это за пятна, было невозможно.

Кира подбежала к мужчине, бросила дипломат на пол и стала тормошить тело, спрашивая: «Что с вами? Вы меня слышите?»

Она перевернула тело и от ужаса вскрикнула и вскочила. Лицо мужчины представляло собой кровавое месиво, но она всё же узнала его. Это был Дмитрич – необычайно вредный и заносчивый старикан, работавший преподавателем истории в университете. С Дмитричем у Киры сложились особо скверные отношения.

Кира в ужасе попятилась назад, закрыв рот испачканными в крови ладонями. Окровавленные кроссовки прилипали к полу. Она развернулась и хотела убежать подальше, но налетела на четверых крепких мужиков в военной форме. Это был патруль, вернувшийся с дежурства.

– Смотри, куда летишь, – сурово буркнул один из них, но, увидев окровавленные руки Киры, тут же схватил её за плечо, прижал к стене лицом. – Руки подними! Жека, проверь, чо там.

Один из бойцов заглянул в закоулок и выматерился.

– Мокруха, – сказал он.

Другой достал рацию и торопливо сообщил: «Девяносто седьмой на связи, в холл второго этажа следственную группу. Подозреваемый задержан».

– Вызов принят, – прохрипела рация женским голосом.

– Я встречу, – сказал мужик и побежал по коридору.

– Руки подняла! – Рявкнул державший Киру.

Та робко подняла руки, и, начиная заливаться слезами, что-то испуганно лепетала. Часто повторяла: «Это не я. Я просто мимо шла. Отпустите».

Один из патрульных обыскал её.

Дверь допросной распахнулась. Кира, сидящая за железным столом в наручниках, подняла голову, но свет от настольной лампы, направленной в её заплаканное лицо, не дал увидеть вошедшего. Дверь закрылась, и кругом снова воцарилась тьма, – только стол с лампой и небольшой пятачок грязного бетонного пола, освещаемого лампой.

Напротив неё сел чёрный силуэт. Из-за света, бившего в лицо, нельзя было разглядеть ни малейшей детали человека, сидящего напротив.

– Ну, – неожиданно строгим женским голосом заговорил силуэт так, что Кира вздрогнула. – Чистосердечное подписывать будешь?

– Я никого не убивала. Я шла домой, увидела всё это, думала, что он ещё жив, и подбежала помочь, – монотонно говорила Кира, засыпая.

– Я эту фразу уже наизусть знаю. Все так говорят, от тех, кто по хулиганке попал, до макрушников. Ты понимаешь, что тебе грозит? Все доказательства против тебя.

– Это не я. Почему вы мне не верите? – Хлюпая носом, повторила подозреваемая.

– Тело свежее, буквально несколько минут прошло со времени смерти. Смерть наступила вследствие двух ударов об угол кофейного автомата, того, что стоял там, завёрнутый в плёнку. После его били по лицу ногами. Нам известно, что у тебя с потерпевшим были, мягко говоря, конфликтные отношения.

– Да он со многими в контрах был. Да и откуда у меня столько силы, чтобы его завалить?

– Силы немного надо, тем более что потерпевший был пьян, и ты воспользовалась моментом и убила его. Кстати, там только твои следы, от твоих кроссовок. Ты наследила, когда убегала, а других там не найдено. Так что сознавайся, дрянь! Я с тобой не собираюсь до утра возиться.

– Я не виновата! – Истерично выкрикнула Кира и ударила по столу обеими руками, скованными наручниками.

– Дура. Ты там и двух дней не протянешь, в твоём случае это смертный приговор. А ты делаешь себе только хуже. Сиди и думай. Сон тебе сегодня не светит.

Следователь вышел, и Кира положила голову на стол.

Её разбудил бархатный мужской голос. Она приподняла голову, напротив снова сидел силуэт, но более крупный.

– Ну, что вы, – говорил всё тот же голос, говорил спокойно, размеренно, – Не передумали?

– И вы туда же, – зевая, проговорила Кира.

– Боец, включи свет, а то и я сейчас зевать начну.

В комнате зажёгся свет. На чёрном потолке мягким белым светом загорелись лампы дневного света. Вся комната, включая потолок, была выкрашена чёрной краской. Бетонный пол был усеян окурками от сигарет. У железной двери стоял полицейский с автоматом за плечом и шашкой на поясе.

Напротив Киры сидел мужчина лет 27-30-ти, в обычной гражданской одежде. Он потушил настольную лампу.

– Курите? – Спросил он, достав пачку сигарет.

Кира отрицательно покачала головой.

– Не против, если я закурю? – спросил тот. Услышав в ответ лишь молчание, он прикурил от спички и продолжил: «Давайте начистоту. Вся полиция уже в курсе дела, в конце концов, убийство – большая редкость у нас. Ни один адвокат не хочет браться за это дело, поскольку оно бесперспективное».

– А вы кто? – Спросила Кира, смотря в одну точку на столе.

– Я помощник прокурора. Я хочу вам помочь. Если начистоту, то скажу откровенно, что никому не нужна шумиха и бесполезное расследование, когда всё очевидно. Сейчас военное время, и такие дела решаются быстро. Вы понимаете, к чему я виду? Наказание вы понесёте в любом случае, и назначено оно будет в ближайшие дни. Только от вас зависит, каким оно будет, – говорил он спокойно, учтиво, не отрывая взгляд от Киры, подперевшей голову руками и смотревшей в одну точку. – Давай так, ты подписываешь чистосердечное, и мы прекращаем эти ночные мучения, суд пройдёт быстро, а я посодействую в смягчении наказания.

Помощник достал лист бумаги и ручку. На листе уже было что-то написано, но написанного Кира не могла разобрать, в глазах всё плыло.

– Подпишешь и вполне возможно, что отбывать наказание ты будешь в крепости. Да, в камере, под надзором, возможно срок будет немного больше, но ты не погибнешь. Через несколько лет выйдешь и будешь жить дальше, в крайнем случае переедешь в другую крепость. Тебе нужно это клеймо на правой руке? Срок истечёт, а оно останется и тогда каждый будет знать о твоей судимости, даже не отправляя запрос в базу данных.

Он ещё что-то говорил, пока Кира просто не отключилась.

Двое полицейских, сняв наручники, взяли её под руки и отволокли в карцер.

Кира очнулась в карцере на деревянной кушетке. Комната была размером всего три на полтора метра с низким потолком. Стены, пол и потолок были бетонными. Над железной тюремной дверью тускло горела лампа в пожелтевшем плафоне. В углу – санузел.

Кира взглянула на свои руки, запачканные запёкшейся кровью. Жутко болела голова.

Она тяжело встала, подошла к старой раковине, на которой лежал кусок хозяйственного мыла. Помыв руки и умывшись, она стала расхаживать от стены к стене. Головная боль притупилась от ледяной воды, а из крана текла только такая. Время от времени слёзы текли по щекам.

Наконец она взъерошила волосы и со злостью ударила несколько раз кулаками по двери, подняв гулкий грохот. Сморщившись от боли, она подскочила к раковине и, открыв кран, сунула руки под ледяную струю и продержала до тех пор, пока их не свело по локоть от ледяной воды.

Она села в углу у двери, обхватила колени руками и опустила голову. На побледневших от ледяной воды разбитых кулаках понемногу стала выступать кровь.

В голове мелькали несвязные мысли. Она всё ещё не могла поверить в то, что произошло.

Вдруг ей вспомнилось, как три года назад она с друзьями выходила на крышу крепости. Те кучевые облака, висящие в воздухе, а между ними – синяя пустота. Кругом – огромное пространство и невесть откуда берущийся ветер. Низко, над самой крышей между труб пролетела ВПС, издавая низкий гул, пролетела на сумасшедшей скоростью и исчезла где-то далеко-далеко, там куда не достигал человеческий взор. Кира, привыкшая к вечному окружению стен и потолков, вдруг запаниковала и убежала вниз, а восторженные друзья остались на крыше. Позже она придумала оправдание, якобы забыла забрать троюродного брата из садика, хотя тот самый брат уже ходил во второй класс. Впрочем, её друзья и так догадывались в чём дело. Многие жители крепостей наряду с депрессией страдали агорафобией – боязнью открытого пространства.

Выхода не было видно. Продолжить всё отрицать – стопроцентное изгнание, а там, снаружи, неподготовленный человек долго не протянет. Подписать признание – значит, согласиться со статусом убийцы, абсолютная перспектива попасть в тюрьму и стать единственной заключённой по этой статье – ничем не лучше, до звонка мало шансов дожить. Следствие явно не хочет мусолить это дело, к тому же по законам военного времени таких наказывают без суда и следствия, тем более что доказательств против неё предостаточно.

Кира настолько ушла в себя, что не заметила, как за ней пришли.

Дальше её вновь отвели в допросную, где допрашивали разные люди. Но все допросы длились не более двадцати минут, так как диалога не получалось, Кира молчала, уставившись в одну точку на полу. Пробовали разные подходы, и уговорами, и угрозами, и запугиваниями, и даже попытками найти компромисс. Но за семь с половиной часов допроса она не только звука не произнесла, но и практически не шевельнулась.

– Не хочешь вообще говорить?! Тогда суд над тобой пройдёт заочно! Навела шороху и сидит, отмалчивается, стерва! – Кричал полный лысый прокурор, брызгая слюной. Лицо его покраснело от гнева, он без конца вытирал пот пожелтевшим платком. – Так, в КПЗ её, за двойную решётку! Никаких свиданий! Хотел я как лучше, хотел помочь, а ты всё глубже себя закапываешь своим молчанием. Всё, хватит возни, передаю дело в суд. Гарантирую, ты сдохнешь там, среди руин, выжить в одиночку там могут только профи.